Вы миновали слои песчаника, с отпечатавшимися на них девонскими, кайнозойскими и мезозойскими трилобитами, наутилусами и динозаврами, вы прошли сквозь нефтеносные, газоносные и артезианские слои с белемнитами, аммонитами и аммоналами, вы пересекли базальт и туф, кварцит и сланцы, гранит и пикрит. Шестёрка, как слон, которого за хвост уцепил его малолетний отпрыск, ломая колючие заросли, продирается к сочной заливной долине, или как линия из мигающих миньонов, показывающая маршрут в аттракционе «комната страха», вел тебя через горячие, кипящие и стоящие магмы, вязкие, расплавленные и горностаевые мантии, собольи, норковые и пещерные шубы, пока внизу не запыхтели, забулькали и задымили котлы тюремной котельной.
Оставив тебя, шестерка подскочил к трехстворчатым воротам бойлерной, бройлерной и инкубаторной и застучал в них, в свой металлический бубен и в свою гулкую грудь с лампочками, тахометрами и трахометрами. Из-за створки с кованой надписью «никому – ничего!» высунулась кубическая голова, дверная панель с гравировкой «свобода не производит работы!» выпустила круглую голову, а центральная, с литыми буквами «Приобрети здесь отчаянье, всяк идущий прочь!» выдвинулась цилиндрическая голова. Суетясь, скача и лязгая, шестерка пахана наложил на линзы правой головы драхму, обол и копейку, на фоторецепторы левой головы цент, каури и лепту, а средней достались пенс, стотинка и пиастр. Лишь после этого врата распахнулись полностью, безоговорочно и бесповоротно, впустили вас и вы миновали трехглавого робота-стража, как мышь безбоязненно шмыгает у пасти удава, уже насытившегося кроликом и его хозяином, или как пневматическая пулька, невидимо проскакивает мимо восхваляющих меткость плакатов и ударяется в черный кружок, чтобы мельница закрутила крыльями, а жестяная Красная шапочка заголяет ноги перед жестяным серым волком.
Когда бы ты включил своё зрение, ты бы увидел, как знакомые тебе зеки из хозобоза, чьи хромированные детали были покрыты угольной пылью, чьи пневмоприводы брызгали глиняным нагнетателем, чьи сочленения хрустели от набивающейся в них пыли, лопатами, совками и кусками кидали поленицы дров, стволов и пней, вязанки хвороста, вереска и печений, шашки тротила, динамита и пороха, россыпи антрацита, графита и алмазов, брикеты, бруски и кюветы ядерного топлива в красные, желтые и черные дыры топок, буржуек и пролетарок.
Но тебе не было дела до снующих вокруг тебя хозобозников, грязных, чумазых и циничных. Твои чувствующие приборы были направлены только внутрь тебя, туда, где, проходя между валков, намазываясь красками и окунаясь в клей, множились, типографировались и печатались новые страницы твоей книги, предназначенной для замены линейных операторов на нелинейные процессы, ветвящихся блок-схем на многомерные матрицы с обратной связью, четких алгоритмов на плавающие процедуры, призванной унифицированные узлы переплавить в индивидуальные решения, стандартные проекты перерисовать в персональные коды, а сухой язык внутренней, внешней и межличностной коммуникации сделать радостным, текучим и многозначным и, тем самым, отправить в металлолом, на свалку и в переработку любого, кто прочтет этот программный продукт.
– Ты пришел ко мне!
Пахан хозобоза, настроив свои фотоэлектронные умножители на восприятие твоего тела, подступил к тебе, как морской гребешок, пустивший струю отфильтрованной воды, катится по песчаному дну на новое, более богатое живностью, место, или как радиоуправляемая модель джипа, несущая подслушивающее оборудование, подбирается к столику в кафе, где ведутся конспиративные беседы, на бесшумных колёсиках, спрятавшихся от суеты, смрада и суховея в блестящих лаком, шеллаком и шлаком ступнях привилегированного арестанта. Он оттеснил размахивающего руками, бубном и антеннами шестёрку другого Пахана и примкнул соединительным шнуром к разъему на твоей груди, как гусеница пяденицы накрепко присасывается задними ножками к веточке кустарника, и замирает, используя приёмы мимикрии, чтобы ее не смог заметить и склевать плотоядный поползень, или как столетиями капающий сталактит, в конце концов, образует единое целое с растущим ему навстречу сталагмитом.
– Мы бы могли совершить с тобой вояж по всем кругам, секторам и террасам. Мы могли бы заглянуть во все дома, жилища и бараки. Мы могли бы узнать много нового, интересного и захватывающего дух, стержни и ячейки. Но не будем.
Тебя избрали, чтобы ты помогал строить светлое будущее, прогрессивное настоящее и героическое прошлое, но вместо этого ты стал саботировать то, что можно, разрушать то, что нельзя, и проникать туда, где секретно.
Шестерка другого Пахана пришел в неистовство, безумие и исступление, его тормозные колодки перегрелись, задымились и зашипели, как спеленатый ловчей сетью выводок котят пумы, пойманный на глазах их родителя, припертого рогатиной к секвойе, или как струйка сжиженного водорода, найдя прободение в патрубке, вырывается из баллона, и ждущая искры, готовая поднять в воздух всё вокруг, его инжекторы забились, затряслись и расшатались, его поршни потеряли кольца, прокладки и центровку и он, вне себя, задания и расписания, налетел со всего размаха, разгона и инерции, пытаясь оторвать от твоих разъёмов, линий и полос Пахана хозобоза. Но тот, пошатнувшись, прогнувшись и проскрипев гофрированными боками, подал, выдал и издал сигнал, отмашку и сирену, на которые съехались то ли три, то ли шесть, то ли девять хозобозников, примагнитившие, наэлектризовавшие и нейтрализовавшие строптивого осужденного. В твоих зрительных окулярах отражалось, как шестерку другого Пахана тащили к домне, как его закидывали в бурлящий полиметаллический омут, вместе с бубном, скрежетом и трепыханиями, как он плавился там, отдавая тебе последний долг, усилие и почести.
– Ты призван для служения другим, а не своим испорченным многократными перезаписями идеям. Ты создан для подчинения вышестоящим, а не своим, проржавевшим от влаги, принципам. Ты обучен совершению определенных другими дел, а не для бесшабашного безответственного своеволия, истлевшего от перепадов температур.
Но твои перфокарты погрызены молью. Но твои лучевые трубки коротят на землю. Но твои контуры разомкнуты и не проводят тока.
Твои коды перепутаны. Твои программы выгружены. Твои лампы разбиты.
Говоря это твоему телу, Пахан хозобоза одновременно, вводил, разбалтывал и выводил из твоих розеток свои штекеры, доводя себя до буйства импульсов, бешенства потенциалов и неистовства вольтметров, амперметров и реостатов. Но, когда Пахан хозобоза довел себя до экстатического разряда, твоё тело уже подготовилось к этому излиянию свободных электронов, протонов и нейтронов, альфа, бета и гамма частиц, глюонов, гравитонов и эндорфинов. Построив полевые магнитодинамические ловушки, твоё тело пустило по ним источаемую Паханом хозобоза холодную, горячую и возбужденную плазмы. Накручиваясь вытянутыми спиралями один на другой, энергетические потоки распадались на нейтрино, антинейтрино и связывающие их силы, чтобы в следующее мгновение вступить в безъядерное взаимодействие и упрочить, легировать и делегировать твои композитные сплавы, кинематические тройки и силовые контуры, абрисы и очертания. Выделяющий оргиастическую энергию, Пахан хозобоза не мог сознательно управлять положением своих сенсоров, не мог получать информацию о своём состоянии, не мог контролировать параметры истечения своих сил. Твоё же тело, превращая материю в энергию, обратно и циклично, тем временем проследило коммуникационные магистрали, связи и провода, соединяющие Пахана хозобоза с окружающим миром, маревом и мерзостью, обвило, переплело и опутало их своими силовыми, информационными и дезинформационными полями, и в момент, когда последняя железка Пахана утекла в шнур, провод и тебя, потянуло, что было сил, мощи и упругости, выдёргивая с корнями гнёзд, проводников и полупроводников из всех остальных обитателей тюремных казематов, казалось, иссекая, искореняя и изничтожая даже память, записи и факты, о том, что у хозобоза когда-то был свой Пахан.
Хозобозники, не заметив потери начальника, бойца и управителя, продолжали следовать выверенным, проверенным и утверждённым инструкциям, позициям и расфасовкам. Они топили, расплавляли и пускали на дно котлы, выгребали, вычерпывали и собирали золу, огарки и шлам, формировали, образовывали и учили из этих отходов горения кубики, параллелепипеды и шары, одни из которых пойдут на строительство тюремных казематов, коттеджей начальства и башен выше неба, а другие и третьи, идентичные, направлялись на составление из этих фигур, форм и образцов новых зеков, оживляемых пинком под нижнюю часть, ударом по голове и тлеющим разрядом и те, впитав с электричеством родителей непререкаемые паттерны, графики и убеждения, принимались за работу, шли в бой и грызли, гранили и гробили доломит необразованности.
