Кроме того, на рассвете я трижды почти что забывался сном, но мешала потливость (и это воспоминание заставляет меня понять, что и сейчас я не знаю толком, что со мной было в Биг Сюре), мальчишка умудрился стукнуть ногой в самый момент приближения сна, чтобы мгновенно разбудить меня, и вновь бессонница, вновь ужас, который в конечном итоге суть порождение слов, чертовски хорошо демонстрирующих мне, чтo я заслужил своими прежними радужными книжными разглагольствованиями о страданиях других.
Книги, раскниги, эта болезнь породила во мне желание, в случае если выкарабкаюсь, стать веселым мельником и навсегда заткнуть свой большой рот.
Рассвет ужаснее всего с этими внезапными выкриками сов, которые возникают и пропадают в туманном лунном логовище – А еще хуже, чем рассвет, утро, яркое солнце лишь СЛЕПИТ мою боль, делая ее ярче, горячей безумнее, нервотрепочней – Я даже отправляюсь беспомощно бродить по долине солнечным воскресным утром со спальником под мышкой в поисках местечка, где можно было бы поспать – Отыскав такое в траве у тропинки, я понимаю, что здесь нельзя лечь, иначе могут пойти туристы и увидеть меня – Обнаружив полянку у ручья, понимаю, что здесь слишком уж мрачно, как в самой мрачной части хемингуэевского болота, где «рыбы были бы еще трагичней» – Все местечки и полянки населены особыми злыми духами, которые гонят меня прочь – И вот так я брожу по всему каньону со спальником под мышкой, стеная: «Да что же это со мной? И разве так бывает?»
Я что не человек? Я что хуже других? Я же никогда не пытался обидеть кого-либо или цинично ругать Небеса? – Слова, что я выучил за всю свою жизнь, вдруг явились мне во всей своей явной и нешуточной смертельности, никогда мне больше не быть «веселым поэтом», «поющим» «о смерти» и тому подобной романтике: «Так вперед, пылинка, со своими миллиардолетними наносами сна, миллиарды пылинок ждут тебя, вытряхни их из своего шейкера» – И вся зеленая природа каньона извивается этим утром, как жестокое дурацкое собрание.
Возвращаюсь к спящим и смотрю на них безумными глазами, как мой брат однажды смотрел на меня, подойдя в темноте к моей кроватке, смотрю не просто завистливо, но изнывая от своей нечеловеческой изоляции от этих спящих – «Да они все как мертвые!», мучаюсь я в каньоне, «Сон есть смерть, все – смерть!»
Жуткая кульминация наступает, когда в конце концов просыпаются все остальные и затевают беспокойный завтрак, и я сообщаю Дейву, что не могу оставаться здесь ни минуты, он должен отвезти нас обратно в Сити, «Хорошо, но наверное мы можем остаться здесь на недельку, как того хочет Романа» – «Ну отвези меня и возвращайся» – «Не знаю, понравится ли Монсанто, что мы тут уже все замусорили, на самом деле нужно бы вырыть яму и закопать мусор» – Билли вызывается вырыть мусорную яму, но на деле получается аккуратная могилка под гробик – Даже Дейву Вейну становится плохо при виде этого – Размерами как раз для того, чтобы уложить туда мертвого Эллиота, судя по тому, как Дейв взглянул на меня, он подумал о том же – Мы все достаточно подробно читали Фрейда, чтобы понять, в чем тут дело – И кроме того, малыш Эллиот все утро плакал и получил две затрещины, каждая из которых заканчивалась рыданиями и заявлениями о том, что она больше не может так жить и покончит с собой —
Романа тоже обращает на это внимание: отличная аккуратная могилка три фута на четыре, словно уже готовая принять в себя маленький гроб – Это так меня пугает, что я беру лопату и опускаюсь, чтобы свалить туда мусор и как-то разрушить образ, но малыш Эллиот поднимает крик и цепляется за лопату и запрещает мне подходить к яме – Билли вынуждена сама подойти и начать заполнять ее мусором, но потом обращает ко мне многозначительный взгляд (иногда мне и впрямь кажется, что она взялась свести меня с ума): «Не хочешь ли сам закончить?» – «Что ты имеешь в виду?» – «Забросать землей, исполнить все обязанности?» – «Какие еще обязанности?» – «Ну я же сказала, что вырою для мусора яму и сделала это, разве ты не должен довести дело до конца?» – Дейв Вейн завороженно смотрит, он тоже видит в этом что-то замороченное, что-то холодное и пугающее – «Хорошо», говорю я, «набросаю сверху земли и утрамбую», но как только я подхожу, Эллиот кричит: «НЕТ нет нет нет нет!» («Господи, там в могиле рыбьи кости», соображаю я) – «В чем дело, почему он не подпускает меня к яме! Зачем ты вырыла ее в форме могилы?», в конце концов срываюсь я – Но Билли только тихо и медленно улыбается, над могилой с лопатой в руке, ребенок с плачем дергает за лопату, бежит, чтобы преградить мне дорогу, пытается удержать меня своими ручонками – Когда я берусь за лопату, он вскрикивает, как будто я Билли собираюсь похоронить или еще кого или, может быть, его самого – «Да что с этим ребенком, он что идиот?», ору я.
Все с той же тихой медленной улыбкой Билли отвечает: «Ах ты какой ебаный невротик!»
Я просто в бешенство прихожу и забрасываю мусор землей и утрамбовываю ногами, приговаривая: «Черт бы побрал все это безумие!»
В бешенстве вбегаю на крыльцо и бросаюсь на матерчатый стул и закрываю глаза – Дейв Вейн сообщает, что намерен пройтись по дороге, чтобы немного исследовать каньон, а к тому моменту, когда вернется, девочки закончат паковать вещи, и мы все поедем – Дейв уходит, девочки начинают все скрести и чистить, малыш засыпает, и вдруг, безнадежно и абсолютно замученный, я сажусь там на ярком солнышке и закрываю глаза: золотой роящийся покой Рая в моих зрачках – Уверенно нисходит нежная благодать, большая, как сам Благодетель, то есть бесконечная – Я засыпаю.
Засыпаю я странным образом, сложив руки за голову, словно я все еще сижу и размышляю, но я сплю, а когда просыпаюсь, уже через минуту понимаю, что они обе в абсолютом молчании сидят за моей спиной – Когда я сел, они мыли пол, а теперь сидят на корточках у меня за спиной, лицом друг к другу, в молчании – Я оборачиваюсь и вижу их – С той самой минуту благословенное исцеление нисходит на меня – Я снова совершенно нормален – Дейв Вейн разглядывает на дороге поля и цветы – Я сижу на солнышке и улыбаюсь, снова птицы поют, снова все хорошо.
До сих пор не понимаю.
И менее всего объяснимо волшебство молчания девушек и спящего мальчика и Дейва Вейна на лугу – Золотая волна добродетели распространилась повсюду, в том числе по моему телу и сознанию – Все муки мрака позади – Я знаю, что теперь смогу уехать отсюда, мы вернемся в Сити, я отведу Билли домой, попрощаюсь с ней по-хорошему, она не станет себя убивать и ничего не натворит, она забудет меня, ее жизнь пойдет дальше, пойдет дальше жизнь Романы, старина Дейв как-нибудь справится, я прощу их и найду всему объяснения (чем сейчас и занимаюсь) – А Коди, и Джордж Басо, и хищный МакЛиар, и великолепный звездный Фаган, все они так или иначе пройдут один путь – Я несколько дней побуду у Монсанто, и он будет улыбаться и демонстрировать мне, как можно немного побыть счастливым, мы будем пить сухое вино, вместо сладкого крепленого и проводить тихие вечера дома – Придет Артур Ма и будет тихонько рисовать рядом со мной – Монсанто скажет: «Вот все и кончилось, не парься, все в порядке, не принимай все слишком серьезно, это не очень-то хорошо, если не погружаться в изучение воображаемых концепций, как ты сам и говорил» – Я куплю билет и попрощаюсь с цветущим днем и оставлю позади Сан-Франциско и через всю осеннюю Америку вернусь домой, и все будет как в самом начале – Просто золотая все и вся благословляющая вечность – Ничего не было – И даже этого – Так или иначе, и дальше будет золотиться Св. Каролина у моря – Мальчик вырастет и станет мужчиной – Будут прощания и улыбки – Мама радостно будет ждать меня – Угол, где похоронен Тайк, станет новой и благоуханной святыней, делая дом еще более дорогим сердцу – Нежными весенними ночами я буду стоять во дворе под звездами – Все отзовется добром – И будет таким же золотым и вечным – И больше нет нужды что-либо говорить.
