А звон все продолжался.
От этого звона он и проснулся. Всю комнату заливало раннее, тонкое, прохладное солнце. Соседская черная кошка сидела на подоконнике и в ужасе глядела на него. Он протянул руку, и она мгновенно исчезла. Лины не было. Только на стуле лежала пара ее шпилек. Зазвонил телефон. Он поднял трубку и услышал голос Клары.
— Георгий Николаевич, вы опаздываете уже на полчаса, так поедем или нет?
— Да, да, — крикнул он поспешно. — Я сейчас же… Вы где, у сторожа? Отлично. Он спит? Нет, нет, не будите. Там у него в шкафу… Ну хорошо, я сам.
Он опустил трубку на рычаг и с минуту просидел так неподвижно, стараясь отделить явь от сна. Все стояло перед ним с одинаковой ясностью и достоверностью — окно, разговор за столом, разговор на диване, то, что было раньше, то, что было после. «И что это он зачастил ко мне?» — подумал он.
— Ох, не к добру это! — сказал он вслух и начал собираться.
Клара ждала его. На ней был походный костюм, ландштурмовка и полевой бинокль на ремне через плечо. Рядом на скамейке лежала его сумка с продуктами. Сторож сидел рядом, громко зевал и кулаком растирал глаза. Он всегда просыпался на заре.
— А я боялась, что вы опоздаете, — сказала Клара. — Берите мешок и идемте. В семь тридцать с продуктовой базы отходит на Или колхозная пятитонка. Мы ее еще застанем, если поторопимся.
Он легко поднял сумку, перекинул ее через плечо и сказал:
— Наверняка застанем, пойдемте.
Шофер ссадил их у правления колхоза. Он работал недавно и поэтому никого тут не знал. «Справку, — сказал он, — можно было бы навести у бухгалтера». Но бухгалтера не было, поехал по точкам, на его месте сидела ларечница, но она никого не знала.
— Вот Савельев, тот со дня основания работает, — сказала она на его вопрос, у кого можно достать списки рыбаков. — У него все ведомости. А я тут недавно. А что, разве на кого жалоба подана?
Так Зыбин от нее ничего и не добился. Когда они с Кларой вышли на улицу (серые сырые пески, рытвины и на самом гребне бугра над обрывом правление — вот эта гудящая от ветра фанерная коробка), так вот, когда они вышли из правления, Клара спросила:
— Теперь куда?
Он сел на лавку и распустил ремни на сумке.
— У вас никаких экстренных дел нет? Ничего такого сегодня у вас в музее не предвидится? — Она покачала головой. — Тогда сойдем вниз и пройдем по берегу. Там везде рыбацкие землянки. В любой нам скажут, где Савельев.
…Великая тишина и спокойствие обняли их, как только они спустились к реке. Здесь было все иное, чем там, на бугре. Медленные глинистые воды текли неведомо куда, таинственно изогнутые деревья стояли над ними. Узенькая тропинка хрустит и колет ноги. Берег взмыл косо вверх и навис желтыми, зелеными и синими глыбинами. Тихо, мрачно и спокойно. И он тоже притих, замолк и стал думать о Лине. Вернее, он даже не думал, он просто переживал ее снова.
«Открой глаза», — сказал он Лине, когда все кончилось.
Она послушно открыла глаза и посмотрела на него тихим и каким-то исчерпывающим взглядом. Сама пришла и постучала. И влезла в окно. Такая гордая, хитрая, выскальзывающая из всяких рук. И он вспомнил самое давнее — какой она была тогда, на берегу моря, в день расставанья, — резкая и злая, все сплошь острые углы, обидные фырканья, насмешки. Как это все не походило на вчерашнюю ночь.
— Георгий Николаевич, — позвала Клара сзади.
Он остановился. Оказывается, за своими мыслями он шел все быстрее и быстрее и ушел так далеко, что пришлось его догонять. Она тяжело дышала. Волосы лезли на глаза. Она провела рукой по лицу, отбрасывая их.
И вдруг почти истерическая нежность и чувство вины охватили его.
Он схватил ее за руку.
— Кларочка, — сказал он. — Я ведь совсем… — И он хотел сказать, что он совсем, совсем забыл о ней, и осекся.
Он не забыл о ней. Он просто думал о Лине. Он знал за собой это — когда задумывается, то бежит. Чем больше задумывается, тем быстрее бежит.
— Ничего, — сказала Клара и скинула рюкзак. — Только жарко уж очень.
Зной здесь, у реки, был сухой, неподвижный, сжигающий, как в большой печке.
— Этот человек сзади, по-моему, нас догоняет, — сказала Клара.
Зыбин оглянулся. Человек поднял руку и помахал им.
— Да, действительно, — сказал Зыбин, — догоняет.
— Может быть, это и есть Савельев?
— Может быть. Подождем!
— Ух! — сказал человек подходя. — Совсем пристал. Ну и шаги у вас. Трудно вытерпеть, а еще с сумками. — Он вынул платок и обтер им лицо.
Это был молодой парень, розовый, круглолицый, синеглазый, похожий на Кольцова.
— Это вы приходили в правление? — спросил он.
— Да, — ответил Зыбин, смотря на него. — Мы.
— А только что вы ушли, и бухгалтер пришел. Он вас ждет.
Зыбин поглядел на Клару.
— Что ж, пойдем? — спросил он ее вполголоса.
— Зачем идти? Поедем, — улыбнулся парень. — Он мне велел за вами бечь, а сам в машине ждет.
Зыбин посмотрел на высокий берег.
— А где же мы поднимемся?
— А вот дальше, у мертвого дерева, лесенка есть, — объяснил парень. — Дайте-ка ваши сумки.
Он подхватил обе сумки и улыбнулся.
— О! — сказал он с уважением. — Булькает!
— А там и закуска есть, — ответил Зыбин.
— Неплохо, — засмеялся парень. — А у нас второй день стоит ларек закрытый — переучет.
— А тихо-то у вас, — сказал Зыбин. Теперь он шел неторопливым шагом и опять чувствовал необычный простор, тишину и спокойствие. — А ведь сюда город хотели перенести, Кларочка, — сказал он. — Вот в эту степь. Это после землетрясения 909 года. Хорошо, что Зенков отстоял. Зенков — это тот, который собор выстроил, — объяснил он парню.
— Замечательный человек, — с готовностью подхватил парень. — Говорят, в соборе этом ни одного гвоздика нет. Все само собой держится.
— Ну, это, положим, враки, — ответил Зыбин.
И вдруг остановился. Перед ним из-за поворота появилось несколько невысоких деревьев с острыми зелеными листьями необычайной нежности и хрупкости; огромные матово-белые цветы лезли на макушку, сваливались с сучьев. Они висели гроздьями и были пышными, огромными, блестящими, как елочные украшения. То есть каждый цветок не был огромным, он был крошечным, но вся шапка была огромной, как театральная люстра. А цвет у шапки был талого молока: матовый и чуть молочно-желтый. Нигде Зыбин не видел ничего подобного.
— Что это за деревья? — спросил он.
— А мертвые, — ответил парень. — Задушенные.
— Но на них же листья и цветы, — сказал Зыбин.
— А вы подойдите, подойдите, — сказал парень.
Это была действительно мертвая роща, стояли трупы деревьев. И даже древесина у этих трупов была неживая, мертвенно-сизая, серебристо-зеленая, с обвалившейся корой, и кора тоже лупилась, коробилась и просто отлетала, как отмершая кожа. А по всем мертвым сукам, выгибаясь, ползла гибкая, хваткая, хлесткая змея — повилика. Это ее листики весело зеленели на мертвых сучьях, на всех мучительных развилках их; это ее цветы гроздьями мельчайших присосков и щупальцев, удивительно нежные и спокойные, висели на сучьях. Они были так чужды этой суровой и честной смертной бедности, что казались почти ослепительными. Они были как взрыв чего-то великолепного, как мрачный и волшебный секрет этой мертвой реки и сухой долины ее. В этом лесу было что-то сродное избушке на курьих ножках, или кладу Кащея, или полю, усеянному мертвыми костями.
— Страшное дело, — сказал Зыбин. — Вы понимаете, Кларочка, они же мертвые. Их повилика задушила.
Клара ничего не сказала, только мотнула как-то головой.
— И она тоже погибнет, — сказал Зыбин, — только она не знает об этом. Она такая же смертная, как и они. Вот выпьет их до капли и сдохнет.
И вдруг сказал:
— Смотрите, их двое, и машут нам. Сюда идут!
Действительно, с горы спускались два человека. Один, высокий, с плащом через руку, впереди, другой, низкий, в плаще и в шляпе, сзади. Он был кривоногий, как такса.
Зыбин сунул руки в карманы и встал неподвижно, ожидая их. Клара подошла и облокотилась о ствол мертвого дерева. Парень молчал. Два человека! Два человека!! Два человека шли молча, не останавливаясь и не переговариваясь. Походка их была тяжелая и неторопливая.
«Хорошо; что я оставил браунинг, — подумал вдруг Зыбин. — Надо бы…» Но мысль мелькнула и пропала.
«Надо было обязательно встретиться с Линой, — подумал он почти бессмысленно. — Боже мой, как у меня все нелепо получается! И как тогда было хорошо на море!»
И он сейчас же увидел белую стену городского музея на самом берегу, старую рыжую пушку у входа на камнях, маленького человека с указкой в руке — это вдруг на мгновение пришло к нему, согрело его, и он улыбнулся.
Клара стояла у дерева и неподвижно и пристально смотрела на приближающихся. Он к ней обратился с чем-то, она не ответила.
