Чифирь Звежинецкий впервые попробовал на «больничке», куда его определили после избиения. Целых два дня Збигнев провел на больничной койке, уверенный, что хоть тут его никто не тронет. Чифирь очень понравился молодому поляку: напиток, приготовляемый из невероятного количества чая, просветлял сознание, успокаивал, настраивая на философское осмысление действительности.
Действительность, однако, не радовала: сразу же по возвращении из «больнички» Збигневу было объявлено, что отныне он будет исполнять обязанности «шныря», то есть постоянного уборщика в камере. Поляк попытался было слабо заикнуться о «колейцы для вшистких», то есть очереди для всех, однако староста Семен, «наехав» на него, посулил кары куда более страшные, чем недавнее избиение, тем самым окончательно «закошмарив» незадачливого арестанта.
И Збигневу не оставалось ничего иного, как смириться со столь незавидной участью.
Уборка камеры занимала едва ли не половину дня. Плюнув на свой внешний вид, «шнырь» с тряпкой в руках лазил под «шконками», до зеркального блеска тер унитаз, скреб доски стола и трижды в день мыл за сокамерниками посуду. Ему приходилось убирать даже за неграми, которых гордый поляк презирал за нелюбовь к личной гигиене. Иногда староста Семен устраивал проверки, и в случае недовольства на «шныря» сыпались удары. Битье не причиняло особых физических страданий, но было очень болезненным для самолюбия лучшего выпускника Варшавской политехники и одного из самых талантливых компьютерщиков Польши.
Пан Збигнев находил такое положение вещей унизительным и несправедливым.
— Ту ест правдзивы шок, — часто повторял он самому себе: мол — это настоящий ужас; как и многие люди, лишенные постоянного общения, поляк нередко разговаривал сам с собой.
Но сделать все равно ничего не мог: как объяснил ему адвокат, знавший тюремные порядки, в любой другой камере «шныря» ожидала та же участь.
Перспективы хода уголовного дела внушали еще меньший оптимизм: и адвокат, который делал для клиента все, что мог, и представитель посольства, постоянно державший контакт со следователем, в один голос уверяли, что знакомство с российской пенитенциарной системой продлится как минимум еще несколько лет. Контакты по линии Интерпола, протоколы технических служб ФСБ и ФАПСИ убедительно доказывали не только попытку несанкционированного копирования компьютерной информации на Кипре, но и инфицирование ЭВМ в венгерском банке. Да и «русские мафиози», давно выпущенные на свободу, дали показания против Збигнева, ставшего для них отыгранной картой. С их слов выходило, что поляк просто нанял их для охраны. Мол, ни Антон, ни Паша компьютерной грамоте не научены, у обоих одинаковое образование по 10 классов да по пять лет лагерей общего режима... Какие там еще ЭВМ? Просто сидели, мол, рядом, в квартире, охраняли — а вот и соответствующий договор Звежинецкого с охранным агентством «Марс», которое имеет соответственную лицензию. А что, мол, этот польский «ботаник» на компьютере своем вытворял, не в их компетенции. Так что, гражданин следователь, все по закону...
И получалось, что виноват в этом преступлении исключительно хакер — специально, гад такой, приехал в Москву, специально снял квартиры в Измайлове и Сокольниках, специально поставил там компьютеры, чтобы под черным флагом пиратствовать в Интернете.
— И цо мне светит? — на ломаном русском спросил поляк.
— Максимальный срок — пять лет лишения свободы, — вздохнул адвокат. — Видимо, учитывая особую тяжесть содеянного, обвинение будет настаивать на таком приговоре. Я, конечно, буду настаивать на том, что тебя завлекли обманом, но ведь оба эпизода компьютерного взлома доказываются неопровержимо. — Несомненно, защитник имел в виду протоколы технических служб ФСБ и ФАПСИ. — Да и ты во всем признался. Вряд ли суд согласится применить к тебе штраф, даже максимальный, хотя такое наказание и предусмотрено по двести семьдесят второй. Хакерство еще довольно редко, и потому из твоего дела попытаются сотворить образцово-показательный процесс, чтобы другим неповадно было. Так что думай, как будешь на зоне сидеть. А пошлют тебя, скорее всего, на Урал — есть там одна ИТК для иностранцев.
Думать об этом не хотелось. Уж если тут, в самой лучшей московской тюрьме Збигнев попал в столь незавидное положение — страшно подумать, что ждет его на какой-то страшной «зоне»! Последнее слово стойко ассоциировалось в сознании иностранца с ГУЛАГом, Солженицыным, диссидентами и Сибирью. Збигнев вроде бы слышал, в русских лагерях заключенные голодают, воруют у панов вертухаев немецких овчарок, крутят из них котлеты и режут друг друга ножами из-за буханки хлеба. Он даже слышал, что российские зэки в этих страшных «зонах» склонны к неслыханным извращениям, совокупляясь со всем, что движется, включая домашних животных, птиц и чуть ли не насекомых. Но, опять-таки по слухам, любимым русским извращением является однополая любовь — говорят, что любой зэк, не понравившийся паханам, то есть самым страшным уголовникам, обязан отдаваться анально и орально всем желающим.
Несколько месяцев назад Збигнев ни за что бы не поверил, что в конце второго тысячелетия возможно подобное варварство. Но после всего пережитого в российской тюрьме поляк поверил бы и не такому...
Звежинецкий размышлял над своими перспективами несколько дней. И чем больше размышлял, тем тверже утверждался в мысли: необходимо как можно скорей признаться в бегстве из-под следствия варшавской криминальной полиции. То, что сравнительно недавно казалось ему худшим исходом, теперь выглядело единственным спасением.
И потому, едва переступив порог следовательского кабинета, подследственный с ходу заявил:
— Хцял бы зробиць заяву... Мол, хочу сделать заявление.
— Делай, — вздохнул следователь и, разложив перед собой чистые листки протокола допроса, приготовился записывать...
* * *
После своего заявления Збигнев Звежинецкий пробыл на «Водном стадионе» еще полтора месяца: сперва ждал ответа из Варшавы, затем — окончания бюрократической волокиты между российским МВД и варшавской криминальной полицией, затем — конвоиров из Польши: по нормам международного права его должна была экстрадировать на Родину польская полиция.
После долгих консультаций с МИДом, РУОПом, ФАПСИ, Минюстом и Следственным комитетом было принято решение: выдать Звежинецкого польскому правосудию.
Что и было сделано.
Следствие в Польше длилось почти полгода — все это время Збигнев сидел в родной тюрьме на Раковецкой, наслаждаясь комфортом, либеральностью порядков и благодарностью сокамерников за умело сваренный чифирь. Варшавский воеводский суд определил ему меру наказания в пять лет лишения свободы. Хакер выслушал приговор на удивление спокойно, мысленно радуясь, что наказание придется отбывать среди цивилизованных сограждан, а не жутких российских уголовников на какой-то кошмарной «зоне».
Публикации об этом громком уголовном деле, интервью осужденного и его портреты украсили собой многие польские газеты. В то время один из авторов этой книги жил в Варшаве, где по материалам в прессе и ознакомился с делом компьютерного взломщика, столь же захватывающим, сколь и поучительным.
Возможно, невероятные приключения польского хакера для России, где излюбленным оружием со времен Родиона Романовича Раскольникова является не персональная ЭВМ, а обыкновенный топор, выглядят чуть нетипично.
Однако с компьютеризацией страны прогрессирует и компьютерный взлом, и вполне возможно, лет через десять хакерство станет не менее популярно, чем понятное всем и каждому убийство неверной жены или надоедливой тещи.
А потому, на наш взгляд, это экзотичное преступление, равно как и перипетии наказания за него, достойны украсить собой наше невыдуманное повествование о Москве тюремной.
СЛЕДСТВЕННЫЙ ИЗОЛЯТОР Г. СЕРПУХОВА «МЕНТ»
Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего.
Ветхий Завет
1. Привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности — наказывается лишением свободы на срок до пяти лет.
