Лежал на спине. Хотя сложно описать. На спине, но и на боку. Задние лапы были широко раскинуты и висели в воздухе предъявляя теплу и свету то, что было между ними. Передними Учитель упирался в ножки табуретки. Голова была закинута назад и нос упирался в диван. Язык вывалился до пола. Мерное посапывание говорило о том, что гармония присутствовала. Белая шерсть на шее местами скомкалась, но на животе была упорядочена и длинна необыкновенно. Расчешу перед ужином, пожалуй. На миг, голубые глаза его приоткрылись и считали моё присутствие. Затем снова закрылись. Я удалился от двери. Я понял знак Учителя. Не стоит суетиться, дойдут твои гости. Ещё светло, ветра нет, столб дыма стоит в безоблачном небе как маяк. Дорога — это то, что остаётся после идущего, а не лежит перед ним.
На втором этаже я приготовил постели. Простые плотные матрасы и толстые тёплые одеяла. То, что нужно после непривычного тяжёлого труда и ослепительной красоты общения с Учителем. На стенах были украшения, в основном подарки от приезжих. Вот картина из шерсти оленя, вот портрет учителя маслом, вот целый пук колокольчиков на переплетённых верёвочках. На другой стене — ловец снов, деревянные фигурки птиц, сухие цветы в раме из рогоза. Чего только не оставят городские. Не хватает им красоты, всегда больше нужно, всегда снаружи от себя. Чтобы глаз легко находил красоту на стене. Закрыть глаза и убедиться, что красота внутри, на своём месте, это для них сложно. Это не для первого дня пребывания. Это придёт позже. Постелей всего было шесть. Но столько сильных и готовых к истине приходило к Учителю крайне редко, чаще два-три человека. Двое тоже не лучшее число. Устают сильно первые дни пока учатся лопате и топору. Лучше три-четыре человека. Тогда и пироги быстрее готовятся, и косточки сахарные рубятся ровными частями. Всегда есть кому выбрать пластинку. Всегда кто-то в доме следит за печкой и знаками Учителя. А то бывает займёшь всех на улице, а Учитель выйдет показать, как снегу радоваться, как за птичками бегать. Да ни у кого сил нет. Сидят, глядят, так и норовят уснуть на морозе. Тогда собираю в охапку неудачников-слабаков и отношу наверх. Вот на эти матрасы, к этим сувенирам на стенах. Не готовы ещё. Зелёные, как синяки на второй день. Смотрите пока на внешнюю красоту. Хотя разложишь их по углам, смотришь, нет-нет, а кто-то и ляжет в позе Учителя. У кого-то да мелькнёт его улыбка. Не зря. Всё не зря. Впитывают знания. Потом Учитель и я сядем на пол, смотрим как спят гости. Минут пять. Потом уходим сахарные косточки есть. Не наша вина, что они такие усталые от своего внутреннего груза. Назавтра будет легче. Уйдёт его часть. Заместится гармонией. Раскидают лопатой по участку. Прилипнет шерсть Учителя к их штанам, привыкнут руки к его теплому телу, встанут его уши острее, будут он весело цокать своими когтями пробегая между улыбающихся и довольных гостей. Придёт время.
Птицы перестали прилетать к кормушке. Признак того, что день закончился. Хоть мой глаз ещё полон солнечных лучей, птички уже собираются в остатки тепла и готовятся спать на границе между жизнью и смертью. Надеюсь хорошо их покормил. Я вышел на улицу посмотреть всё ли в порядке с дымоходом. Видна ли путникам парная белая отметина на небе над домом. Нетолстый, но не прерывающийся столб тёплого воздуха держит дом подвешенным к небу. Маяк работает. Должно быть видно на километры. Ясное лазуритное небо чуть затемнело на западе, стало аметистовым. Ещё час и наползёт на нас гематит с последней искрой света, а после и антрацит. Настанет время Волка. Приедет по небу Орион и станет хвастаться своим поясом. Я открыл калитку и посмотрел в сторону заметённого пути к остановке. Несколько дней назад по нему уходили прошлые гости. Варенье мне оставили и лопаточные хрящи Учителю. Неплохие в целом были человеки. Ступали легко и улыбались. Две недели просветления, это их термин, прошли с пользой. Для нас с Учителем это были просто ещё две недели жизни. Мы рады были оказаться полезными. Может новички не приехали? Очень это некрасиво с их стороны. С высокой берёзы, с тонкой её ветви на самом верху слетела и удалилась в сторону леса последняя неспящая ворона. Иней посыпался вниз, замирая на лету как фата невесты. Я вспомнил как около обеда от дороги летели сороки. Их спугнул автобус. Приехали значит. Но пассажиры не пришли.
Я приоткрыл дверь и обратился к Учителю. Потрепал по холке, погладил. Тот был спокоен. Встал попить воды и снова шумно упал на бок в центре комнаты. Подставил живот под мои руки. Чесать и гладить. Всё хорошо. Дойдут. Что тут идти, часа два. Я читал, что каждый раз просветлённые оставляют что-то на пути на память. Кто варежку, кто ленту повязывает на дерево. Надо будет сходить посмотреть самому. Так что от остановки до нас не только дым из трубы, много всяких указателей теперь имеется. Учитель не волнуется. Шерсть гладкая и тёплая. Между пальцев лап торчит она комками, такие зимние носки у пса. Совсем не линяет, холодно, не время терять волос. Мудрый Учитель. Такой прекрасный. Перевернулся на бок и снова засопел, вот-вот язык вывалится наружу и прилипнет к доске слюнями. Блаженный. Показывает мне как надо жить в мире и покое. Суета не пройдёт. Страдания не войдут в этот дом. Голубые глаза прикрылись и закатились новым белковым эпизодом сна. Я ушёл подкинуть полено в печь. Низкое солнце отразилось от блестящего чайника и попало мне в зрачок. Оно уже висело на уровне забора и готовилось скрыться, оставаясь только в скважине затвора калитки. Перед покиданием земли солнце теряло свой янтарный цвет и как яблоко наливалось красным жирным сочным рубином. Сейчас ещё сердолик, но через пять минут чистый рубин. Пять минут достаточно чтобы отморозить пальцы если порвутся перчатки. Пять минут хватит чтобы сломать ногу застряв в снегу горожанину, сошедшему с тропы. Пять минут страха в темноте это… Вдруг там одни женщины приехали? Или подростки? Я незаметно для Учителя нагибаясь под окнами прокрался к сараю и взял топор и ружьё. Потом мышью прошёл в прихожую, в дом, к месту где у печи лежали всегда запасные рукавицы и шапки. Взял их тёплыми и скрутив положил в рюкзак. Налил два термоса чая и почти на цыпочках чтобы не менять блаженство Учителя вышел из дому. Именно в этот момент на забор
