Полторы наносекунды спустя я вернулся в ту странную белую комнату. Как будто с разбега впилился в кирпичную стену. Оглушенный, я огляделся. Билл, Гимпо, Рагнар и карлики-Элвисы – все улыбались. Гимпо тихонько пернул.
Икона Элвиса сверкала золотым светом. Все было присыпано волшебной золотистой пыльцой. Прохладное пятно у меня на трусах говорило о том, что я кончил в штаны.
Z – А чей это дом? – спрашиваю в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь. В комнату заходит какой-то старик в пижаме, заспанный и всклокоченный, и начинает орать. Насколько я понимаю, он орет на молоденького парнишку лет семнадцати-во-семнадцати. Наверное, это сын, а это папа. И папе не нравится, что сынуля привел домой пьяных приятелей. Ладно, говорит Олден, едем ко мне. Едем к Олдену.
Мы молча спустились по каменной лестнице. Обретенное знание сияло в душе первозданным светом. Мы сподобились запредельного божественного откровения. Это было как религиозный нокаут. Кулак небесного Майка Тайсона – в глаз. Теперь мы общались телепатически, мы слились воедино. Я себя чувствовал, как океан – всеобъемлющий и безбрежный.
Рагнар открыл дверь, и мы вышли на чистый снег.
Деревянная лестница. Ларс лихо съезжает вниз по перилам: ноги расставлены широко-широко и вытянуты вперед, руки раскинуты, словно крылья. Я еще не говорил про его ковбойские сапоги? Сапоги, надо сказать, паршивые. Хуже уже не бывает. Но они хорошо сочетаются с его тонкими летними слаксами в стиле «а мне по хую эта погода и новые веяния космополитической моды». В нем все как будто кричит: «Я – Ларс! Я смотритель маяка на вершине мира! Может, я малость не вышел ростом – пять футов четыре дюйма, – но круче меня только яйца. Сейчас у меня законные выходные. Четыре дня в месяц, не хрен собачий! Смотрите, какой я крутой и неслабый! Смотрите все!» Он приземляется на ноги.
Триумфальное приземление.
Я оглянулся на здание, откуда мы вышли. Это была ослепительно белая башня, вершина которой терялась в заоблачных высях. И там, на вершине этого нездешнего сооружения, едва пробиваясь сквозь плотные тучи, пульсировал золотой свет в ритме глубоких, густых басов Господа Бога. Повсюду вокруг был сплошной горизонт. Три мощных 5000-кубовых сноу-байка тихонько урчали на белом снегу. Они были похожи на толстых стальных насекомых. Черные клубы дыма вырывались из их хромированных выхлопных труб, словно странные экзотические бабочки. Задние колеса – верней, не колеса, а гусеницы, как у танка – были утыканы устрашающего вида железными шипами. Кузова были украшены инкрустациями из драгоценных камней: свастиками и магическими символами. Передние фары были двойными, а между ними красовались черепа белых медведей. Великолепные снежные мотоциклы – мощные, устрашающие и зловещие. Дар от Сыновей Рогатого бога. Рагнар сердечно рассмеялся и обнял нас всех по очереди.
Все ему аплодируют и кричат «браво». И тут мы с Z замечаем, что Гимпо так и стоит наверху и, похоже, не слишком доволен представлением Ларса. Он забирается на перила с ногами и выпрямляется в полный рост, ни за что не держась – его немного шатает, но он все же удерживает равновесие. Он глядит вниз, чтобы удостовериться, что на него смотрят все, а потом ныряет «рыбкой», как с вышки в бассейне, с высоты футов в пятнадцать – в сугроб. Мы все бросаемся туда, чтобы убедиться, что он не убился. Но он уже на ногах. Смеется. Знает, что «сделал» Ларса Я зарекомендовал себя в этой северной части света… ну, уж не знаю, кем он хотел себя зарекомендовать. Знаю одно: для него это было важно. Мы с Z гордимся Гимпо. Вот так вот запросто сигануть с балкона, вниз головой… а вдруг там под снегом были бы камни или железная арматура?! Все единодушно провозглашают Гимпо королем «One Louders».
Поднимаемся вверх, на какой-то пригорок. Кодла гуляк-полуночников. Идем, значит, к Олдену. Олден живет в ничем не примечательном многоквартирном доме. Самогон переходит по кругу. Кое-кто разбодяживает его колой, кое-кто – томатным соком. Вещь убойная, на самом деле. Я пью крепкий черный кофе (со мной такое бывает редко). Сижу на диванчике, между Олденом и Тунец. «Hooked on Classics» играет на полную громкость, Ларс дирижирует.
И вдруг – «The Moody Blues»: «В поисках потерянного аккорда». Мы с Z глядим друг на друга. Да, это знак. Теперь мы знаем: Аккорд надо найти. Обязательно. Это ключ ко всему. Мы доставили Элвиса на Полюс, но теперь надо найти Потерянный Аккорд.
Гимпо с Тунец уединились на кухне. Болтают, смеются. Ларс признается, что он чистокровный лапландец; начинает говорить по-лапландски; грозится, что будет шаманить и наложит проклятие на большинство из присутствующих. Кажется, пора сваливать.
Да, пришла пора расставаться. Рагнар преподнес нам последний прощальный дар: три непонятных предмета, завернутых в оленьи шкуры. Он развернул первый сверток. У нас у троих перехватило дыхание. Мороз обжег мне легкие. Мы замерли – ошеломленные, оглушенные.
– Билл, это тебе. – Широким жестом Рагнар указал на самую красивую вещь из всех, что я видел в жизни: бензопилу из цельного слитка золота. Она была вся изукрашена бриллиантами и другими драгоценными камнями. Корпус мотора покрывал замысловатый узор из магических знаков и рун, а рукоятки были обиты мехом горностая. По лезвию шла надпись, инкрустированная слоновой костью: «Ланселот» – витиеватым готическим шрифтом.
– Рагнар! – выдохнул Билл. – Как мне…
– Не надо ничего говорить, герой, – сказал мудрый Рагнар, похлопав Билла по спине в знак поддержки и дружества.
Он развернул второй сверток. Бензопила Гимпо была украшена нефритами, изумрудами, золотом и красной эмалью. На корпусе мотора был выгравирован золотой пятиугольник, на лезвии – имя пилы: «Гавейн». Гимпо взял пилу в руки и погладил острое, как бритва, лезвие, порезав при этом палец.
– Этой пилой был обезглавлен Иоанн Креститель, – сказал Рагнар очень серьезно.
Я едва не обоссался в предвкушении. Рагнар развернул последний сверток. Я чуть не грохнулся в обморок. Может быть, первые две пилы и были самыми красивыми из всех материальных предметов, что я видел в жизни, но это… это… такую вещь не могли сделать люди. Только боги. Это лезвие выковал сам Вулкан: все шесть футов сияющей несокрушимой стали – от рукоятей, обтянутых мехом норки, до самого кончика. Платина и рубины, инкрустации из слоновой кости, фантастические руны и странные магические знаки украшали этот божественный агрегат. И еще – черная Hakenkreuz, нацистская свастика. Имя на лезвии, суровым и строгим германским готическим шрифтом: «Парцифаль».
У меня тут же случилась эрекция. Я влюбился – влюбился в свою пилу. С таким оружием я буду непобедимым! Я обернулся к Рагнару. Я не знал, что сказать.
– Ножны – на мотоциклах, – сказал Рагнар самым будничным тоном. – Вот ваши кони, сноу-байки. Вот ваши мечи. Вы – настоящие воины!
Мы смущенно переминались с ноги на ногу. Рагнар вдруг прошептал громким сценическим шепотом:
– Вы Дамбастеры, 666-я эскадрилья.
– Что? – спросил Билл.
– Шутка, друзья мои, шутка. Дамбастеры! Ха-ха-ха, – он рассмеялся и со всей дури хлопнул меня по спине.
Выходим на улицу. Z, я и Гимпо: торжествующие волхвы. Мы стоим на вершине холма. Звездный охотник Орион шагает по небу широким шагом, дружественная Большая Медведица помогает нам отыскать Полярную звезду. Внизу раскинулся маленький городок, спящий в своей долгой полярной ночи. Фонари все еще горят. У причала – три корабля. Вдалеке, за бензоколонкой, смутно проглядывает наш отель «Valanbo Overnatting». Мы совершаем наш ритуал «Элвис – на Полюс!» и спускаемся вниз, по крутому каменистому склону, смеясь и выкрикивая всякие глупости. У Гимпо в руках возникает непонятно откуда взявшийся «Полароид». Он снимает, как я качусь кубарем вниз по склону, с задравшимся килтом.
Рагнар улыбнулся со слезами на глазах и указал на горизонт.
– Следуйте любой из лей-линий, – сказал он. – Они все ведут на юг. – Он загадочно улыбнулся и добавил: – Мир спасен. Вы освободите воды.
Мы уселись на своих железных коней и поехали домой. Я оглянулся через плечо. Рагнар, карлики и белая башня скрылись из виду. Очевидно.
Лежу на кровати. Не могу заснуть – кофе бурлит в крови. Гимпо храпит. Z вообще мертвый (ну, надеюсь, что все же живой). Я пишу эти заметки и снова переживаю события прошедшего дня. «В поисках потерянного аккорда» – убогая, надо сказать, композиция. Но сегодня… сегодня она была в тему. Если мы найдем этот Аккорд, Сатане уже не устоять! У меня был одноклассник, Стюарт Харт. У него были все записи «Moody Blues», все до одной. Интересно, а где он теперь?
Глава двенадцатая
Билл-Потрошитель
Путевой журнал Драммонда: четверг, 5 ноября 1992
Просыпаюсь. Утро. Никакого похмелья. В комнате жарко и душно. За ночь набздели – кошмар. Иду искать душ. Откуда-то снизу слышится стук молотка. Включаю воду, намыливаюсь. Но не успеваю смыть мыло – вода отключается.
