– И он дал тебе денег?
– Нет. Мы только ходили в ресторан раза два… В гостинице «Минск»… И подарил мне эротические трусики – они тогда продавались в первых «комках»: маленькие, сворачиваются в футляр в форме ореха. Какая-то дурацкая надпись типа «Подарите вашей любимой девушке орех»… Я их выбросила…
Оля берет из пачки «Galoise» сигарету, щелкает зажигалкой, выпускает дым.
– Тебя не обломало, что я про это рассказала?
– Не-а.
Я придвигаюсь ближе. Мы лежим, обнявшись.
Вылезаю из-под одеяла, иду на лоджию. Льет дождь, гремит гром. Босые ноги мерзнут на мокром цементе. У подъезда дерутся два алкаша. У одного разбит нос, дождь размыл кровь по подбородку.
Оля, завернувшись в одеяло, выходит на лоджию. У нее в руках сигареты и зажигалка. Она спрашивает:
– Это первая гроза здесь в этом году?
– Наверно.
Я обнимаю ее, мы целуемся.
Она закуривает, выпускает дым.
Внизу один алкаш, шатаясь, идет к подъезду. Второй медленно поднимается с асфальта, хватается за дерево.
Просыпаюсь от воя автомобильной сигнализации. Она несколько раз меняет мелодию и обрывается. Оля открывает глаза.
Курим на балконе. Над домами висит оранжевое солнце. Дворник в синей куртке метет улицу. Я говорю:
– Мне надо уходить.
– Хорошо.
– Значит, ты послезавтра уезжаешь?
– Да. Ты приедешь ко мне?
– Обязательно.
– Я сделаю тебе приглашение. Мне люди, у которых я сначала жила, сказали: если надо кого пригласить – родственников там, друзей, – то без проблем…
* * *
Шеф берет пачку «зубров», разрывает банковскую упаковку, начинает считать.
– Итак, Владимир, вынужден тебя огорчить. Прибыль у нас в марте получилась маленькая. В основном, конечно, из-за того, что девушки наши ездили в поездку. Но я думаю, что ты со мной согласишься: поздравить женщин в такой праздник – дело святое. Ну и, по-прежнему, твоего вклада в общее дело не ощущается, поэтому мне пришлось принять непростое решение… – Он берет из пепельницы сигарету, затягивается, отпивает кофе. – Я надеюсь, что мы расстанемся друзьями. А может, еще и встретимся в будущем. Вдруг те проекты, о которых я говорил, заработают, и тогда нам понадобится человек вроде тебя, который мог бы ими заняться и поднять, так сказать, на должный уровень. Но пока – я хочу, чтобы ты меня правильно понял – я не могу держать на зарплате человека, который не приносит прибыли. У твоего приятеля, Сергея, похожая ситуация – у него не так много работы, но если его уволить, мы останемся без курьера. Так что…
– А как с зарплатой?
– За март я могу заплатить тебе по нашей новой схеме двадцать долларов. И то – я их, можно сказать, беру из своего кармана, отрываю от семьи. Ну а за апрель… – Шеф разводит руками.
– Но уже двадцать пятое число, я почти месяц отработал…
– Да, я понимаю, но, к сожалению…
– Если вы собирались меня уволить, то сказали бы раньше – я бы не выходил на работу…
– Ладно, так и быть. Поддержу тебя финансово, опять из своих личных средств. Еще двадцать долларов за апрель. Итого – сорок долларов. По курсу четыре пятьсот двадцать… Это будет… – Он жмет кнопки на калькуляторе. – …Сто восемьдесят – восемьсот.
На столе лежит газета, в ней – большая реклама «Приорбанка»: «Внимание! Новая услуга – размен стодолларовых купюр. В неограниченном количестве и любым номиналом».
* * *
Напротив иняза, у немецкого посольства, – очередь: человек пятьдесят. Я спрашиваю:
– Кто последний на визу?
– Я, – отвечает сутулый дядька с длинными волосами, в больших очках. В руке у него тряпичная сумка, из нее торчат свернутые бумажки.
– Хорошо, я за вами.
Вытаскиваю из рюкзака тетрадку по немецкому, открываю. От мужика воняет.
Сую под стекло факс приглашения. За стеклом – девушка в белой блузке. Лет двадцать пять, короткие светлые волосы. Я говорю:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте. С какой целью едете в Германию?
– Частный визит.
Она просматривает анкету.
– Паспорт будет готов двенадцатого. С вас двадцать марок – консульский сбор за визу.
Я вытаскиваю из кармана две купюры с портретом Гаусса – вчера купил в обменнике на площади Победы.
– До свидания.
– До свидания.
* * *
Суббота. Полдвенадцатого. Я один в комнате, Дрон и Дэмп уехали на выходные домой. Надеваю старые «ливайсы», «косуху», обуваю кеды и выхожу в коридор. Дергаю дверь 12–01 – заперто. Стучусь – никто не отвечает. Иду к лифту.
На остановке – никого. Подъезжает красно-желтый трамвай, я поднимаюсь по ступенькам. Вагон – почти пустой, только на передних сиденьях – семья: муж, жена и двое детей, мальчик и девочка. Взрослые вяло переругиваются, дети клюют носами.
Прохожу по вагону, сажусь сзади. В открытые окна задувает прохладный ночной воздух.
Парк Горького – большой, темный и мрачный. Под лавками валяются бутылки от водки и пива, раздавленные пластиковые стаканы, смятые сигаретные пачки. На аллеях пусто, я сворачиваю на тропинку.
Из кустов выходит чувак в белой рубашке. У него испуганное лицо. Он говорит:
– Не подскажешь, где здесь туалет?
– В такое время туалет не очень-то нужен…
– Не, ты знаешь, я тут стал под кустом – подходит мужик и говорит: давай я у тебя отсосу.
Я махаю рукой в сторону центрального входа.
– Туалет – там.
– Спасибо.
Чувак поворачивается, уходит.
За кустами страстно целуются парень и девушка. Его рука лазит у нее под юбкой.
Вокзал. Подхожу к окошку пивного ларька. Передо мной в очереди – два чувака. Один говорит продавцу в замызганном фартуке:
– Ты мне смотри, чтоб свежее. А то, не дай бог…
– Ну и что ты мне сделаешь?
– Увидишь.
– Напугал ты меня.
Продавец дает чувакам две поллитровые банки, они встают у стойки. За соседней пьет пиво дядька в плаще и шляпе. Перед ним на куске газеты – сушеная рыбина.
Стойка рядом свободна. Я ставлю на нее свою банку, поднимаю глаза на рекламу «Приорбанка». Буква «а» не светится.
Иду вдоль ограды депо. Визжат электровозы. На лавках сидят вокзальные бомжи, подростки и командировочные.
Сажусь на свободную лавку. На соседней – лысый мужик в пиджаке, в очках и араб в черной ветровке. Лысый смотрит на меня, я отворачиваюсь.
По аллее медленно проезжает ментовский «уазик». Лысый встает, идет ко мне. Араб остается сидеть.
– Можно мне здесь присесть?
– Пожалуйста.
Мужик смотрит на ограду депо, поворачивается ко мне. Я вожу кедом по земле, делаю канавку. Он говорит:
– Хорошая сегодня ночь.
– Ну да, наверно.
– А для кого – и не очень. Имею в виду – если кого обокрали или обули. Но с вами, надеюсь, такого не случилось?
– Нет.
– Я понимаю, конечно, что это… криминальное несколько предложение, но иногда кажется, что такая вот ночь может стать самой лучшей в жизни. Вы меня понимаете?
– Более-менее.
– Вот мы могли бы поехать ко мне. На такси. Один уже есть. – Он кивает на араба. – Ну, и вы тоже. Я бы вас в ванне вымыл, пивом напоил, а?
Я молчу. Араб встает с лавки, подходит, садится рядом с мужиком. Мужик обнимает его за плечи, поворачивается ко мне.
– Ну так как? Я понимаю, конечно… Но вы ж видите – я не криминал какой-нибудь. Работаю в НИИ ЭВМ, могу показать пропуск…
Араб гладит мужика по ноге.
– Видите, он уже торопит. А ведь могли бы и без него, только мы с вами. Ну, как?
– Никак. Не интересует.
Я встаю с лавки, иду к вокзалу, оборачиваюсь. Мужик смотрит мне вслед. Араб сидит, положив ему голову на плечо.
* * *
Автобус подъезжает к таможне, останавливается. Народ начинает выгружаться. Почти у всех – огромные баулы, едут в Польшу торговать. Гудят моторы. Где-то гавкают собаки.
Сонный таможенник роется в моем рюкзаке. Две бутылки водки, батон, банка тушенки и банка сгущенного молока. Он расписывается в декларации, я прохожу в следующую комнату. Светятся зеленые точки электронных часов: 02:23.
Туалет. Мою лицо холодной. В раковине валяется выжатый тюбик от зубной пасты «Colgate».
Выхожу на Восточном вокзале, стараясь не высовываться из толпы. Четверо рэкетиров нагло разглядывают приехавших. У одного на сломанном носу – очки.
Краем глаза вижу – рэкетиры выхватывают из толпы пацана. Он отдает им зеленые купюры. Я захожу в вокзал. До автобуса на Франкфурт – четыре часа.
Сажусь на лавку на набережной Вислы. Достаю из кармана «косухи» складной металлический нож. На ручке – цена: «99 коп». Вытаскиваю из рюкзака замасленную банку тушенки. Открываю ее ножом, кладу куски тушенки на хлеб.
Бетонные плиты набережной покрыты польскими граффити. По Висле плывет теплоход.
* * *
Франкфурт. Грузовой переход. Фуры по одной подъезжают к пограничной будке. Темнеет.
Махаю рукой. Тормозит «Scania» с российскими номерами.
Водитель – маленький, пожилой, в очках с толстыми стеклами.
