– Что-то случилось? – обеспокоенно спросил Убэ, заметив, что Ацуко задумалась.
– Нет, ничего страшного.- Она покачала головой. «Ладно, это пока только подозрение. Прежде чем кому-то говорить, необходимо проверить».
Ацуко вошла в спальню. Косаку Токида мирно спал. Перед началом совещания с Исинакой она накормила Токиду китайской рисовой кашей. Ацуко надеялась, что от двухразового питания он немного похудеет. С другой стороны, предрасположенный к полноте человек без физической нагрузки, наоборот, полнеет, и это не могло не беспокоить Ацуко. От материнской заботы ее любовь к Токиде только обострилась, и, надев ему на голову «горгону», Ацуко не удержалась и поцеловала его в щеку. Приступая к сеансу, Ацуко не забыла надеть МКД.
Даже прекрасно зная содержание снов Косаку, она с трудом распознавала примешавшиеся в проекции куски из снов Химуро – такого же, как и он, отаку. И ей ничего не оставалось, как тщательно, один задругам, удалять эти куски из сознания Косаку. Когда Ацуко видела у него во сне японскую куклу – заменяла на его компьютер, если проскакивала детская игрушка – подсовывала вместо нее психотерапевтическую установку. К счастью, Косаку не любил сладкое, и стоило появиться сахарным сладостям или шоколадным палочкам, она заменяла их на жареные баклажаны или рыбу, которые могла тут же удалить. Было за полночь, когда она, не выходя из сна Косаку, почувствовала, что дело сделано.
Теперь Косаку наконец-то вернулся в обычные сны. Косаку и Ацуко смотрят вниз, на раскинувшуюся под окнами дома сортировочную станцию. Они видят локомотивы самых разных типов, один даже Ацуко знает: дизельный, с особо злой мордой. Он невзлюбил Косаку и неотступно преследует его.
– Тот сумасшедший опять здесь. Вон.
Не успевает Ацуко хмыкнуть и показать пальцем, как Косаку жалобно стонет в испуге:
– О-ох.- Ему не смешно: одним своим присутствием локомотив вызывает у него ужас, просто сводит с ума. Однако этот ужас – ужас самого Косаку. И чем сильнее боится Косаку, тем сильнее становится его «я».
Дизельный локомотив, презрительно глядя на Косаку, сходит с рельсов, пересекает другие пути и стремительным рывком оказывается прямо под окнами здания.
– Не бойся, мы ведь высоко,- говорит Ацуко. Косаку тоже так считает – но при этом рассчитывает, что все выйдет совсем иначе. Знает это и Ацуко.
И точно! Локомотив начинает взбираться по стене здания. Косаку стонет – внутри у него все холодеет.
– Он уже здесь! Скорее, бежим! – Ацуко тянет Косаку за руку, и они несутся в глубь здания.- Только не оглядывайся!
Стоит оглянуться – и он увидит локомотив, проникающий внутрь через окно.
– Но я все же оглянусь! – не выдерживает Косаку. Это от безысходности. Хороший признак – при Ацуко он держится увереннее.
Они оглядываются и видят широкий луг. Они стоят на террасе горной хижины, а на скамейке у крыльца сидят Сэйдзиро Инуи и Морио Осанай.
– О, неужто Токида? – Ухмыльнувшись, Осанай поднимается.- Выходит, сегодня его очередь.
– А, это вы. Опять будете мешать?
Ацуко вмиг превращается в Паприку и прикрывает собой Косаку. Уж лучше пусть бросаются на нее.
Паприка ловит себя на мысли, что пейзаж за их спинами – какой-то странный. По лугу то там, то тут разбросаны черные предметы. Похожи на кухонную утварь и отчего-то постепенно приближаются. Что это? Паприка видела такую сцену во сне кого-то из пациентов – вот только кого?
– Это еще кто кому мешает! – ухмыляется Осанай.
Тем временем Сэйдзиро Инуи неспешно встает. Укутанный в судейскую мантию, он смотрит с высоты трибуны на Косаку и Ацуко. Инуи выглядит властно. Еще бы – профессор института, который они сами заканчивали. Но его назидательная тирада звучит банально, а вовсе не грозно:
– Разве не ?§%* должны быть использованы на благо всего человечества? И раз уж ¶+?, мы обязаны приложить все силы, чтобы найти способ взаимопонимания в коллективной бессознательности всего человечества, связанного между собой во сне.
– Ах, ах! Инуи-сэнсэй а-ля Юнг,- задирает Инуи Паприка.- Старо.
От гнева лицо Инуи заостряется, но Паприке кажется, что он вскоре проснется. Испепеляя ее взглядом, Инуи кричит:
– Умолкни! Заткнись, потаскуха!
Высокий потолок просторного зала с треском обваливается, словно картонный. Из дыры в углу заглядывает гигантская японская кукла размером с рекламный аэростат. У куклы невыразительные черные глаза на хмуром бледном лице. Косаку заливается слезами, как маленький.
Паприка уже удалила сны Химуро, и появление японской куклы объясняется только заговором Инуи и Осаная. Чтобы состояние Токиды опять не ухудшилось, Ацуко, нажав на кнопку, отсоединила его сон от коллектора.
– Я же говорила, что мешаете,- стоит на своем она.
Однако выражения лиц и позы Инуи и Осаная застыли, будто кто-то поставил их на паузу. А может, они просто съежились от ужаса, поразившись внезапной смене кадра. Унылый пейзаж. Вокруг – заброшенный микрорайон. По дороге разбросаны голубые пластмассовые баки с мусором. Безлюдно и уныло. Окна почти во всех домах разбиты, и в зияющих проемах, высунув бледные лица и раскинув руки, весело хохочут японские куклы. На пустыре в центре микрорайона восседает десятиметровый Будда. Он с улыбкой дремлет.
– Это не от нас! – Осаная трясет от страха.- Инуи-сан, если сейчас не проснуться – быть беде.
Паприка понимает, что сюда прямым потоком вливается сон Химуро из больницы. Он же наверняка проникает и в МКД Инуи и Осаная. Паприка, вся дрожа от страха, кричит:
– Если быстро не проснуться, мы все сойдем с ума.
Стараясь проснуться, Паприка силится прийти в себя. Но проснуться непросто. Она знает, какой ужас кроется во сне Химуро после распада личности,- она заглядывала туда при осмотре. Не вырвись она – психический распад настигнет и ее.
Последствие анафилаксии. Кошмар больного параноидальной шизофренией, который продолжал беспрерывно посылать МКД Химуро то ли после усиления сигнала передачи, то ли из-за расширения зоны приема, настиг модули Паприки, Инуи и Осаная. Им начали поступать образы, переполненные силой, разрушающей психику.
– Тиба-сэнсэй. Тиба-сэнсэй.
В полумраке кто-то тряс тело Ацуко. Она застонала, съежилась и неимоверным усилием, словно разрывая толстый полиэтилен сновидения, вернулась к себе в спальню.
– Вы очень мучились,- обеспокоенно произнес инспектор Убэ.- Я не знал, можно вас будить или нет, но уж слишком этот ваш…
Убэ спал на диване в гостиной, когда до него донесся стон. Ацуко только накануне хвасталась, что может свободно выйти из состояния самогипноза, поэтому на душе было скверно. Она вся съежилась и тихо сказала:
– Нет. Вы меня спасли.- А вспомнив, добавила: – Беда. Сюда из больницы поступает сон Химуро. Тот совсем плох, и его состояние влияет на всех, кто использует МКД.
Ацуко поставила запись сна на воспроизведение, чтобы Убэ своими глазами увидел поток разрушительных образов и понял, насколько это серьезно.
– У них на руках три МКД, так?
– Да, причем я не знаю, дают ли они кому-нибудь третий. А если дают, то кому.
– Выходит, господина Химуро необходимо поместить как можно дальше?
«Где бы они ни был, анафилаксия расширит ареал возможного контакта»,- подумала Ацуко, и ей стало очень неуютно. Слегка кружилась голова.
– Да, первым делом изоляция,- сказала она.- Иначе они его…
«Убьют». Это слово Ацуко проглотила. Инуи и Осанай способны убить. Если они не собираются отказываться от МКД, другого им не остается.
– Да, пожалуй,- кивнув, сказал Убэ.
Он тут же позвонил с рапортом Тосими Конакаве домой, и тот приказал немедленно установить наблюдение за квартирой Осаная, чтобы пресечь любые его действия. Затем трубку взяла Ацуко и попросила Конакаву отправить инспектора Саку, который дежурил у директора Симы, присмотреть за квартирой Хасимото. Эти меры предосторожности – тот максимум, о чем можно просить полицейских. Вторгаться в больницу, где пока ничего не произошло, полиция не могла.
Ацуко понимала, что ей необходимо ехать в больницу, но она очень устала. А потому послушалась инспектора Убэ, утверждавшего, что этой ночью поход в больницу крайне опасен, и решила лечь спать.
Наутро, когда Ацуко завтракала, около девяти вернулся Убэ. Сообщил, что Хасимото и Осанай ушли на работу.
– Мне пора,- сказала Ацуко, поднимаясь из-за стола.
– Будьте осторожны,- ответил Убэ с таким озабоченным видом, будто Ацуко отправляется в бандитский квартал.
Городские улицы кажутся не такими, как всегда: солнце хоть и светит, но как бы сквозь туман, и все вокруг выглядит удручающе. Она едет в институт по обычному маршруту в привычном «маргинале», но что-то не так.
«Или я не смогла до конца избавиться от воздействия сна Химуро?» – думает Ацуко. Как-то в самом начале практики наблюдения за шизофрениками у нее возникло подобное ощущение, но то было много лет назад. Если после отключения ото сна объекта возникают остаточные аномальные ощущения, вызванные применением МКД,- это и есть опасность его побочного эффекта. К тому же при частом пользовании МКД само ощущение, возможно, будет усиливаться и обостряться.
