До места он добрался полшестого, весь измученный, неся на себе ещё больше синяков, чем было прежде. Слава богу, обошлось без огнестрельных ран. Но после баррикады клерков испытания пережить ещё пришлось. Почти добравшись, Двуколкин наткнулся на автомобиль, горящий посреди дороги. Верное чутьё и полное отсутствие живых людей вокруг подсказали, что с минуты на минуту всё рванёт. Алёша бросился бежать куда глаза глядят и спрятался в подъезде, где нашёл двух волосатых неформалов. Они с увлечением курили что-то из пластмассовой бутылки, на вопрос о том, что делают в тылу у контры, отвечая: «Нам всё пофиг». Тут машина, наконец, рванула, и на парочку посыпалось разбитое стекло. Алёша, по счастью, почти не порезался.
– Вы куда? – спросил охранник, как-то уже виденный Двуколкиным, когда тот, мокрый и измученный, ввалился в здание.
– В кассу, – сообщил Алёша, отдуваясь, удивлённый, почему не пропускают…
… и тотчас увидел, что в приёмной около охранника сидят, стоят и ходят человек, наверно, сорок.
– Я последняя! – сказала баба Маша. – А кассир опять обедает, мать…!
Алексей вздохнул, уселся прямо на пол и стал ждать своей зарплаты. Первой честно заработанной! Аванс он выписать забыл, поэтому за труд на ниве убирания подносов до сих пор не видел ни копейки. Деньги выдавали по десятым числам – в этот раз заветный день был воскресеньем, и его Алёша провалялся в забытьи. Конечно, думать о деньгах в такой момент, когда весь мир воюет за свободу, в том числе от них, было не очень… По дороге Алексей об этом много думал. Но, во-первых, речь опять же шла о первом в жизни разе. Во-вторых, собственное унижение, силы и время Двуколкин подарить Пинкову забесплатно не хотел как просто пролетарий. Ну, а в-третьих… жить, в конце концов, на что-то надо!
Лёша думал, что хотя бы честно заработанное жалование сможет получить легко, без издевательств. Но не тут-то было. Бык-охранник запускал наверх по одному, и несколько минут у каждого работника попросту уходило на подъём по лестнице и спуск с третьего этажа. В итоге свои жалкие три тысячи рублей Алёша получил лишь через полтора часа.
Когда он шёл обратно в общежитие, плакат на стенке одного из корпусов, написанный помадами и лаками, был полностью готов. Увы! Похоже, материалы мало подходили для работы живописца. Там, где в своей вечной и бескомпромиссной оппозиции сходились белый круг и красный клин, все краски растеклись, перемешались, породив нелепое пятно противного, как Барби, поросячье-розового цвета.
На другой день на работу Лёша не пошёл. Во-первых, всё болело, во-вторых, добраться до «Мак-Панка» стало делом не простым, а, в-третьих, всё равно все бастовали. Может быть, от этого злосчастного притона уже ничего и не осталось, разнесли на части? Одним словом, Алексей остался на своей кровати, снова отвоёванной. Когда во время Революции студенты первом делом взяли и торжественно изгнали коменданта, их общага вправду стала общей. Кое-кто из её жителей исчез, другие появились, хотя вроде их никто не приглашал, и в институте они вовсе даже не учились. Брали вещи – где придётся, чьи придётся и когда придётся, – ночевали где попало. На Алёшиной кровати спал какой-то тип, но он довольно мирно согласился возвратить её хозяину: мест, к счастью, в том числе и в коридоре, было много.
Алексей, конечно, сожалел, что должен проводить всё время Революции вот так, больным, разбитым, сидя дома. Но после вчерашней вылазки за бабками куда-либо идти ну просто совершенно не хотелось. И куда, по правде говоря? Бои были закончены. Весь город перешёл в руки восставших. Правда, активисты постоянно находили важные занятия: что-нибудь разбить, кого-нибудь порезать, где-нибудь подраться. Надо было жечь гламурные журналы, предварительно свалив газетный киоск на – бок, уничтожить дорогую мебель и «элитные» портьеры в магазинах, вылить «Кока-колу» в люк канализации… Алёша был бы рад заняться этим, но, увы, ужасно себя чувствовал. Во вторник он вышел из дома всего только раз и ненадолго – поискать еды. Хотя так вышло, что толпа случайно вовлекла его в весёлый суд над манекеном из витрины, разодетым в самые буржуйские наряды и радостно повешенным на дереве за длинную пластмассовую шею. Ну, и всё. В других делах Двуколкин не отметился.
Весь вечер он провёл у телевизора. Кто-то притащил из магазина, ставшего бесплатным, маленький походный телевизор, разумеется, с запасом батареек. Новый ящик водрузили сверху на общажный, не работавший, поскольку электричества и не было, и, в общем, не предвиделось. Вместе агрегаты походили на тандем из самовара и заварника. Рядом толпились пострадавшие бойцы за Революцию, которые, как Лёша, не могли в ней поучаствовать. Каналы все были уже в руках восставших. Так как, разумеется, рекламу запретили, а «Аншлаги» и подобные им вещи сами прекратились, то по ящику крутили фильм про Штирлица. А в перерывах между сериями, даже иногда во время, если было что-то срочное – показывали новости. Читали текст студенты-журналисты в грязных и облезлых помещениях; отсутствие красивости и лоска придавало им вид бесконечно честный и – в глазах революционеров – жутко правильный.
Товарищи Алёши все куда-то подевались. Видел он их лишь до своего ранения. Может, тоже где-нибудь валялись в синяках, а то и хуже? Или были в эпицентре Самого Великого? До вечера среды Двуколкин мог только гадать.
А в этот самый вечер он опять сидел у зомбо-ящика в компании прочих жителей общаги. Шли новости о том, что славный лозунг докатился до Австралии, в которой объявили все блага земли народным достоянием. Потом довольный диктор рассказал, что бой за Кремль вот-вот окончится победой и что президент, по слухам, убежал подземным ходом, таким образом признав своё сверженье. Жители общаги загудели и решили взять ещё по пиву. Тут вошли Аркадий, Виктор и Снежана.
– Люди! – закричал Алёша. – Наконец-то! Я-то думал: где вы, что там с вами?
Бывший вождь Аркадий (ныне рядовой боец прогресса) радостно, по-братски обнял Алексея.
– Тебе лучше? Видишь хорошо? О, блин, а мы-то так боялись за тебя!
– На мне всё заживает, как на кошке, – отвечал Алёша, но друзья уже не слушали.
– Ты видел, нет, ты видел?! – повторял Аркадий. – Это просто чудо! И подумать только – это дело наших рук! Мы просто захотели – и свобода наступила! Представляешь? Нет, я не могу поверить!..
– Бабушка сказала, это даже круче, чем при Сталине, – довольно сказал Виктор. – Слушай, мы сегодня очищали город от последствий старого режима. Всякую рекламу обдирали, вывески снимали буржуазные…
– Ребята! – продолжал шуметь Аркадий. – Мы сломали общество спектакля! Остаётся только сделать всё, как пишет Фромм в последних главах…
– Только вот не надо всяких Учредилок! – перебил его Витёк.
И тут все замолчали.
Поражённые и злые, вдруг раскрыли рты и вперились в экран.
Там шла реклама!
«В наших заведениях, – говорил задорный голос, между тем как на экране демонстрировали бургеры, – приятно, неформально, вкусно, дёшево! Сюда приходят только настоящие бойцы! В «Мак-Панке» всё по-настоящему: только самый натуральные овощи, хлеб, мясо и самая реальная атмосфера! Приходите к нам! «Мак-Панк» – даёшь настоящее!».
– Что это значит? – прошептал Аркадий.
Все молчали.
– Как так может быть?! – вскричал вождь уже громко. Кто был в комнате, взглянули на него.
– Мать… – выругался Виктор. – Кто этих уродов пропустил в эфир? Эта столовка, она, что, стянула наш девиз?!
– А что, – спросил какой-то парень, – лозунг изначально не «Мак-Панка»? Я-то думал, это мы его стянули!
Тут Аркадий перестал бледнеть и покраснел, а Лёша понял вдруг – совсем интуитивно, – что во всём виновен.
Вчетвером – Аркадий, Виктор, Лёша и Снежана – они заперлись в своей пятьсот тринадцатой. Витёк всё время матерился, не волнуясь, что с ним рядом девушка, но, кажется, суть дела до него не доходила, он был просто возмущён рекламой. Между тем, Аркадия охватило настоящее отчаяние. Его восторги рухнули в секунду: своё дело вождь увидел полностью проигранным. Он бегал по каморке взад-вперёд, махал руками и всё время повторял:
– Блин, нет, нет, нет! Только не это!!!
– Да чёрт с ним! – сказал Витёк. – Понятно, ясен пень, что эти воры спёрли твоё творчество. Но, слушай! У тебя же ещё много! Плюнь на них! С кем не бывает, всё равно нас больше, завтра мы их всех додавим!
– Неужели ты не понимаешь?! – возопил Аркадий. – Слышал, что сказал тот парень: «Разве лозунг изначально не «Мак-Панка»?». Так его воспринимают! Понимаешь? То есть, если я скажу наш лозунг, они сразу вспомнят про «Мак-Панк»! А если мы его напишем на заборе…
– Вот чёрт! – до Витька, похоже, стало доходить.
– … получится, я делаю рекламу!
