— Шевелись, Эдди, — закричал Тед.
Эдди кивнул, и солдаты засмеялись.
— Тебя только за смертью посылать.
Они так легко понимали друг друга; Фэррелл этого даже не ожидал. Они уже порядочно выпили; Барри сказал, что скоро начнется официальная часть, но она будет совсем недолгой. Фэрреллу было нужно отлить, и Барри показал ему, где мужской туалет. Он вошел в просторное помещение, нечто вроде предбанника с вешалками и кабинками для душа с одной стороны, и собственно туалетом — с другой. Посмотревшись в зеркало, он подумал, что чувствует себя вовсе не так, как выглядит. Годы уходят, но с этими парнями он снова ощущает себя молодым. Так всегда с людьми одного возраста; у них, как говорит Тед, одна точка отсчета. Он прошел через пустую комнату, его шаги отдавались гулким эхом.
Фэррелл почти закончил, когда вошел еще один человек. Фэррелл потряс членом, застегнул молнию и отправился мыть руки, потом наполнил раковину и погрузил лицо в холодную воду. Он чувствовал себя счастливым и думал о предстоящем обеде, вытираясь зеленым бумажным полотенцем. Вошедший начал что-то напевать про себя, и Фэррелл посмотрел на него в зеркало. Он увидел седую голову и сразу понял, что это Манглер. Фэррелл сегодня старался держаться от него подальше, зная, что, будучи неузнанным, он в безопасности. Он очень сильно изменился внешне и понимал, что даже если Манглер посмотрит на него, то ни за что не узнает. Вначале у него мелькнула мысль сказать «привет», но что дальше, подумал он, и потом, он не хотел ворошить прошлое. Он поспешил вернуться назад. Сейчас он не хотел ничего вспоминать. Может быть, после официальной части. Может быть, попозже они посидят с Манглером и поболтают обо всем, хотя все-таки вряд ли. В другой раз, может быть.
Тяжело говорить о том, что было больше чем полстолетия назад, к тому же зная, что помнишь намного больше, чем говоришь. Фэррелл не хотел говорить с Манглером, тот ему вообще-то никогда и не нравился. Манглер вечно лез в драки, искал приключений себе на задницу, и Фэррелл не хотел рассказывать ему о своей жизни. Вот Эдди, Тед и Барри — другое дело. С ними он чувствовал себя в безопасности. Но не с Манглером. Тот был слишком близким.
— Где ты был? — спросил Эдди, протягивая Фэрреллу его пинту.
— Отлить ходил, — ответил Фэррелл, забирая кружку. — А ты что, хотел мне помочь?
— Пидором стал, да? Если ты на старости лет решил стать пидарасом, лучше скажи нам сразу.
— Эдди это нужно знать, — засмеялся Тед. — Правда, Эдди?
— За собой смотри, — фыркнул ефрейтор. — Нам голубые не нужны, так или нет?
— Кроме Барри, — сказал Тед.
— Пошел ты на хуй, — ответил Барри. — Я женат, у меня дети. Единственный пидор здесь — это Тед.
Тед улыбнулся и послал Барри воздушный поцелуй. Билл и Эдди засмеялись, так как Барри сделал вид, что пытается ударить Теда, в то время как тот сделал попытку схватить Барри за яйца. Эдди встал между ними, заявив, что нельзя бить ниже пояса, в этот момент всех позвали обедать, и Эдди повел свой отряд к столу.
* * *
Сидя в углу и слушая уссываюшихся над чем-то остальных, Гарри чувствовал себя не особенно умно. Он сидел тихо, тихо как мышь; парни болтали обо всякой ерунде, ни о чем, а Гарри прислонился головой к окну и вспоминал тот «порше» и мажорного пидора за рулем, думал про немецкие автобаны и как Муссолини заставил итальянские поезда ходить по расписанию. Зеленевшие за окном луга начали сливаться в мутное пятно, так как он уже клевал носом. Он устал, ему хотелось спать, но в голову лезли мысли о Ники. Он — в поезде, следующем на восток, а она осталась в Амстердаме слушать свои компакты. Сейчас полдень; наверное, она как раз собирается на работу.
Странное ощущение — вот так думать о том, как Ники идет на свою работу. Вчера он не думал об этом, ведь она проститутка, и это ее дело, хоть она и клевая, когда встретился вечером с парнями, но сейчас у него была возможность думать, шанс убить время. Он представил Ники, сидящую в пустой квартире с чашкой кофе и куском торта, в то время как бары, кафе и магазины на улицах полны жизни. Она сидит на кровати, скрестив свои чудесные ножки, а потом встанет и начнет одеваться. Выйдет на улицу, под дождь, подождет трамвай, который отвезет ее на работу, выйдет из него, перейдет реку и благополучно достигнет цели. Может быть, вначале она немного выпьет где-нибудь, виски, может, с другими проститутками, двойное виски среди сутенеров, наркоманов и всей остальной амстердамской общественности. Хотя ей больше нравится экстази. Потом он вспомнил Будду, которого купил в Блэкпуле.
У Ники в углу спальни стояла статуэтка Будды, которая должна была охранять ее дом. Она сказала, что это таиландская традиция. Будда сидел в забавной позе, позолота на одном ухе облупилась, и сквозь нее проглядывала пластмасса. В воображении Гарри снова возникло кофе, компакты и постель, на которой сидел он сам, как другой, только более жирный, Будда. Она сказала, что ей нравятся большие мужчины. Что Гарри похож на борца сумо, если только не считать волос на теле. Она засмеялась и сказала, что ей нравятся его волосы. У таиландцев волос на теле не было. Она показала на его грудь и руки. Ники была очень естественной и, как бы сказать, непуганой, несмотря на все свои невзгоды. Ему приходилось слышать про Таиланд и Петтайю, про Пэт Понг в Бангкоке. Он представил, как юная Ники навсегда покидает свою деревню, садится на автобус, который увозит ее на юг, к барам сумасшедшего города Бангкок, а потом — дальше, на побережье.
Гарри наполовину спал, и образы один за другим проносились в его голове. Ники, сидящая на коленях у шестидесятилетнего аптекаря, выбравшегося отдохнуть от жены и насладиться свободной жизнью, с битком набитыми таблетками карманами. Жирный, еще жирнее, чем Гарри, ублюдок с толстым кошельком и безумными мыслями в мозгу. Богатый и лишенный всяких комплексов мужик, облапит Ники за задницу и засунет ей прямо на глазах у банды других мужиков, мужчин со всего цивилизованного Запада, на глазах у всех этих добропорядочных джентльменов из Лондона, Берлина, Парижа, Рима, Вены, Копенгагена, Вашингтона, обсуждающих подробности происходящего вместе с обычными извращенцами. Людей со всех концов цивилизованного мира в белых рубашках и бабочках, наблюдающих, как молодые парни и девчонки ебутся на сцене под приподнятую музыку, больше подходящую для какого-нибудь «Хилтона» или «Холидэй Инна». Раздающих хрустящие двадцатидолларовые бумажки на развитие древнейшей профессии. Налево и направо, они движутся медленно, как в музее. Это просто еще одна война, и Гарри смешивал в одно целое секс и насилие, представляя Ники как жертву этой войны. Это была война не на жизнь, а на смерть, Восток против Запада. Сквозь сон он слышал, как Том засмеялся, сказав остальным, что Гарри спит как ребенок, но потом голос исчез, и Гарри снова остался наедине со своими образами. Он сидел в кресле и смотрел фильм про Вьетнам, на голове его — шлем из какой-то компьютерной игры, а на шлеме нарисован Христос Спаситель.
Вместе с фильмами про Вторую мировую войну Гарри и его поколение росли на фильмах про Вьетнам, на экзотике пылающих вдали холмов и пробирающихся по тропическим джунглям солдат. На смонтированных в Голливуде бомбежках. Это добавляло что-то к «Самому длинному дню» и Dam Busters. Это было лучше, чем Северная Ирландия, где шла резня на улицах британских кварталов, когда то и дело приходилось слышать, как чей-то старший брат или Двоюродный брат убит или ранен, почти каждый день в новостях фигурировали новые имена, имена парней, которых Гарри не знал лично, но понимал, что они слишком близко к нему и его дому, чтобы чувствовать себя спокойно. От слов «Северная Ирландия» веяло чем-то страшным и зловещим, тогда как Вьетнам был на Другом конце света, враги — далекими и незаметными, и те новости контрастировали с фильмами его юности. Солдаты из выпусков Новостей были молодыми и белыми, коротко стрижеными, их лица казались знакомыми. Они выглядели так, как мог бы выглядеть сам Гарри, если бы был старше. А на Востоке горели не люди, просто джунгли. Там все выглядело как-то нереально, не так, как война в Персидском Заливе или Фолкленды.
Это же янки превратили Таиланд в открытую лавочку. Манго, приятель Гарри, был в Петтайе; он рассказывал, что многими барами там заправляют бывшие американские солдаты. Во время войны во Вьетнаме они останавливались отдыхать в Петтайе, и решили обосноваться там насовсем. Туристы разбавляют общество солдат и рабочих из Персидского Залива. Когда война в Заливе кончилась, в Петтайе началось то, что местные называют «матерью вселенского похмелья». После бомбежек началась секс-революция. Манго рассказывал, что это стремное место, где кругом одни стрип-бары, секс-клубы, порносалоны и так далее. Гарри представил, что детям приходится делать, чтобы заработать на горсть риса, и ему стало жаль Ники.
