– Что, купить хочешь?
– Да.
– Сколько?
– Двадцать.
– По четыре сто.
– Хорошо.
Он достает калькулятор, считает.
– Это будет восемьдесят две штуки.
Я вытаскиваю пачку, отсчитываю восемьдесят две купюры, протягиваю быку.
– Не-е. Ты давай сам считай, а то скажешь потом, что я наебал. Во – могу показать баксы.
Он достает из кармана потертую двадцатку, мнет пальцами. Я по второму разу пересчитываю деньги. Пальцы мерзнут, не слушаются. Бык загибает края у двадцатки.
– Мент! – орет он и прячет купюру.
Я резко прячу деньги в карман, оглядываюсь по сторонам. Мента нигде не видно.
– Все, прошел. Считай дальше.
Я не помню, сколько сосчитал, начинаю с начала. Бык мнет пальцами купюру с загнутыми краями. На ней вместо худого вихрастого дядьки – Вашингтон в приглаженном парике и с горбатым носом.
– Не, я не буду брать. Передумал.
Я засовываю купюры в карман, поворачиваюсь уходить.
– На хуя так делать? За такое можно и по еблищу. Ну-ка быстро отсюда, а то ходишь, как сраный Джоник…
* * *
Новый год. Спускаемся с Андрюхой на одиннадцатый этаж. Он говорит:
– Тусовка эта… своеобразная – все деловые, крутятся. Но выделываться не будут, это – нет. Нормальные, по-моему, чуваки – побухать с ними можно. Хотя Сим вот не захотел, поехал домой.
Сидим за столом. Чуваки – в пиджаках и галстуках. Девушки – накрашенные, с золотыми серьгами, кроме Иры-«хиппанки»: она в джинсовой рубашке, с тремя нитками бус. На столе – салат «оливье», бутерброды со шпротами, вареная картошка, сервелат, водка и шампанское. В углу работает без звука телевизор «Рубин» – идет новогоднее шоу на белорусском канале.
Кучерявый чувак в красном пиджаке, с бабочкой, сдирает ногтем фольгу с бутылки шампанского, раскручивает проволоку. Пробка хлопает в потолок, все подставляют рюмки. С мокрой руки кучерявого стекает шампанское. Чувак в костюме-тройке открывает вторую бутылку. Кучерявый говорит:
– Ну, давайте выпьем за старый новый год…
Я выпиваю, беру бутерброд. В центре куска батона, намазанного маслом, лежат две крохотные шпротины.
Андрюха говорит Ире:
– Я не думал, что ты тоже здесь будешь. А кто тебя позвал?
– Миша. – Она кивает на кучерявого. – Мы с ним в одной группе. Ты не знал?
– Не-а.
Кучерявый встает.
– Понимаю, вы еще перевариваете предыдущий тост, но уже подошло время для следующего, и он у меня созрел. Пора наполнить бокалы. Парням рекомендую – водочкой, а для девушек осталась еще эта кисленькая вода под названием «Шампанское».
Андрюха берет бутылку шампанского, тянется к рюмке Иры. Она накрывает рюмку рукой.
– У меня еще есть.
– Ну, свобода воли – тоже правильно.
Кучерявый продолжает:
– Я знаю, что некоторые из здесь присутствующих занимаются бизнесом. Ну, значит, за то, чтобы у нас все было, а нам за это ничего не было!
Кто-то кричит:
– Ура!
Андрюха льет мне и себе водки, мы выпиваем. Я цепляю алюминиевой вилкой кусок сервелата, жую.
Андрюха спрашивает у Иры:
– Как тебе здесь вообще, нравится?
Она не отвечает. Андрюха берет бутылку водки, поворачивается ко мне.
– Будешь?
– Пока нет.
Без пятнадцати час. В коридоре на всю громкость орет магнитофон. «Two Unlimited», песня «No Limit». В комнате – только я, Андрюха и Ира. Андрюха спит, сидя на кровати, голова откинута к стене. Рот приоткрыт, в уголках – пузырьки слюны. Ира плетет браслет из тонких кожаных ремешков.
Открывается дверь, заглядывают кучерявый и девушка в голубом платье. У нее размазана помада, под колготками телесного цвета, почти на колене – вымазанная кровью прокладка.
– О-хо! – говорит кучерявый. – А ты сказала – здесь никого нет.
Девушка цепляется за стол, падает. Чувак поднимает ее, вытаскивает из комнаты.
Ира кладет браслет в сумочку на шее, говорит:
– Давай выпьем.
Я наливаю ей и себе по полрюмки водки, беру бутылку лимонада.
– Мне не разбавляй. Хочу почувствовать вкус водки.
Выпиваем, не чокаясь. Ира говорит:
– Может, пойдем отсюда?
– А Андрюха?
– А что Андрюха? Пусть спит.
Выходим в коридор. Толпа из 11–03 и народ из других комнат прыгает под «No Limit» в бывшей «ленинской комнате». Несколько человек стоят у стен или сидят на корточках. Ира говорит:
– Давай спустимся на десятый, мне надо зайти в свою комнату.
– Хорошо.
На десятом – тише, музыка и топот слышны только с других этажей. Комната 10–01 – напротив кухни. Ира говорит:
– Я сейчас.
Она открывает ключом комнату, заходит.
На кухне – никого. Две замызганные плиты, много раз перекрашенные столы. На бетонном полу – раздавленные зеленые горошины и пятно майонеза.
Ира выходит из комнаты.
– Пошли на балкон, я покурю.
У нее в руке – пачка сигарет «Cabinet» и зажигалка.
– Наверно, сегодня можно и здесь курить, никто не возбухнет…
– Нет, хочу на балконе.
На балконе валяются два сгоревших бенгальских огня. Я говорю:
– Смотри, сколько окон светится – все празднуют.
Ира прикуривает, выпускает дым.
– Ты читал Кастанеду?
Я трясу головой.
– Правильно, и не читай.
На балкон под нами выходят чувак и девушка. Она выхватывает у него бутылку вина, пьет. Он забирает бутылку, допивает, кидает вниз. Бутылка со звоном разбивается об асфальт. Парень и девушка хохочут, убегают с балкона.
Ира спрашивает:
– У тебя какое любимое животное?
– Как – какое?
– Просто – любимое животное: лев, гепард, рысь, слон…
– Никакого, наверно. А у тебя?
– У меня – жираф.
– Почему?
Она вынимает изо рта сигарету. Я целую ее. Губы пахнут табаком и шпротами.
Я спрашиваю:
– Ты любишь новый год?
– Нет.
Она выкидывает сигарету, мы целуемся.
Ира говорит:
– Знаешь, в чем главный прикол? Я захлопнула дверь, а ключ остался в комнате. – Она начинает хохотать.
Сидим на корточках в коридоре, под дверью 10–01. Где-то играет Дюна – «Привет с большого бодуна». Стучат по полу ноги танцующих. Я говорю:
– Что, может пойдем назад, к этим?
– Не-а. Меня ломает.
– Так и будем здесь сидеть?
– Не хочешь – можешь уходить.
Ира достает из пачки сигарету.
– Дай и мне.
– Разве ты куришь?
– Бывает.
Ира подносит мне пачку, я беру сигарету. Она щелкает зажигалкой, подкуривает мне и себе. Я затягиваюсь, выпускаю дым. Ноги затекли, я встаю.
Захожу в свою комнату. Дэмпа и Дрона нет. В окне – серый утренний город. На горизонте дымят трубы. По рельсам катится трамвай, на боку – реклама фирмы «Дайнова».
* * *
На фонетике – два человека из двух групп: я и Элла из двести пятой. Она красивая, всегда дорого одевается.
Анна Борисовна закрывает общую тетрадь.
– Помню времена, когда первое января было рабочим днем – ну и учебным, соответственно. И то приходило больше студентов, чем сегодня, хоть уже и второе. – Она поднимает глаза, смотрит на нас, морщит лоб. – Ну, мне-то, по большому счету, все равно: последний год работаю. Давно могла бы на пенсию пойти, да все просят остаться.
Элла спрашивает:
– А вам не скучно будет на пенсии?
– Как это – скучно? У меня – ученики, репетиторство. Хорошие такие дети, знают, что им надо – поступить в институты. Никакой нервотрепки, ну и деньги тоже, соответственно… Надо же детям, внукам помочь. А с вами что будем делать – занятие проводить или по домам?
– По домам, – тихо говорит Элла.
– Ну, как знаете.
Выходим из аудитории.
Элла спрашивает:
– Как новый год встретил?
– Нормально, в общаге. А ты?
– Я в Москве была, у своего друга. Cool! Сначала выпили бутылку шампанского из горла, прямо на Красной площади, потом всю ночь катались по Москве на его машине… Заедем в супермаркет, купим поесть и выпить – и дальше. Я вообще люблю Москву, Москва – это cool. Лондон, конечно, еще лучше, но и Москва – классно.
– Ты была в Лондоне?
– Да.
– А в Москву часто ездишь?
– Раз в месяц – как минимум. Я ее уже, наверно, лучше знаю, чем Минск. Ну пока.
– Пока.
* * *
Пишу темы к экзамену по английскому. Дэмп ходит по комнате.
– Прикинь – Клинтону пожать руку! Нехило, да?
– Ага.
– Народу было – как людей. Не протолкнуться. Но я все равно пролез, плечами всех растусовал – к самой охране. И руку сунул. А он такой довольный, улыбается, типа, «I’m glad to be here», и все такое.
– А что он еще говорил?
– Типа, там можно было услышать. Толпа, все галдят, охрана орет – не напирайте. Но мужик он нормальный, я тебе скажу, правильный. Не то, что наш Шушкевич – лысый хер. Говорили, из Китая целый самолет мебели притарабанил для своей квартиры.
Заходит Дрон.
– Ну что, как Клинтон?
– Нормально, я уже Вовану рассказал. Пожал руку, все как надо – нормальный мужик.
– И что ты ему сказал?
– Ничего не сказал. Я ж говорю – пожал руку, и все.
– Ну ты дурак. Надо было убежище политическое просить, или еще что-нибудь. Такой шанс был, а ты его просрал.
