Эльза напоила его каким-то фальшивым немецким бульоном и пообещала ещё зайти вечером, проведать. И Шикклырубер трясся до самого её прихода, теперь уже от страха, что выздоровеет и ей не придется подтыкать ему одеяло и щупать бугристый лоб.
Художник Шикклырубер не пользовался успехом у женщин. Даже потом, когда он уже стал Гитлером, стригся у лучших парикмахеров и шил костюмы у самых модных немецких портных, он и тогда выглядел не так чтобы потрясающе. К тому времени, правда, в него уже были влюблены все немецкие женщины, но по каким-то другим, тоже непонятным, причинам.
И всё же Эльза пришла к нему вечером. Чудес не бывает — она не осталась ночевать. Она осталась ночевать только через неделю. И художник Шикклырубер, который раньше имел дело только с пунктуальными немецкими проститутками, вдруг узнал, что с женщинами бывает не только быстро, аккуратно и гигиенически безупречно. Впрочем, это не наше с вами дело.
Эльза как-то так расставила его картины, что они перестали отнимать надежду у всех сюда входящих, натащила каких-то странных предметов и разместила в единственно возможных местах, из которых они сообщали о её здесь присутствии. Во всех укромных углах, которые первым делом проверяет любая женщина, были разложены шпильки. Она заняла художнику Шиккльгруберу немного денег, и на них были куплены первые в его жизни пристойные костюм и ботинки. Теперь можно было входить в кинематограф раньше, чем погасят свет, а самое главное, Шиккльгрубера наконец приняли в какую-то контору на службу.
В общем, всё у него наладилось. Эльза была незаметно для посторонних беременна, и вопрос женитьбы был давно решён, нужно было только подкопить немного денег. Плохо только, что Эльзу всё больше загружали работой в ячейке социалистов, и она приходила вечерами уставшая и неразговорчивая. Иногда она молчала несколько дней подряд, обидевшись на какой-нибудь пустяк, который сама же и выдумывала. Нуда что взять с беременной женщины?
Потом у неё вдруг объявилась какая-то подозрительная больная тётка, и Эльза стала приходить все реже и реже. А потом совсем исчезла. И даже тех вещей, без которых жить не могла — каких-то щипчиков, пилочек, баночек, не пришла забрать.
Художник Шикклырубер пытался навести о ней справки в партии социалистов, но там ему наотрез отказали. Конспирация у них. Какая конспирация? Кому они нужны, эти социалисты?
Он зачастил в пивную. Напившись, он орал про превосходство немецкой нации. Посетители одобрительно поддакивали и иногда покупали ему ещё пива. Всё-таки превосходство — это приятно, чего уж там.
Возвращаясь из пивной, он дышал себе в ладонь, проверяя, не слишком ли от него разит, и всякий раз надеялся увидеть свет в своей каморке, потому что у Эльзы навсегда остался первый и единственный в его жизни второй ключ.
А однажды, уже весной, Шикклырубер вдруг встретил её на улице. Он свернул за угол и тут же увидел возмутительно хорошо одетую Эльзу. Он так долго и тщательно готовился к этой встрече, что совершенно растерялся. У него было столько планов на этот случай, один лучше другого, что он никак не мог выбрать. И вот она уже прошла мимо, и безразлично кивнуть или убийственно усмехнуться было уже поздно. Тогда он остановился и, трясясь от злобы, закричал ей в спину: «Где мой ребёнок? Сука!»
Она обернулась, посмотрела на него так, как умеют смотреть на нас только те женщины, которые с нами когда-то спали, села в автомобиль хорьх и захлопнула дверь. Шикклырубер начал дёргать ручку, но шофер с хамским почтением, которым в совершенстве владеют только негры, отвел его в сторонку, сел за руль, и автомобиль уехал.
Здесь мы и расстанемся с художником Шиккльгрубе-ром. Здесь он и сам с собой расстанется.
Он стоит на немецкой улице, смотрит вслед автомобилю, и прохожие, не в пример нашим, его аккуратно обходят. Новые брюки уже отвисли на заду и коленях, у ботинок смешно задрались носы, и сейчас он действительно очень похож на своего любимого комика Чарли Чаплина, для полного сходства не хватает только дурацких усиков под носом. Через несколько лет Чарли Чаплин снимет жалкую и несмешную комедию, но она будет уже не про художника Шиккльгрубера, а про того человека, к которому Эльза должна была приползти на коленях.
Но Эльза к нему никогда не вернулась. После скандального развода с сосисочным магнатом её, вышвырнутую вместе с сыном на улицу, вызвали для выдачи нового задания в Москву, а оттуда она отправилась прямиком в Акмолинский лагерь для жён изменников Родины. Это было несправедливо, конечно. Она ведь никогда не была женой Гитлера.
Умные люди посоветовали ей написать письмо Сталину, и действительно — в тридцать восьмом году дело отправили на дорасследование, а через две недели её уже расстреляли.
Немецкая разведка работала тогда не в пример хуже нашей, и Гитлер узнал про расстрел Эльзы только через три года, за два дня до того, как Германия вероломно нарушила пакт о ненападении.
Про её сына Михеля никто не знал, что его папа — Гитлер, поэтому его просто отдали в какой-то детдом подальше от Москвы, где-то на Ставрополье. Когда началась война, немцы, которые тоже ничего не знали про сына Гитлера, этот детдом разбомбили, а разбежавшихся
детей приютили местные колхозники. Михеля, которого все, конечно же, звали Мишей, взял к себе середняк Сергей Фомич…
«А-а!!! — закричит тут какой-нибудь не в меру догадливый читатель. — Сейчас нам будут врать, что отец перестройки Михаил Сергеевич Горбачев был сыном Гитлера».
Да нет. Ничего такого я вам врать не буду.
Дядя Миша работал у нас, в общежитии института иностранных языков, вахтёром. У него было недержание, и он носил в штанах баночку, которая, судя по всему, частенько проливалась. Почему-то он питал ко мне симпатию и делился драгоценной житейской мудростью типа «делай людям добро — они тебе сделают говно». Я поддакивал и задавал вопросы, пока за спиной дяди Миши подозрительные личности протаскивали через вахту сумки с портвейном.
Через несколько лет кривая жизнь опять занесла меня в родное общежитие. Я пытался навести справки про дядю Мишу, но все его давно забыли. Кто-то неуверенно сказал, что он умер. А может, просто уволился.
Вот и всё.
С тех пор, как от нас ушли Коммунисты, не стало в нашей жизни последовательности.
Когда Коммунисты отключали, например, отопление, они тут же отключали электричество, чтобы не включали обогреватели, и перекрывали газ. Потому что понятно же, что пока по радио ещё не объявили Коммунизм, где-то есть несколько несознательных сволочей, которые начнут греть свои Жопы над газовой плитой, вместо того чтобы отправить этот газ, например, положительным финским буржуям и купить нашим любимым женщинам финские сапоги, чтобы не мёрзли у наших любимых женщин ноги и не простужались у наших любимых женщин придатки, и чтобы нарожали они нам детишек здоровых и много, а то скоро одни узбеки будут в СССР жить, хотя против узбеков никто ничего не имеет, очень хороший они хлопок выращивают на портянки нашим солдатам, и на ХБ нашим сержантам, и на ПШ нашим офицерам.
Вот как надо глобально мыслить, сейчас уже никто так не умеет.
А если кто сильно замёрз, тот может взять лом и об-колупать лёд вокруг подъезда: тогда и сам завтра на этом месте руку не сломает, и людям приятно, а тепло-то как. А потом прийти домой, зажечь свечечку, зачерпнуть на балконе из эмалированного ведра квашеной капусты, да с брусникой, и выпить стопку ледяной водки, а потом плясать и петь, а потом ебать жену под ватным одеялом, а там утро и на работу. А на работе хорошо: там и свет, и тепло, и в столовой стакан сметаны дадут, только точи свою гайку, дери зубов побольше и рисуй свой чертёж огромный, чистый и прекрасный, как Летающий Остров Солнца. И слепят с тебя за это обобщённый барельеф с цыркулем и отбойным молотком на фронтоне городского педагогического института.
Но никто уже не пользуется ломом, вообще никто.
А ведь раньше миллионы людей ходили с ломом, с киркой, с кайлом, с сучкорубом.
Вот хоть кто-нибудь из вас умеет толком обрубать сучки? Хуй. Никто не умеет. А раньше все умели, и пели песни, и шли На парад, и рожали детей, здоровых и много.
И нас тоже рожали здоровыми.
Мы, когда родились, орали басом, ссали в палец толщиной и разгрызали молочными зубами деревянные прутья. А потом ссутулились, сморщились, надели на нос очёчки, у нас повылезли волосы, и стали мы фруст-
рированные невротики и латентные шизофреники. Как жизнь? — спрашивают нас. Да всё нормально, отвечаем мы, да.
Давным-давно, ещё при коммунистах в прошлом веке, жадные империалисты изобрели Нейтронную Бомбу.
Нейтронная Бомба была устроена очень Цынично: после её взрыва люди испарялись тут же, а вещи все оставались целые. Заходишь в дом — никого нет, ни души. Суп на плите, котлеты в холодильнике, бельё в шифоньере. Надевай хозяйские кальсоны и живи.
