Пиво в баре на углу
Не знаю, сколько лет назад это было, 15 или 20. Я сидел у себя. Жаркий летний вечер, мне было тупо.
Я вышел за дверь и оглядел улицу. Большинство семей уже поужинали и теперь сидели и смотрели телевизионные приемники. Я дошел до бульвара. Через дорогу был местный бар – в старомодном здании, стойка деревянная, выкрашена зеленым и белым. Я вошел.
Почти всю жизнь я провел в барах, поэтому уже не воспринимал их так остро. Если мне требовалось выпить, я обычно брал выпивку в винной лавке, уносил домой и пил один.
Я вошел и отыскал табурет подальше от толпы. Не то чтобы здесь неуютно, просто я не в своей тарелке. Но если мне хотелось куда-то выйти, выходить больше было некуда. У нас в обществе интересные места в основном либо незаконны, либо очень дороги.
Я заказал бутылку пива и закурил сигарету. Рядовой местный бар. Все друг друга знали. Рассказывали неприличные анекдоты и смотрели телевизор. Была только одна женщина – старая, в черном платье, рыжем парике. На ней висело с десяток ожерелий, и она снова и снова подкуривала. Я уже пожалел, что вылез из дому, поэтому решил вернуться, как только допью пиво.
Вошел мужик, сел рядом. Я на него даже не посмотрел – неинтересно,- однако по голосу прикинул, что, должно быть, моих лет. В баре его знали. Бармен обратился к нему по имени, а парочка завсегдатаев поздоровались. Он взял пиво и посидел рядом минуты три-четыре, потом сказал:
– Ну как оно?
– Оно ничего.
– В наших краях недавно?
– Давно.
– Я тебя тут раньше не видел. Я не ответил.
– Сам из Лос-Анджелеса? – спросил он.
– Более-менее.
– Как считаешь, «Доджеры» в этом году прорвутся?
– Нет.
– Не нравятся «Доджеры»?
– Нет.
– А кто нравится?
– Никто. Я не люблю бейсбол.
– А что любишь?
– Бокс. Бой быков.
– Бой быков – это жестоко.
– Да, жестоко все, если проигрываешь.
– Но у быка нет ни шанса.
– Ни у кого из нас его нет.
– Ты такой агрессивный. В Бога веришь?
– В твоего – нет.
– А в какого веришь?
– Сам не знаю.
– А я вот в церковь хожу, сколько себя помню. Я не ответил.
– Можно тебя пивом угостить?
– Конечно. Принесли.
– Сегодня газеты читал? – спросил он.
– Да.
– Читал про пятьдесят маленьких девочек, что сгорели в бостонском приюте?
– Да.
– Ужас, правда?
– Видимо, да.
– Видимо?
– Да.
– То есть ты не уверен!
– Если б я там был, меня бы потом весь остаток жизни мучили кошмары. А когда только прочтешь об этом в газете, все иначе.
– Тебе что, не жалко этих пятидесяти маленьких девочек, которые сгорели заживо? Высовывались из окон, кричали.
– Наверное, было ужасно. Но видишь ли, это просто газетный заголовок, статья в газете. Вообще-то я об этом не думал. Я перевернул страницу.
– И ничего не почувствовал?
– Вообще-то нет.
Он немного посидел, отпил из стакана. А потом заорал:
– Эй, вот сидит парень, который, блядь, ни хуя не почувствовал, когда прочел, как в Бостоне заживо сгорели пятьдесят маленьких девочек/
Все посмотрели на меня. Я смотрел на свою сигарету. Минуту стояла тишина. Потом женщина в рыжем парике сказала:
– Будь я мужчиной, пинками бы гоняла его вдоль по улице.
– Ив Бога он не верит!- сказал мой сосед.- Ненавидит бейсбол. Он любит бой быков и смотреть, как заживо сгорают маленькие сиротки!
Я попросил у бармена еще пива – только себе. Он с отвращением толкнул мне бутылку. Два парня играли на бильярде. Тот, что помоложе,- здоровяк в белой футболке – отложил кий и подошел ко мне. Встал за спиной и давай сопеть, стараясь набрать в легкие побольше воздуху, чтоб грудь казалась шире.
– У нас хороший бар. Мы тут козлов не терпим. Мы им хорошенько даем по жопе, мы их тут месим, мы выбиваем из них говнище.
Я чувствовал, как он стоит за спиной. Поднял бутылку, вылил пиво себе в стакан, выпил, закурил. Рука моя ничуть не дрожала. Парнишка еще немного постоял, затем вернулся к бильярду. Сосед встал с табурета и ушел.
– Этот сукин сын – агрессивный,- услышал я.- Людей ненавидит.
– Будь я мужчиной,- произнесла женщина в рыжем парике,- он бы у меня пощады просил. Терпеть не могу такую сволочь.
– Так всякие Гитлеры говорят,- сказал кто-то.
– Вот мерзкие придурки.
Я допил, заказал себе еще пива. Парнишки продолжали играть на бильярде. Кто-то ушел, и замечания по моему поводу начали стихать, не унималась только женщина в рыжем парике. Она все больше пьянела.
– Мудак, мудак… ну ты и мудак! Воняет от тебя выгребной ямой! И наверняка еще страну свою ненавидишь, а? И страну свою, и мать, и всех остальных. Ай, да я вас таких знаю! Мудаки, дешевые трусливые мудаки!
Наконец около 1.30 ночи она ушла. Ушел и один из бильярдистов. Здоровяк в белой футболке уселся в конце стойки и заговорил с тем мужиком, который угощал меня пивом. Без пяти два я медленно поднялся и вышел.
Никто меня не преследовал. Я прошел по бульвару, отыскал свою улицу. Свет в домах и квартирах не горел. Я отыскал свой двор. Открыл дверь, вошел к себе. В холодильнике оставалось одно пиво. Я открыл и выпил.
Потом разделся, сходил в ванную, поссал, почистил зубы, выключил свет, дошел до кровати, лег и уснул.
Мы собирались брать интервью у известной поэтессы Дженис Олтрис. Редактор «Америки в поэзии» платил мне 175 долларов, чтоб я ее расписал. Меня сопровождал Тони с фотоаппаратом. Ему за снимки полагалось 50 долларов. Я занял магнитофон. Жила она в горах, ехать долго. Я срулил на обочину, глотнул водки, передал бутылку Тони.
– Она пьет? – спросил Тони.
– Вероятно, нет,- ответил я.
Завел машину, и мы поехали дальше. Свернули направо по узкой грунтовке. Дженис стояла перед домом, ждала нас. В брючках и белой блузке с высоким кружевным воротником. Мы вылезли из машины и направились к ней – она стояла на склоне газона. Представились, и я включил магнитофон на батарейках.
– Тони вас немножко поснимает,- сказал я ей.- Будьте естественны.
– Разумеется,- ответила она.
Мы поднялись по склону, и она показала на дом:
– Мы его купили, когда цены еще были очень низкие. Теперь бы он был нам не по карману.- Затем показала на домик поменьше, что прилепился к склону.- Там мой кабинет, мы его сами выстроили. Даже ванная есть. Пойдемте посмотрим.
Мы двинулись за ней. Она опять показала:
– Вон те клумбы. Мы их сами разбили. У нас хорошо растут цветы.
– Прекрасно,- сказал Тони.
Она открыла дверь к себе в кабинет, и мы вошли. Комната была большая и прохладная, везде индейские одеяла, а на стенах целая выставка. Камин, книжный шкаф, большой стол с электрической машинкой, толстым словарем, стопкой бумаги, блокнотами. Сама поэтесса была маленькая, стрижена очень коротко. Брови густые. Часто улыбалась. В уголке одного глаза у нее был глубокий шрам – точно вырезали перочинным ножом.
– Ну, приступим,- сказал я.- Ваш рост пять футов один дюйм, весите вы…
– Сто пятнадцать.
– Возраст?
Дженис рассмеялась, а Тони ее щелкнул.
– Женщина вольна не отвечать на этот вопрос- Она опять засмеялась.- Просто напишите, что я женщина без возраста.
Роскошно она выглядела. Я так и видел ее за кафедрой в каком-нибудь колледже – читает свои стихи, отвечает на вопросы, готовит новое поколение поэтов, жизни их учит. И ноги у нее наверняка неплохие. Я попробовал представить ее в постели, но не вышло.
– О чем вы думаете? – спросила она у меня.
– У вас интуиция?
– Конечно. Я кофе поставлю. Вам обоим нужно что-нибудь выпить.
– Вы правы.
Дженис приготовила кофе, и мы вышли наружу. Через боковую дверь. Снаружи располагалась миниатюрная детская площадка – качели и трапеции, песочницы, такое вот. По склону к нам сбежал парнишка лет десяти.
– Это Джейсон, мой младшенький, мой малыш,- сказала Дженис из дверного проема.
Джейсон был юный взъерошенный бог – светловолосый, в коротких штанишках и широкой пурпурной рубашке. Ботиночки на нем были синие с золотом. Вроде здоровый и шустрый ребенок.
– Мама, мама! Покачай меня на качельке! Покачай, покачай! – Джейсон подбежал к качелям, уселся и стал ждать.
– Не сейчас, Джейсон, нам некогда.
– Качи-качи, мама!
– Не сейчас, Джейсон…
– МАМА МАМА МАМА МАМА МАМА МАМА МАМА,- заверещал Джейсон.
Дженис подошла и стала раскачивать Джейсона. Взад-вперед качался он, вверх-вниз. Мы ждали. Прошло довольно много времени, и они закончили, Джейсон слез. Из одной ноздри у него висела густая зеленая сопля. Он подошел ко мне.
– Я хочу сам с собой поиграть,- заявил он и убежал.
– Мы его не ограничиваем,- сказала Дженис. Мечтательно оглядела горы.- Раньше мы там катались на лошадях. Боролись с застройщиками. А теперь внешний мир подкрадывается все ближе. Но здесь все равно очень славно. Свою книгу «Птица на взлете, волшебный хор» я написала, когда упала с лошади и сломала ногу.
