Я не знал. Ни почему. Поэтому я ее снял. Я не настаивал. Но тогда Бобо задал следующий вопрос. Зачем я ношу под ней еще и майку. Бобо очень злится, когда я не могу толком ответить на поставленный вопрос и говорю «я не знаю» или «ага» с отсутствующим видом. Так что я открыл дверь и просто вывалился наружу. Я уже почти потерял сознание. Глаза у меня были открыты, но ничего не видели. Жесткость асфальта и глоток воздуха вернули меня к жизни. Бобо обошел фургон и остановился с моей стороны. Ему, вероятно, казалось, что я блефую. Я узнал его по черным ботинкам, на подошвах которых всегда тонна присохшей грязи, а на шнурках запеклась кровь. Я почему-то подумал, что от этих ботинок следует ожидать только одного: немедленного удара в лицо. Я, в общем-то, это заслужил. За то, что был таким неуверенным и слабым. И если бы он не отверг меня после этого урока, оно бы того стоило. Однако вместо этого он помог мне встать на ноги. Он сказал, что понимает, что пугает меня. Но не отпустил. Он схватил меня за плечо своей огромной ручищей, большим и указательным пальцами впившись мне в ключицу. Если бы я попытался вырваться, хватка сделалась бы только крепче. Лишь когда я снова чуть не упал, от боли, он отпустил. Он сказал, что страх смешон, как чих или отрыжка, и что он научит меня с ним справляться. Я сказал: спасибо. Он потрепал меня по голове. Я мог дышать полной грудью. Мы запрыгнули в машину и направились в сторону палатки с буррито.
Внутри фургон Бобо шикарно отделан. Черная бархатная обшивка от пола до потолка. Специально для любителей дробовиков. Задняя часть обита промышленной резиной, чтобы любую грязь можно было просто смыть. Снаружи фургон кажется огромным, однако внутри не так уж много места, если только вы не лежите на полу, откуда кажется, что он простирается во все стороны в бесконечность, словно домик на дереве в детстве. С одной стороны имеется небольшое окошко, а с другой табличка: «УРА РЕЗНЕ» — отличная приманка для юных металлистов.
За рулем я, поэтому Бобо может всласть разглядывать мальчиков на улице. Все это странно, потому что вообще-то мальчики-проститутки — любимое лакомство Бобо. Каждый Божий день он тратит уйму времени, смакуя их и обсасывая, но потом вдруг, очухавшись, словно стыдится самого себя. Он заигрывает с ними и ведет себя по-детски, разыгрывает из себя милую добрую гориллу, а потом глядь — он уже трахает их во все дырки и тащит на бойню.
Вот что происходит каждое воскресенье в десять часов вечера: я сажусь за руль, и мы выезжаем на прогулку по городу, разглядывая мальчиков на улицах. Билл сидит на заднем сиденье, а Бобо — рядом со мной, на переднем, отбивая пальцами дробь на приборной панели. Бобо занят тем, что выбирает парнишку. Больше всего ему нравятся шестнадцатилетние брюнеты (но только прямоволосые, не кудрявые) без растительности на теле, разговорчивые, мускулистые и, само собой разумеется, с большим членом. Стоит такому парню залезть к нам в фургон, и на его жизни можно ставить крест. «Б…ский фургон!» — всегда говорят они мне, будто он мой. Раньше я отвечал: «Спасибо». А сейчас перестал. Они всегда с самого начала доверяют Бобо, потому что у него на животе растянулась надпись «Умри!»
— Ты, случаем, не спидонос? — всегда спрашивает Бобо.
— Иди к черту, конечно, нет! — всегда отвечают они и запрыгивают внутрь.
Если бы хоть один из них ответил, что он ВИЧ-инфицирован, счастливчик прожил бы дольше. Я трогаюсь. Билл выкрикивает: «Атас!» Валит парня лицом вниз, защелкивает на нем наручники и начинает ржать, словно слабоумный, которому не терпится в туалет. А потом снимает все на «Полароид». Я стараюсь вести себя бесстрастно, будто ничего не происходит: просто смотрю вперед. Но то, что происходит внутри фургона, — полное безумие. Билл говорит: «Мы намерены трахнуть тебя, а потом разрезать на мелкие кусочки вот этой штукой (показывает парню нож) или прострелить твою задницу вот этим (показывает пушку). Если б зависело от меня, я бы сначала прикончил тебя и только потом трахнул, но… Решения, решения… Оставь самое вкусное напоследок или просто нырни в море крови!» Я притворяюсь, что слушаю плейер, громкость выставлена на максимум. Я еду по трассе номер пять на север до Палмдейла — по одной и той же дороге из раза в раз. Бобо достает свой блокнот, протискивается назад и начинает зачитывать оттуда: «И снизошел на Бобо Господь и повелел: „Смири свой гнев резиновыми прокладками, дабы правда не сочилась из тебя наружу“». Для пущей выразительности он дает парню блокнотом по лбу. Созерцай принудительное спаривание и его необузданную ярость в присутствии роя разнузданных и озлобленных недоносков — и он тычет углом в глаз парню (тот голосит). Я съезжаю с авеню Эл и поворачиваю направо, в ущелье Клэкер, съезжаю на слякотную дорогу и еду до подножия холма, там всегда пустынно. Самоцитирование тем временем продолжается: «…и откатили они камень от родника в поле, и посмотрели, какая из этого вышла пое…нь. Теперь вы готовы к самому главному. Очиститься через ликование. Удалите ближнему печень. Принесите в жертву бездомного». Я останавливаю машину. Они выволакивают вопящего парня наружу. Я делаю радио погромче. Билл тащит его на цепи с накинутой на горло удавкой. Бобо выносит фонарик и войлочную сумку, полную инструментов. Если верить бумажнику, его зовут Томас Хамфри. Они заходят за большой валун. Обычно все занимает две или три песни.
Я просто сижу. Я ни к кому ни разу и пальцем не притронулся. Иначе потом чувствовал бы себя отвратительно. Так что, уважаемый детектив Костоправ, если вы утверждаете, что Билл и Бобо — животные, я процитирую вам слова Судзуки: «Пастуху не следует пытаться властвовать над стадом; животные лишь будут несчастными и восстанут. Вместо этого пусть он приведет стадо на большой луг, и они будут пастись, как им должно». Именно так и обстоят дела. Бобо и Билл жуют свою жвачку по ту сторону валуна.
Кино: мне бы хотелось арендовать у своей сестры кусок земли в Орегоне (за ноль долларов) и построить там себе чудесный маленький домик. Все жилое помещение будет сплошным зеленым парником. Всего одна комната. Никаких посторонних вещей — лишь матрац, чтобы спать, и повсюду растения, покачивающиеся в гармонии и касающиеся своими мягкими листьями моих ушей каждый раз, когда я поверну голову.
А это не кино: они возвращаются, хихикая и тяжело дыша. Все в крови. Я выключаю радио как раз на песне «Бисти Бойз» «Отсоси и поцелуй». Их лица забрызганы кровью. И пахнет от них серой и сыром. Они начинают описывать мне все в подробностях: какой звук издало тело после первого серьезного надреза, как напряжение переросло в панику. Билл отрезал парню два пальца и засунул их ему в нос. Сообщив это, он вынул остальные из своего кармана и спросил: «Не нужны?» Он также рассказал, что на вкус кровь похожа на коктейль с томатным соком. Он ставит альбом «Кто следующий?» группы «Ху» и затягивает песню «Борис-паук».
Мы все проголодались. Буррито. Мне не нужно спрашивать, я и так знаю. Я еду прямо к «Покито Мае», моей любимой палатке. Они ждут в фургоне, а я делаю заказ. Одно и то же каждый раз. Три буррито-асада, три карнитос-тако и один тамале для Бобо. Затем я прохожу в винную лавку и покупаю ящик пива и два пакета чипсов — один с приправой «начо», один с обычным вкусом.
Бобо погрузился в молчание, он почти в коме. Обычно он постоянно командует: поверни налево, притормози, остановись. Билл интересуется у Бобо, не хочет ли тот чипсов. Но тот отворачивается и сидит, уставившись в окно. Мы заканчиваем есть и едем дальше. Билл пытается выразить свои переживания:
«Мне бы хотелось казнить кого-нибудь на электрическом стуле. Посмотреть, как он будет извиваться под напряжением в тысячу вольт. Знаешь, мы ведь давно уже никого по-настоящему не мучили. По-твоему, я балуюсь? Сейчас все стало происходить слишком быстро. Раз-два, и они уже готовы. Впрочем, может, мне просто раньше казалось, что все было дольше. Пытка требует терпения и предварительного плана, чтобы вылиться во что-то стоящее. Нам необходима вода, или стартовый пистолет, или дерьмо, чтобы разбудить их и держать в сознании до самого конца. Мы слишком гонимся за сиюминутными удовольствиями. И еще: мы превращаемся в уличное хулиганье. В пустынных крыс. Помнишь, что мы вытворяли в школьном сортире?»
Прихожу в себя. На дворе июль, среда или четверг — точно не могу сказать. Американский банк показывает, что сейчас 12:46,25 градусов тепла. На небе молния. Но не шаровая, а просто гигантские вспышки света тут и там. В лобовое стекло ударила одна-единственная капля дождя. Других нет. Так что я решаю не включать дворники. Билл продолжает: «С другой стороны, нет ничего приятнее, чем грамотное обезглавливание. Холодная чистота лезвия. Ого, посмотри на этого клубного очаровашку. Из него вышел бы отличный бифштекс. Притормози».
Я повинуюсь. Бобо откидывается на сиденье. Билл подается вперед, ложится животом на колени Бобо и высовывает голову из окошка, словно жираф:
