– Наверное, небольшого, с тюленя, могу. Но зачем мне это? Убивать кого-то мне незачем, и сила моя не смертью питается, я не ангакок[11]. Но тупилек, которого вызвала или создала Седна был особенный. Могучий ангакок может вызвать тупилека с такой силой, как у косатки или нанука[12]. А тупилек Седны мог косатку пополам перекусить, или нанука проглотить не жуя. Он мог бы победить Силлу, но Силле на помощь пришел Нааръюк, инуа памяти, кто все помнит. Долго бились Силла и Нааръюк с тугныгаком, и битва их бросала мир то в жар, то в холод. Лед наступал, лед отступал, где раньше был пак, приходило море с шугой, и наоборот. Киты бросались на берег, охотники не могли прокормить свои семьи, кто раньше сытый спал на добрых нанучьих шкурах, теперь голодный мыкался без сна на протухших моржовых. Но понял Тугныгак, что не одолеть ему Силлу и Нааръюка, и решил, как все тупилеки, сожрать инуа того, кто его создал.
Но Седна знала про это, да и передумала уже, видно, мстить Силле. И Седна дала знать всем шаманам, чтобы они помогли ей поймать тупилека. Шаманы вместе отправились в мир духов и поймали Тугныгака в сеть из заклинаний. Вот только чего шаманы не рассчитали. Когда они вернулись из полета в мир духов, они притащили Тугныгака с собой. Но это не было большой бедой, потому что он остался в сети. Лед пришел, а с ним тюлени, моржи, белые куропатки, и овцебыки. Порядок восстановился. Но каждое поколение, шаманы должны были передавать своим ученикам знание заклинаний, что держат великого тупилека в сетях. И эти заклинания вмерзли в лед и так стали частью мира. Но теперь приходят странные времена. У воды в океане вкус неправильный, обаче – слишком пресный. Рыбе не нравится, она уходит, а за ней и тюлени. Косаткам есть нечего, они нам в сети рыбу не загоняют, а сами жрут каланов. Это, говорят, потому, что пришли странные мореходы из-за океана, с кожей, как рыбье брюхо, и глазами, как старый лед. От близости их странных заклинаний, сеть, что держит Тугныгака, расплетается, а с ней, расплетается и порядок. Сейчас только первые нити расплелись. Когда сеть больше расплетется, совсем плохие времена начнутся – пак растрескается, нануки тонуть будут, и птицы прилетать перестанут. Я думал, хоть до совсем плохих времен не доживу, но тому, видно, не быть. Сейчас сам увидишь знаки.
– А засветло обратно к лагерю успеем?
– Почти приехали уже, обаче. Собачки только разогрелись. Вон за тем торосом будет остров виден. Помоги толкнуть нарту, чтоб не объезжать.
Утопил Гарпун спрыгнул с нарты и побежал рядом, одной рукой сперва придерживаясь за дугу над передними копыльями, а потом слегка подталкивая нарту. Первая пара собак в цуге перевалила торос. Брат Косатки даже хореем не двинул, а нарта уже заскользила вниз.
– И что же это такое?
– Это и есть первый знак. Прыгай обратно в нарту – здесь все по плоскому.
Довольно долго, путь продолжался по незаторошенному льду, покрытому уплотненным ветром снегом. На востоке показалась и стала приближаться земля – гряда заснеженных холмов.
– Стойте, собачки, – не повышая голоса, сказал Брат Косатки.
Вожак замедлил бег, Брат Косатки прицелился остолом, воткнул его между головками полозьев, и нарта встала у пологого берега острова. Поодаль от берега на возвышении то-то поставил стоймя огромный камень. На поверхности камня, обращенной к воде, были во всю его высоту высечены в четыре ряда какие-то загогулины. Они были похожи на узор, но, в отличие от узора, ни разу в точности не повторялись.
– Много работы ушло, чтобы поставить и украсить этот камень, и по работе видно, не наших соседей дело, – сказал Утопил Гарпун. – Но ведь камень этот не такой большой, чтобы пропащие времена накликать?
– Это только первый знак. Проверь чулки у Недотепы – не слишком ли туги?
Утопил Гарпун прошел вперед, ко второму, сразу за вожаком ряду собак в упряжке. Недотепа грыз тесьму у верха чулка из оленьей кожи, надетого на его правую переднюю лапу. Утопил Гарпун снял варежку и просунул палец в чулок. Палец прошел легко, лапа внутри чулка была теплая и сухая.
– Непохоже на то. А вот на что похоже, так на то, что он собрался этот чулок сожрать.
– Отвадь его.
Утопил Гарпун потянулся рукой к шкирке Недотепы. Недотепа прижал уши и поджал хвост.
– Еще будешь грызть тесьму, точно за шкирку оттаскаю, – сурово наставил пса ученик Брата Косатки.
– Поехали ко второму знаку. Толкни нарту…
После недолгой ездки вдоль берега, глазам генена[13] и его будущего преемника предстало что-то совсем уж непонятное. По общим очертаниям, диковина напоминала умиак[14], но была в разы больше. Еще страннее, если у умиака дерево шло только на каркас, огромная лодка, вмерзшая в лед у берега острова, была вся сделана из длинных полос дерева, не покрытых ни моржовыми, ни тюленьими шкурами. Зато обледеневшие остатки огромной шкуры, натянутые на деревянную же раму, висели почему-то над тем местом, где в умиаке сидели бы гребцы. И уж начисто необъяснимо, над этой рамой скособоченно торчала изряднейшая – почти в длину всей диковины – жердина.
– Видно, как-то это сюда приплыло. На жердине, может, парус был, – решил Утопил Гарпун. – Но как оно могло плыть, если дерево не крыто шкурами?
– Сюда его льды притащили, – поправил Брат Косатки. – Оставим собачек поодаль, я не хочу подъезжать близко. Распряги-ка их.
После недолгой возни с балбашками, Утопил Гарпун распряг всех собак, пресек начавшуюся было драку, и пошел за гененом, уже медленно бредшим в сторону деревянной непонятицы. Она была даже больше, чем поначалу показалось, и идти пришлось довольно далеко, но по плотному снегу путь был нетрудным.
– Сколько дерева! Здесь всему нашему племени на много лет хватит на весла, и на каркасы для нарт и каяков, – обрадовался ученик генена.
– Не спеши радоваться. По этим веревкам можно залезть внутрь, – Брат Косатки протянул руку к месту, где с борта не совсем умиака свисали две веревки, соединенные досками.
Насколько диковинная лодка была странна снаружи, внутри она была еще несуразнее. За мачтой обреталось нечто частично черное, частично блестящее, с огромным котлом посередине, как у племен длинных домов. По бокам от большого котла торчали котлы поменьше, а из них высовывались будто бы рукояти весел, только сделанные из металла. Эти рукояти были присоединены с обеих сторон к блестящему кругу, похожему на изображение Сигник, солнечного инуа. Язычки пламени по ободу этого круга соединялись с такими же язычками на другом, насаженном на еще одну черную штуковину, проходившую вдоль дна совсем не умиака, и упиравшуюся в деревянный короб с крышкой. Еще один короб, длинный и узкий, шел вверх, вдоль мачты. В одном боку большого котла виднелась полуоткрытая крышка.
Утопил Гарпун двинул крышку рукой, и понюхал внутреность закопченного пространства внутри.
– Здесь горел огонь, но пахнет он непонятно – не китовое сало, не тюленье, не рыбий жир, и даже не дерево.
– Вот что здесь горело, – Брат Косатки открыл ларь, встроенный в дно лодки, и вытащил оттуда кусок темного камня. – Сильные заклинания нужны, чтобы камни горели.
– А зачем камням гореть?
– Мне это ведовство незнакомо, но думаю, оно привлекает инуа духов ветров. Огню нужен приток воздуха. Значит, огонь и ветер друзья. Чтобы огонь сжег камень, обаче, сильный ветер нужен. А Силла верховодит духами ветров.
– Какая прорва металла! Всем нартам на подрезы хватит, всем охотникам на ножи, лучше, чем у племен длинных домов!
– Говорю тебе, не спеши радоваться. Посмотрим, что еще здесь есть.
По другую сторону от мачты, пространство внутри деревянного судна было пересечено несколькими подвешенными сетями, похожими на гамаки, в которых спали некоторые жители длинных домов далеко на юге. В одной из сетей спиной к мачте лежало тело, завернутое в волосатую шкуру.
– Смотри, Брат Косатки! Может, это и есть заморский мореход из предсказания?
Утопил Гарпун подошел поближе и взглянул на мертвеца. Он был готов к неожиданности, но не к такой. Взгляд узких темно-карих глаз ученика генена встретился с невидящим взглядом выпученных, покрытых мелкими морщинами и иголками льда кожаных шаров из глазниц без век. Но это было не худшее. Нижняя часть лица покойника была покрыта всклокоченной и смерзшейся шерстью с темными густыми подтеками, из которой торчали под разными углами коричневые зубы, длиннее, чем собачьи клыки. В край волосатой шкуры вцепились руки с изогнутыми грязными когтями.[15]
– Не трогай его!
Утопил Гарпун ни капельки не нуждался в этом предупреждении.
– Ты прав, учитель. Сильное ведовство в этом умиаке-из-дерева, не стоит ничего отсюда брать.
– Обаче, это вообще не умиак. Или не просто умиак. У кита, нипример, или у косатки, есть кости, сердце, легкие, мышцы, мозги… У умиака есть только кости да шкура. А у этого… Где у кита желудок, тут очаг для черных камней. Где легкие, там большой котел. Где мышцы, там тоже не пойми что такое. А вместо мозга – мертвое тело. Сдается мне, это не руками сработано. Это взяли кита или косатку, сказали заклинание, и морской зверь из живых мяса и костей превратился в умиак, да не умиак, из дерева, меди, и мертвечины. Такой нам вот второй знак. Пойдем смотреть третий.
