После боя мы сели на скамейку перекусить. Из битком набитого паба, который работал всю ночь, дядя Энди принёс нам еды. И вот мы сидели под деревьями в парке Шепердз-Буш-Грин, наслаждались атмосферой, обсуждали поединок и восхитительный вечер, частью которого мы стали.
Вот тогда-то я и подумал, что ж, пожалуй, неплохо, если вот так. Я уже много лет занимался боксом и ещё дольше ходил на бои, но важнее для меня всегда был футбол. Несмотря на то что в боксе у меня было явно больше шансов. От футбола же не было никакого толкау. Жалкие пробы в «Данфермлайн», год в юношеском составе «Крейгостоун».
Я терял время без толку, ну, не то чтоб совсем без толку, мне нравилось играть, но нужно было расти.
Зато теперь мы, конечно же, воплощаем мечты Ронни. Да, возможно, я действительно слишком долго ждал. Я стал неплохо зарабатывать, но главное, что я получил, – это уважение. Теперь мне нравится, когда меня называют Бизнес. Сначала было дико, я даже смущался, но теперь это имя мне подходит.
В самый раз.
Мы вылезали из машины и зашли в клуб, где я принял душ и переоделся. Освежившись, я вышел и стал смотреть на ринг, где малыш Эдди Николь стоял в спарринге с каким-то шимпанзе и разделывал его под орех. Ну что сказать об Эдди Николе. Превосходная работа на ринге. Когда он в настроении – он хорош, но иногда в нём чувствуется какая-то осторожность, будто он знает, что очень скоро кто-то его уроет и этим кем-то вполне может оказаться стоящий перед ним паернь.
С Ронни трёт какой-то мужик в кремовом костюме лёгкой, но дорогой ткани. У него бритая голова и солнцезащитные очки с зеркальными стёклами. Подходя к ним, я думаю, что костюм смотрелся бы ещё лучше, будь он на человеке посимпатичнее.
– Бизнес, – говорит он, протягиваю руку.
Это Гилфилан, и, говорят, он крутой. Он человек Пауэра и, кроме того, спонсор, о чём мне постоянно напоминает Ронни. Он стискивает мне руку; такие рукопожатия любят чуваки постарше, эдакий дебильный тест на крутость. Нужно просто пережать, и он тебя отпустит, типа, «это всего лишь рукопожатие», все мы здесь мужики и тому подобный бред. Но этот мудила клешню не расцепляет. Я указываю свободной рукой и говорю:
– У тебя что, в другой руке обручальное кольцео зажато? Чё это такое?
Он ослабил руку.
– Это всего лишь рукопожатие, – смеётся.
Я опустил руку.
– Мои руки – рабочий инструмент, а не аттракцион для тех, кто хочет показать, какой он круто, – говорю я, смотря прямо на него.
– Успокйося, Билли, – встрял Ронни.
Гилфилан легонько стукнул меня в плечо.
– Особо-то не успокаивай, Ронни, на то он м Бизнес Биррелл, парень, который станет чемпионом, верно, Билли? Не слушай ты его, – осклабился он.
А я всё смотрю уроду прямо в глаза. В зрачки. Они расширились, а губы задрожали мелкой дрожью.
– Ну что ж, я рад, что мы оба это понимаем, – говорю.
Это его покоробило. Тут он снова заулыбался, подмигнул и тыкнул в меня пальцем:
– Надеюсь, ты подумал о моём предложении, Билли. «Бизнес-бар». Хочешь ты того или нет, твоё имя знает весь город. Ты – знаменитость. Твои бои поражают воображение.
– На следующей неделе я отбываю в отпуск. Поговорим, когда вернусь.
Гилфилан медленно закивал.
– Нет, Билли. Я считаю, мы должны поговорить прямо сейчас. С тобой хочет встретиться один человек. Это много времени не займёт. И помни: мы по одну сторону баррикад, – улыбнулся он и повернулся к Ронни: – Тебе слово, Ронни.
Ронни кивнул, а Гилфилан пошёл в сторону, туда, где бились Эдди Николь и тот, другой.
– Не стоит отшивать его, Билли, в этом нет никакой необходимости, – зашипел на меня Ронни.
Я только пожал плечами.
– Как знать, – говорю.
– Он спонсор, Билли. И поддерживает нас уже довольно давно. Кроме того, круче кучи. Нельзя кусать кормящую тебя руку.
– Может, нам нужны новые спонсоры.
Лицо Ронни складывается в гримасу, покрывается тревожными морщинами. Ему нелегко.
– Ты никогда не был дурачком, Билли. Мне никогда не приходилось тебе разжёвывать, чтоб ты понял, о чём речь.
Я промолчал. Я не знаю, о чём это он, но знаю, что о чём-то, что я должен знать.
Ронни подвис, потом увидел, как Гилфилан посмотрел на часы, и понял, что времени у него совсем немного.
– Соображай, Билли, – сказал он, указывая на свою челюсть. – Ты видел шрам у себя на подбородке?
Каждый ёбаный день, конечно, в зеркале.
– Ну, а что шрам?
– Ты повздорил с одним пацаном. Этот беспредельщик порезал тебя. Больше он тебя не беспокоит. Ты когда-нибудь задавался вопросом – почему?
– Потому что я надрал ему задницу, – говорю.
Ронни только хмуро улыбнулся и покачал головой.
– Ты действительно думаешь, что этот охуевший тебя боится?
Дойл. Нет. Можешь сколько угодно его отшивать. Он всё равно вернётся, и однажды ему повезёт.
– Ты думаешь, Дойл боится тебя? – повторял Ронни, уже назвав имя.
– Нет.
Я и не думал, что он приссал, и всегда удивлялся, как это так обошлость без матча-реванша.
Ронни грустно улыбнулся и взял меня за руку.
– Есть только одна причина, по которой Дойл тебя не беспокоит. Просто в его голове твоё имя связано с такими людьми, как Гилфилан и Пауэр.
Так вот кто притормозил Дойла. Всё сходится. Я-то думал, это дружки Рэба из фанатов – Лексо, эта туса. Но они знают, что он за кент, а Лексо к тому же ещё и кровный родственник Марти Джентльмена, так что они вовсе не обязательно были бы за нас.
– Он просит всего-то час твоего времени, Билли, чтоб обсудить одно дело, которое может принести тебе дивиденды. Дело вполне законное. Ничего выходящего за рамки здравого смысла, – уже почти умоляет Ронни.
Этот клуб для Ронни – дело всей жизни. И чтобы продержаться на плаву, таким заведениям нужны спонсоры. Бизнес – спонсоры.
– Ладно, – согласился я и кивнул Гилфилану.
Про таких, как Гилфилан и Пауэр, мне известно вот что: это те же дойлы, только преуспевшие. Охуевшие суки. Таких на ринге не зацепишь. За барьер заходят только те, кому ты можешь двинуть, не задумываясь о последствиях; так вымещается злоба – искреннее чувство к тем, кому действительно хотел бы смазать по харе.
Подошёл Гилфилан:
– Так, Билли, мы не отнимем у тебя много времени. Я просто хочу показать тебе кое-что и познакомить тебя с кой-какими людьми. Увидимся на Джордж-стрит минут через пятнадцать. Дом сто пять, идёт?
– Пошло.
– Тогда до вторника, Ронни, – сказал Гилфилан, повернулся и ушёл.
Ронни машет ему на прощание, весь такой сюси-пуси. Это не Ронни, и мне даже неудобно смотреть, как он лижет задницу этому мудаку. Думаю, он заметил моё недовольство.
Я пошёл позвонить домой, узнать, не вернулась ли Антея из Лондона. Её первая настоящая компандировка – поехала сниматьс в клипе. Всяко лучше, чем шататься по барам на раздаче бесплатных ручек и промо-футболок; чтоб тебя клеили, лапали, заценивали всякие бухарики. Модель, ага, гламур.
Никто не подходит.
Я не повесил трубку, а послушал её голос на автоответчике: Антея и Билли не могут подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала, и один из нас вам перезвонит.
Я сказал автоответчику, что увидимся позже, что я поеду навестить маму. Прикол, что я до сих пор воспринимаю дом родителей как свой. Квартира, в которой я живу с Антей в комплексе Лотиан-Хаус, где есть даже бассейн, похожа на саму Антею. Милая, приятная взору, но как будто не навсегда, а так, на время.
Я оставил Ронни и вышел на улицу. Тут как громыхнёт, чёрные небеса разверзлись, и мне пришлось рвануть к машине, чтоб не промокнуть насквозь.
Внутри я посмотрел в зеркало на свой шрам. Он прямо посреди подбородка, почти как ямочка. Если б он был на полдюйма правее, я был бы как Кирк Дуглас. Я только-только стал профи и как раз готовился к бою. Мы с Ронни заработались, и я поздно возвращался из клуба. На самом деле ехал-то я домой. Только проезжая на автобусе Вест-Энд и увидев Терри, выходящего из «Факленда» (как они называют «Ратленд»), я решил сойти.
В тот субботний вечер в городе была та ещё атмосферка, позже я понял причину. Абердин играл в гостях у «Хибз», а у этих команд самые большие в стране банды фанатов. Они искали встречи, может, не все сразу, скорее небольшими группками, чтоб перехитрить полицию. Я побежал и окликнул Терри. Он шёл встретиться с моим братом Рэбом и малышом Голли в пабе на Лотиан-роуд.
И Рэбу, и Голли нравилось считать себя фанатами. Рэб вписался через дружков, и больше всего ему нравились шмотки, лейбаки и всё такое. Голли – просто маленький шизоид. У него такие были заморочки с этой его женой, Гейл. Она тогда стала встречаться не с кем-нибудь – с Полмонтом.
Голли и Гейл подрались, малышка Жаклин попала под перекрёстный огонь, и ей досталось больше всех. На тот момент дело было в суде, а Жаклин лежала в больнице, на отделении пластической лицевой хирургии. Малышке было лет пять всего. Беспредел, дичь полная. Вопреки судебному предписанию Голли пошёл навестить её в больнице. Посмотрел на неё сквозь окошко, но подойт так и не смог, ушёл.
