— Воды. Без газа.
Семь подписей. Семь не связанных друг с другом людей говорят ему в лицо одно и то же. Кажется, что голова гудит не от притока крови, а от похожего на набат приговора.
— Какой-то вы бледный, — сказала девушка, — у вас все в порядке?
— По правде говоря, не очень, — с хрипотцой ответил Берни, отпивая из кружки.
Теплый эль с привкусом яблока смягчил боль, и воспоминания о приемах даже как-то отошли на задний план.
— Позволите? — она кивнула на стопку бланков.
Он не возражал.
Глаза девушки бегло просматривали результаты наблюдений, и Берни невольно отметил, что губы ее очень чувственно двигаются при шепоте. Интересно, она правда понимает, о чем идет речь?
Но через минуту она отложила заключения, и во взгляде ее сквозила неподдельная тревога.
— Боже… вы умираете.
Это было именно утверждение, а не вопрос. Почему-то это не расстроило парня.
— Увы, все мы когда-нибудь умрем. От автомобиля, от СПИДа, от самолета, от простуды…
— Вы уже думали, как спастись? — спросила она, нервно отпив воды из стакана.
— Не понял?
— Всякую болезнь можно изничтожить. Вы не исключение, так почему бы не попытаться?
— Вы же только что читали заключение. Там черным по белому написано: операция невозможна. Это наследственное заболевание, к тому же кровяное…
— Но… — девушка теребила локон, — … вы пробовали обратиться к хирургу?
— Чтобы услышать, как он смеется мне в лицо?
Повисла тяжелая пауза. Теперь из колонок полилось «You sprinkled hot foot powder, mmm, around my door. All around my door». Берни меланхолично потягивал пиво, все глубже погружаясь в себя вслед за камнем из переливчатых соло рояля и гитары. Со временем сходство с погружением становилось все более явным, поскольку дышать почему-то становилось труднее.
Легкие затрепетали, и кружка с недопитым пойлом опрокинулась.
— Нет! Нет! — вскрикнула девушка, — Господи… Бернард!.. Бернард!
Камень сделал свое дело. Будучи утянутым на дно, парень ничего уже не видел и не слышал.
Серые бетонные стены. Обугленный, в странных пятнах потолок. Мимолетные тени, растворяющиеся в тумане и витающие перед глазами.
«Что с ним?» С кем?
«Приступ. Кажется, заслонило капилляры, но жить будет». Знакомый голос…
«Господи, очнулись! Все хорошо, Бернард… Я нашла доктора, он поможет!»
Какой еще Бернард? Какой доктор?
«Готовьте, — скрипит кто-то над самым ухом, погружая все во тьму, — на этот раз должно получиться…»
— Дышите, дышите…
Под ним — скрипящая, и очень сильно продавленная нара. Вокруг — очень просторная комната без окон. Перед ним — та самая девушка из бара, смущенно улыбающаяся. Надо же, она ведь блонди…
— Простите, что так внезапно, но вы чуть сознание не потеряли. На этот раз все обошлось.
Спохватившись, она добавила:
— Меня зовут Виктория. Виктория Кард.
— Бернард…
— Да уж запомнила под медкарте-то.
— А… где это мы?
— Не волнуйтесь. Это дом одного моего знакомого хирурга. Он любезно согласился помочь.
— Помочь? — Берни заерзал, — но что, если я не смогу оплатить…
— Если понадобится, оплатите по частям, — сказала Виктория и встала, — не сомневайтесь, он в своем деле мастер. Отдыхайте.
Бросив напоследок теплый взгляд, она вышла. Бернард уставился в потолок, осмысляя происходящее. Господи, приступ… Неужели смертельные тиски уже начали давить со всех сторон? Что там, в симптомах? Головная боль, отеки и слепота… Вон, уже и стены расплываются и ходят ходуном. Или это просто слезы?
— Фы и ешть герр Айнмос?
В проеме, скрестив руки на груди, стоял высокий и очень худой мужчина с всклокоченной седой бороденкой.
— Ну, вообще-то Амос…
— Ихт бин доктор Кляйн, к фашшим услугам.
Он щелкнул пальцами и вслед за ним зашли двое дюжих громил в явно не по их мерке шитых, белых халатах. Вдвоем они внесли в комнату увесистый, металлический стол. Следом семенил низенький щуплый паренек в надвинутых на нос крупных очках и с цинковым ящиком для инструментов.
— Симен, Константин, штафьте на митте. Герр Зигель, доштавайте. — бросил доктор.
Глядя, как очкарик выуживает и выкладывает на стол хирургические принадлежности — пинцеты, скальпеля, ранорасширители и иглы — Бернард, встревожившись, спросил:
— А как вы будете лечить анемию? Я слышал что-то про пересадки костного мозга, но…
— Шпрехен зи фие! — перебил Кляйн, — фи фсе равно не поймет. Herbst.
— Что? — не понял парень.
— Эм-м… fluch, ausgebufft arschloch…. да, лашитса.
Кажется, в комнате стало как-то холоднее, или нет? А вот стол показался Берни вообще ледяным. В глаза ударил свет из висящих плафонов.
— Раздеваться надо?
— Найн. Опустит голову.
Подошел Зигель с пластиковым респиратором в руках. За ним Симен и Константин катили низкий, но широкий контейнер, начинающийся замысловатым фильтром и соединенный с респиратором гибкими трубками. «Наркоз» — догадался парень.
— Расслабиться, — скрипнул доктор, прежде чем Берни сделал первый вдох пьянящего сладкого газа.
«Интересно, почему они все немцы?»
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
Госп. оберштурмф. СС, М. фон Белов.
Филиал: проект «Баттерфляй», 3-ий рег. сектор.
Программа-минимум: активация замещающего модуля «HR-7todt.»
Объект: homo sapiens, 31 год, мужчина, белый, физически развит средне, но к тестированию допущен.
Нац.: предп., англ.
Устройства: замещающий модуль «HR-7todt.» со вложенной корректировкой хромосом; препарат-катализатор «0814»; ранее не испыт. устр., о коем будет отмечено в случае успеха эксперимента.
Ст. науч. сотр., оберштурмбан. Кляйн. 07.06.99, 22:28 rt (3)»
* * *
07–27.06.1999, Финикс, Аризона
Я наблюдала за ходом эксперимента и почему-то снова испытывала непонятную тревогу, как тогда, в баре. Как ни старалась думать о чем-то другом: об Отто или очкастом Зигеле; о городе, не подозревающем о прячущихся под землей ученых-фашистах — я все время возвращалась к лежащему на операционном столе человеку, буквально несколько часов назад балансировавшему на грани между жизнью и смертью. Якобы для проверки функций мозга доктор Кляйн попросил парня представить в голове белого медведя. Поначалу ничего не понимавший, тот подчинился, и мне стало жутко, когда он неожиданно задергался, забился и закричал, а тело его начало стремительно преобразовываться. Кляйн объяснял мне принцип действия вживленного в мозг модуля, хотя я почти ничего не поняла: моей стезей были хирургия и врачевание. Что-то про мысленный образ, соответствующй корректировке хромосом…
Я каждый день посещаю этого парня, Берни. Кляйн проводит над ним различные опыты, заставляя превращаться в медведя, а я только осматриваю и заношу наблюдения в протокол. Всякий раз, как захожу в комнату, мне становится не по себе. Не нужно быть психологом, чтобы понять, какие мучения испытывает Амос.
Отто обращается с ним, как младенец с игрушкой: обливает ледяной водой; вскрывает; заставляет читать надписи на немецком и разрывать куски мяса. Конечно же, бывают и частые проверки на боеспособность. Отто выставляет против медведя охранников, и те, к сожалению, всегда побеждают при помощи электрошокеров.
Бернарду очень тяжело, но было бы еще тяжелее, узнай он, зачем все это.
Но какое до этого есть дело, когда ты медленно умираешь от кровяной болезни, а вместо лекарства тебе преподносят кнут? И я испытываю колоссальную вину, ведь я пообещала, что он спасется, а вместо этого лишь усилила агонию.
Что меня толкало на эту мысль? Несколько недель назад, в поисках живого материала для опытов (предыдущий скончался от сердечного удара) я обнаружила две маленькие серебристые фигурки в виде горбатого медведя и ящерицы. Тут же обожгло сильное ощущение дежавю, и я начала рыться в имевшихся в бункере архивах общества «Аненербе». Интуиция не подвела — нацисты кое-что знали об этих странных зверушках. Медведь, например, мог подчинять себе любого зверя любых размеров, а ящерица — о, Господи! — давала чуть ли не бессмертие.
Услышав о Медведе, Отто загорелся глазами и провозгласил, что скоро боевых медведей можно будет ставить на конвейер. Забыв про Ящерку, я тщетно пыталась убедить свихнувшегося немца, что второго такого предмета на свете нет, даже показывала вырезки из архивов, но он не желал слушать. Потребовал искать таких же Медведей и ушел изучать серебристую фигурку. А через несколько дней я встретила Бернарда Амоса.
Что ж я наделала? Зачем пообещала? А каково сейчас ему? Каково это — от кормежки до кормежки, от удара до удара, от человека до зверя?
