Свинец, слушавший меня очень внимательно, сузил маленькие серые глазки и уточнил:
– Стало быть, ты – меняла?
– Именно так.
– А зачем подставные люди?
– Чтобы не связываться с вашей системой. С административным аппаратом.
– А чем тебе не нравится система?
– Она слишком медленно работает,– сразу ответил я. – И дорого берет. Вынуждает меня платить большие деньги за всевозможные лицензии и разрешения. Ждать годами. Такую систему я не хочу содержать. И не буду...
Свинец кивнул.
– Ясно, ясно. Но ведь тебя должны проверять, так? Всякие налоговые инспекции и все такое... Разве нет?
– Его проверяли,– вставил Хватов, дотоле молча щекотавший полусогнутыми пальцами клавиатуру своего компьютера. – У нас в стране каждая новорожденная фирма обязана отчитаться перед государством уже через три месяца после регистрации.
– Три месяца? – недоверчиво переспросил капитан, снова пройдясь по комнате и огласив ее громким скрипом своих брутальных негнущихся портков.
– Да,– ответил я. – Три месяца работай, а потом будь любезен отчитаться и уплатить в казну... Четыре квартала. Четыре раза в год – плати.
– Плохой закон. – Свинец покачал головой, посмотрел на следователя, и тот согласно кивнул. – Как же можно раскрутить бизнес за три месяца? Я знаю многих бизнесменов. Они потратили много лет, чтобы как-то что-то наладить и заработать...
– Вам удивительно,– произнес я,– а мне грустно. Вот из-за этого закона, и других, таких же оторванных от реальности, я здесь и сижу.
– Но его фирмы,– продолжил свои объяснения Хватов, кивнув в мою сторону, – жили считанные недели. Потом он их бросал, снимал со счета все до копейки и оставлял на произвол, это самое, судьбы. Когда приходило время проверки, налоговые инспектора натыкались на руины. Фирма есть, но не работает, ни офиса, ни контактного телефона, директор неизвестно где, почтовый, это самое, адрес закрыт и так далее...
– Неизвестно где,– пробормотал Свинец. – А что эти твои директора, подставные – как же ты уговаривал их войти в такое неприглядное дельце, а?
Я развел руками.
– Я их не уговаривал. Даже не видел никого из них лично... Этим занимались посредники... За каждый документ я хорошо платил...
– Cколько?
– По таксе. Одни паспорта покупались, другие отдавались во временное пользование. Чужой документ, который кто-то потерял или пропил, всегда можно приобрести за сотню долларов.
– Где?
– На черном рынке,– аккуратно сказал я.
– Ах, этот знаменитый черный рынок... – задумчиво произнес человек из МУРа.
Вдруг он улыбнулся, обнажив золотой зуб, и вмиг стал неотличим от популярных клише уголовника: тот же суженный глаз и косо дергающаяся в ухмылке щека.
– Подсказал бы хоть кто-нибудь адрес этого знаменитого рынка! Шепни адресочек, а?
– Вы его сами знаете. Широкий сыщик вдруг опять стремительно побагровел.
– Слушай, гаврик! Ты со мной не шути! Я тебе не добрый дядя из отдела борьбы с экономическими преступлениями! Я убийц ловлю, ясно тебе? У кого взял паспорт? Фамилия? Адрес?
Хороший вопрос, подумал я. Прямой. И он явно предполагает такой же ответ.
– Надо вспоминать.
– Вспоминай!
– Курить можно?
– Кури!
– Покажите паспорт. Свинец полез в глубины своих кожаных доспехов и вытащил сильно измятый темно-бордовый общероссийский документик с золотыми клешнями на обложке. Клешни сжимали целую планету. Крепко, но бережно. Бережно, но крепко. Я бегло перелистал, вернул и сказал негромко:
– Сейчас ничего не вспомню. Сыщик шумно выдохнул носом, собираясь, очевидно, разозлиться по-настоящему, и я заторопился:
– Но все записи о паспортах хранятся в моем личном компьютере! Эта машина наверняка у вас! Изъята при обыске! В ней – вся информация! Я сообщу пароль для входа и наименование файла. Там вы ничего не поймете, потому что тексты зашифрованы. Вам нужно будет распечатать весь файл. Это не более пяти страниц. Принесите мне эти страницы, и я в вашем присутствии найду запись о паспорте Ферапонтова.
– Фарафонова.
– Да-да, именно его. Свинец помедлил.
– Если ты врешь – тебе кранты.
– Я догадался. Капитан сделал паузу. Посмотрел на меня, потом на тихого Хватова и снова на меня.
– Кстати, мне сказали, что сегодня... тебя... вроде как… могут отпустить... Поэтому для второй встречи я сам тебя найду. Не вздумай бегать – сразу заявлю тебя в розыск как подозреваемого в убийстве...
В приступе восторга душа рванула из меня вон, сделала стремительный круг и вернулась на место.
Отпустят! Они могут отпустить меня сегодня! Вроде как.
– Кстати,– продолжил Свинец,– ты, Андрей, человек богатый?
– Сравнительно. И что?
– В одежде, обуви, галстуках, одеколонах разбираешься?
– Довольно средне. Капитан снова сунул руки в карманы:
– Слушай, как я выгляжу? Нормально? Не позорно? А то у меня свидание через два часа. Жениться хочу! Нашел хорошую девушку, добрую, умную... Что характерно, третий размер груди... Натуральная блондинка...
– Поздравляю.
– Ну, так что?
– В смысле?
– Как я выгляжу, а?
– Прилично,– соврал я, испытывая колоссальное удовольствие. – Но есть и минусы. Слишком много кожи. Дело вкуса, конечно... А кроме того – носки.
Свинец схватил циклопическими пальцами заскрипевшую кожу своих брюк и подтянул их вверх.
– Да? – изумленно спросил он, глядя на свои ноги. – А чем плохи мои носки?
– Они белые.
– И что?
– Про белые носки забудьте, как про страшный сон. Выбросьте их и никогда не надевайте. Ни при каких обстоятельствах. Белые носки хороши в одном месте – на теннисном корте. Продолжать?
– Ага.
– Теперь еще одно: не надо заправлять свитер в штаны.
– Тогда он торчит из-под куртки!
– Носите рубахи, а не свитера. Свитер – это рубище.
– Ясно.
– Одеколон смените, он плохой. Хороший запах нельзя купить меньше чем за пятьдесят долларов. Часы тоже смените. И еще: вы стрижетесь слишком коротко. На мой взгляд...
– Хватит,– прорычал капитан и посмотрел на раскритикованные мною часы. – Я все понял. На следующей неделе встретимся – продолжишь свою лекцию. Надеюсь, ты не собираешься менять домашний адрес?
– Сначала мне нужно попасть домой.
– За этим дело не станет,– ободряюще высказался металлический сыщик, обменялся рукопожатием с Хватовым и вышел за дверь.
– Что происходит? – немедленно спросил я прямо в нацеленные на меня рязанские очки.
– Ничего особенного,– был ответ. – Следственное мероприятие.
– А как насчет того, чтобы отпустить меня домой?
– Решение еще не принято,– виноватым голосом сказал Хватов. – Начальство созреет, это самое, ближе к вечеру. Так что ты сейчас иди пока обратно. В камеру.
И не нервничай. Твой адвокат уже вызван. Лично я – за тебя. Все будет нормально...
– Спасибо,– сказал я искренне. Следователь кивнул и полез в свой баульчик. Достал запаянную упаковку каких-то таблеток, надломил, сунул в зубы, запил из маленькой пластиковой бутылочки.
– Обезболивающее? – спросил я. Хватов кивнул.
– Шумно здесь,– глотнув, простым голосом пожаловался он. – Как ты тут живешь, в столице нашей Родины? В таком грохоте?
– Привык.
Следователь снял очки, достал из заднего кармана чистый носовой платок и принялся осторожно полировать стекла, но вдруг положил все на стол.
– Что, вообще, за жизнь у вас тут? У каждого второго – ни документов, ни прописки, преступный образ жизни, подозрительные рожи, на каждом перекрестке аварии, все кричат, все бегут...
– Большой город,– лаконично высказался я. Хватов грустно улыбнулся.
– Город большой, а люди – нет. Иди в камеру, Андрей. И жди. Я, конечно, это самое, не уверен, что ты ни при чем... Возможно, твой статус останется прежним. Из обвиняемого мы никак не сможем превратить тебя в свидетеля. Но ходить на допросы и в суд ты будешь из дома...
Обратно я возвращался, наблюдая действительность немного искаженной. Изнутри грудь щекотало, неприятно и горячо. Вместо того, чтобы пойти домой, я очутился на безобразном, с криками и оскорблениями, допросе, а теперь иду обратно в каземат! И вынужден ждать, пока генерал Зуев примет решение! За что судьба меня так мучает?
Шагая по железному мосту вдоль череды одинаковых дверей, я немного успокоился, быстро вспомнил самые лучшие, многообещающие фразы: «сегодня тебя отпустят», «все будет нормально», «на суд будешь ходить из дома». Вернувшись в сверкающую чистотой камеру, я уже улыбался.
3
От свободы меня отделяет несколько часов! – уверенно заявил я самому себе, решительно приготовил кружку кофе, выпил, прошелся взад и вперед, включил радио. Густое женское сопрано исполняло какую-то классическую канцону или оперную арию. Выходило довольно чувственно. Запись была концертная – слышался шелест перелистываемых певицей нот и ее мощные вдохи.
Неожиданно в моей голове произошел маленький приятный взрыв, и следом еще несколько. Я посмотрел вниз и увидел, что хочу свободу физически. Как живую женщину.
