Тосики прервал её мысли.
— Мория… Она, должно быть, дочь человека, которого я разыскиваю.
Саэко продолжала смотреть вперёд через ветровое стекло и сказала холодно:
— О, тебе больше не надо беспокоиться об этом теперь, когда я встретила Томоко.
Обращаясь к Томоко, Тосики продолжал своим обычным невозмутимым тоном:
— Господин Мория был всё время в Киото. Адмирал Усиги прислал мне открытку и сообщил название гостиницы, в которой остановился господин Мория в Киото. Господин Усиги пишет красиво, слишком красиво, так что я понял с большим трудом.
Саэко продолжала смотреть в окно, игнорируя Тосики. Внезапно она переменила тему разговора.
— Посмотрите, отсюда, с шоссе Токио-Иокогама, теперь можно видеть океан. До самого берега всё сгорело.
Перед их взором простиралась длинная полоса руин, среди которых было построено несколько бараков. На месте сгоревших заводов стояли заржавелые остовы станков и машин, похожие под лучами весеннего солнца на древних чудовищ. Цветов нигде не было видно, только мёртвые, чёрные стволы деревьев. Там и здесь среди руин стояли сохранившиеся бетонные стены.
— Тоси! — резко сказала Саэко. — Как продвигается дело с издательским бизнесом? Я не потерплю, если вы будете относиться к этому спустя рукава.
— У нас дело продвигается, тётя Саэко.
— Хорошо, если это так. Но, как я уже говорила, нельзя заниматься бизнесом подобного рода, имея в штате только студентов.
— Но тётя Саэко, вы так говорите, потому что вы не знаете нынешнюю молодёжь. Мы сильно отличаемся от тех, кто прошёл войну, нас разделяет целое поколение. Мы должны думать о том, как зарабатывать на жизнь, хотим мы этого или нет, и мы серьёзно относимся к работе. Хотя мы ещё учимся, но мы уже познали, как жить в обществе.
— Немного слишком быстро, и это меня беспокоит.
— Это всё из-за вашего старого мировоззрения.
— Но разве это вежливо? Назвать молодую женщину старой. — Саэко улыбнулась, обращаясь к Томоко.
— Но вы знаете, я не люблю эти искусственные штапельные ткани, какими бы современными они ни выглядели. Грубая хлопчатобумажная ткань ручной работы значительно лучше. Можно, например, взять материал, предназначенный для японских летних халатов, и сшить из него европейское платье, и оно будет выглядеть шикарно, не правда ли, Томоко? Даже из ткани с рисунком Курумэ можно сделать блузку, которая больше подойдёт для японской женщины, чем любая набивная ткань с рисунком. Ни один из современных материалов не имеет такого тёмно-голубого цвета, и французские женщины ухватились бы за возможность носить её. Но японские женщины боятся, что блузка из такого материала может выглядеть как перешитая из прошлогоднего гардероба.
— Это зависит от того, кто носит её, тётя Саэко.
— Я имела в виду вас, Томоко. Цвет индиго будет великолепно контрастировать с вашей белой кожей. Вы не принадлежите к числу тех женщин, которые, обернув вокруг себя кусок блестящей материи, достаточно тонкой, чтобы развеваться на ветру, считают, что они одеты по последней европейской моде.
Томоко залилась румянцем и у неё вырвалось:
— Это вы говорите о себе, госпожа Такано.
Саэко удерживала нить беседы в своих руках до самой Иокогамы так, что у Томоко не было возможности упомянуть о бриллианте.
— Где мне вас высадить? — Саэко улыбнулась, как будто она планировала что-то забавное. — Бедная я! Хотя пионы и цветут, но мне предстоит провести в скуке несколько часов. Но вы двое… Я высажу вас на вершине того красивого холма, откуда открывается хороший вид на порт.
Она так и сделала. Входящие в порт огромные суда причаливали к расположенным вдоль пирса зданиям. Море спокойно простиралось под лучами весеннего солнца и казалось погруженным в дремоту.
— До свидание, Томоко. До встречи.
И автомобиль стал спускаться с вершины холма. Томоко оказалась одна в неожиданном месте с человеком, с которым она только что познакомилась. Некоторое время она молчаливо смотрела вслед уходящей машины, а затем повернулась к морю.
— Тётя Саэко в своём репертуаре. Она поступает всегда так, как ей это заблагорассудится, — сказал Тосики. — Она дама, но я хотел бы знать, какая — червовая дама, пиковая дама или бриллиантовая дама?
Шутка вызвала только слабую улыбку на лице Томоко. Она была намерена вернуть бриллиант при следующем удобном случае, и она знала, кем была Саэко — дамой бриллиантов.
— Может, пойдём? Виды меня не интересуют, какими красивыми они бы ни были. Я получаю больше удовольствия от встреч с людьми, чем от созерцания природы.
— Мы недалеко от станции?
— Вы чувствуете, что заблудились? Тётя Саэко любит поступать так с людьми, но мы не должны потерпеть поражение. Давайте будем развлекаться и таким образом отомстим ей. Неплохая мысль, верно?
Война побывала и здесь. Там и здесь на холме виднелись пустыри, благодаря которым открывался вид на город внизу. Несколько довоенных домов западного типа остались нетронутыми, и несколько новых было построено. Они были окружены железной оградой, увитой розовыми кустами, или низкими окрашенными деревянными заборами. На табличках у ворот были написаны иностранные имена. На тротуарах гуляли только иностранцы. Последние модели автомобилей почти бесшумно скользили по дороге.
— Пойдём потанцуем, — предложил Тосики в то время, когда она думала, как ей лучше получить у него адрес своего отца в Киото.
Она с удивлением подняла голову и отрицательно покачала ей.
— Я предпочитаю пройтись по улице.
Тосики мягко улыбнулся.
— Тогда пойдём, взявшись за руки, как вон те американцы.
Томоко была потрясена.
— Не хочу, — резко сказала она, невольно тряхнув головой, и её густые волосы разметались в разные стороны.
— Вам что, неудобно? Как старомодно. — Тосики рассмеялся как ребёнок. — Разве это не является привилегией молодых? Все делают это.
Томоко молча продолжала идти. Она всё ещё хотела спросить о своём отце, однако непонятная боль сдавила её грудь.
— Посмотрите, фиалки расцвели.
Тосики смотрел на покрытый травой участок рядом с дорогой. До войны на этом месте была частная усадьба. Дом уже исчез, трава на бывшей лужайке буйно разрослась, и в ней ещё можно было увидеть гигантскую тропическую агаву и водоём, похожий на большой цветочный горшок. Из сада открывался красивый вид на порт и на море. Тосики вошёл в сад в поисках фиалок.
— Посмотрите, как много всего здесь растёт. Этот сад определённо принадлежал иностранцу. Здесь должно быть много цветов.
Томоко тоже вошла в сад и укрылась от жарких лучей солнца в тени ветвей низкорослой американской криптомерии.
— Я покурю, — сказал Тосики и уселся среди густой травы.
На ближайшем холме вытянулись в ряд похожие друг на друга дома западного типа, которые, судя по их красной черепичной крыше и свежеокрашенным заборам, были построены совсем недавно. Их яркая окраска выглядела необычной для Японии. От холма отходило широкое шоссе, открытое для движения, и по нему непрерывно сновали джипы, похожие сверху на насекомых.
Томоко подошла к тому месту, где сидел Тосики, и вновь посмотрела на противоположный холм. В садах некоторых домов висело свежевыстиранное бельё, которое блестело на солнце и развевалось как флаги на ветру. Томоко наконец решилась:
— Где в Киото живёт мой отец?
Тосики взглянул на неё.
— Что? Вы не знаете?
— Я не знаю, где расположена гостиница, так как я не получала от него писем.
— Я передам вам адрес в любой момент, когда он вам понадобится.
Томоко подумала, что Тосики может прийти к ней домой или позвонить, чтобы сообщить адрес, и цвет её лица изменился.
— Я зайду к вам за ним.
— Добро пожаловать. Адрес моего офиса на этой визитной карточке… Зачем вы стоите? Садитесь. Прекрасный день. Похоже, это поёт жаворонок.
Кругом было тихо, ярко светило солнце, и только джипы, поднимающиеся по новому шоссе, нарушали спокойствие этого мира.
— Томоко, у вас когда-нибудь был любовный роман?
— Нет.
— А когда-нибудь обнимались?
Томоко покраснела и отрицательно покачала головой. Тосики потянулся и схватил её за руку.
— Давай поцелуемся… Но не говори об этом тёте Саэко.
Повернувшись, Томоко увидела прямо перед собой бледно-белое лицо Тосики с закрытыми глазами и губами, застывшими в ожидании. Абсолютно бессознательным движением её свободная правая рука ударила открытой ладонью по этому лицу со всей силой, на которую способна женщина.
Удивлённый Тосики отпустил её руку, но он не рассердился, а только рассмеялся.
— Какое варварство.
Но он был совершенно спокоен. Мрачно рассмеявшись, он сохранил своё хладнокровие.
— Ладно, всё хорошо. Давайте считать, что этого не было. Это была только разминка.
