— Да он, сука, едет там… ползет как черепаха…
— Осторожней езжай, или давай я поведу.
— Ладно, всё… хорош грузить. Я еду. — Митя шлёпнул ладонями по рулевому колесу. Машина вильнула.
— Смотри только, как бы нам не отъехать с такой ездой…
— Ага… и воскреснуть, как Костик… и ходить пугать всех ожогами разными… и мочить, мочить всех без разбору… мочить!
— Попустись, братуха… в натуре, говорю, попустись. Ты кроме водки еще пил чего-нибудь?
— Два пива. И еще в туалете мне Макарыч паровоз пустил…
— Ого, сука… и как его дурь?
— Прёт, я скажу тебе… и незаметно так торкнуло…
— Это тебе от водки так показалось, — предположил Валера.
— Не знаю… может быть… вот сейчас выезжаем на Элеваторную, и там, справа — стройка.
— Бля, темно уже… хрен что увидим.
— Возьми у меня фонарь: в бардачке там.
Остановилась у бетонного заграждения; покинули салон, прошли через приоткрытые ворота и продвинулись на территорию стройплощадки.
Прожектора сияли тем мёртвым, искрящимся заревом, что ассоциируется с колючей стужей северных трасс. Голубоватым покрывалом облегал штабеля промозглых свай начавший подтаивать снег. Ноги то и дело скользили в смёрзшихся сгустках маслянистой грязи.
Миновали башенный кран и бетономешалку.
— Вот оно! — Валера посветил фонарем вдоль труб.
— Давай прямо туда, пепелище посмотрим.
Они проследовали к краю стального ангара, где чернел нагаром асфальт, и топорщил в небо опалённые ветви стальной скелет бытовки.
— Посвети… — Митя зашел за раму.
— Да, это краска, или какой-то горючий состав, типа того… — прошептал Валера, оглядываясь.
— Чего?
— Я говорю, выгорело всё к хуям. Если Костик вовремя не убёг, песец ему…
— Он не мог убечь. Там вон менты были, и здесь — со стороны ангара. Все пути отрезаны.
— Ну… а как думаешь, мусора нашли что-нибудь?
— Что-нибудь, в смысле, что от него осталось?
— Ну…
— Откуда ж мне знать… это вон, у Жеки спрашивать надо: он у нас информированный… с прокурором дружит. И Джуза с ним по кабакам ходит…
— Да она с ним не ходит… она даже сейчас просилась с нами в тачку сесть. Но я сказал: езжай с Жиндосом.
— А зря, кстати. Сейчас бы развели её на минет.
— Да брось ты…
— Легко. Мы с Костиком у Макарыча на новоселье коксом взгрели её. И она говорит, ребята, у меня сейчас нала мало… хотите, минет вам сделаю?
— И чё, сосала?
— И весьма душевно. И глотала, и яйца облизывала. Умница, короче…
— Ну ты ладно… это… глянь-ка, сюда… была б собака учёная, пронюхала бы, что это за кочерыжка: человечина здесь горела — или иная неорганическая рухлядь.
— Неорганическая рухлядь… надо же, как ты стал выражаться, после того как Сёма тебе дала. — сморщился Митя.
— Хуле?
— Хуле в Туле, а мы, сам знаешь где… сюда б специалиста привести… чтоб посмотрел…
— А что если собрать это в пакет и к Сёме в морг?
— Идиот, что ли? Тут специальная экспертиза нужна, лаборатория, всё такое. Но сдаётся мне, брат, что не выжил Костя.
— Эх, кабы знать наверняка! — потёр ладони Валера.
— И что? Насобирать сейчас этого хлама — и клонировать Костяна?
— А почему бы и нет? В смысле, гипотетически — возможно такое?
— Агстись, братан… клон — это же как человек настоящий. Пока Костян заново родится, пока в школу пойдёт, пока его на учёт в детской комнате поставят… мы с тобой подохнем от цирроза. Или «артековцы» нас ножами запыряют.
— Насчет «артековцев», кстати… ты ствол тот у Гришки купил?
— Не… я у Игорька взял. Тот проверенный. А из гришкиного я на пустыре попробовал — он мне на третьем выстреле затвор склинил. Ну его на хуй.
— Лучше б тогда Костя воскрес как птица Феникс: хуяк — и вылетел из огня! — Валера сплюнул, взмахнул руками, — А чё? В воде не утонул — авось и в огне не спёкся…
— Давай поссым сюда: может, поможет… — обнажил фаллос Митя.
— Да: пивко уже давно наружу просится! — Валера выпустил газ и дал напор из шланга, — Давай, ты там, а я — здесь… — он водил членом из стороны в сторону, орошая мочой выгоревший простенок.
— Жаль Джузу не взяли: то-то она б проссалась вволю! — выжал капли Митя.
— Ну, поехали её сейчас перехватим: она наверняка у Жиндоса зависла, — помахал елдой Валера.
— А чё… поехали, правда? Мне чего-то поебстись захотелось…
— Ну, я тебя к ней заброшу — и поеду… а то, боюсь, Сёма узнает… — Валера стал пробираться обратно к воротам.
— Да брось ты… мы её от Жеки уведём. Я её к Боткину сводить обещал. Боткин щас наверняка отвисает… заедем к нему и отфачим её. И никто не узнает…
— А она нам даст, всем троим?
— Даст… а потом, Боткин наверняка не будет.
— Почему? Он что, голубой?
— Не голубой. Идейный. Типа Костика.
— А… ну, так я, если хочешь знать, тоже в своем роде идейный! Ладно, едем: на месте разберемся.
Сели в машину; Митя дал по газам.
Хрустальный звон в голове. Осыпающаяся люстра, лицо 3ои перед чуткой лампой патологоанатома. Привкус сиреневой пыли. Осколки костей на дне могилоколодца.
Долгая-долгая ночь. И свет в ночи.
Тоскливый, но самоуверенный. Разрубающий тьму прожектор. Световой колокол. Невинный привет уходящего дня.
А потом туман.
А когда он рассеивается: колосится поле, и обугленный кирпичный торс гаража. Вернее, гаражей: это целое здание на 8 гаражей и мойку (после узнал). Полз к этим гаражам. Сейчас.
Зачем полз?
Не знаю, как назвать еще… вроде как идёшь, но ног не чуешь: сгорели ноги. Дотла почти сгорели, начиная со ступней. Жир горит долго. И этот запах бил в нос. А потом перестал ощущать запах. И руки.
Потом ослеп.
И вот этот хрустальный звон: откуда он?
А потом был этот прожектор. И запах — пронзительный запах мочи. Аммиак взбодрил. Что за ерунда? Неужели?..
Страданье служит подтверждением. Боль означает: жив.
Но идти не удается, нет. В общепринятом смысле этого слова. Выходит именно ползти вертикально. Или горизонтально бегать.
Потому что ужас испытываешь: тихий, слепой, оглушающий. Как будто к голове пистолет приставили, и чуть дёрнешься — привет родителям.
И поле колосится. Волна колос клонит. Шумит он печально, как тоска по голове. И бредёшь-ползёшь через эти колосья, а впереди маячит эта постройка.
И пронзает голову мысль, что бесплотен: только костяк не выгорел.
И пронзительно хочется женщину. Ооо, это ощущение. Есть фантомная боль, а это — фантомный эректор.
Обугленный остов, покрытый жирной золой: вот что ты теперь.
Продолговатый, бугристый, гибкий.
Такими выходили на сушу Древние.
Жажда жить, сконцентрированная в неуловимо вибрирующем веретене хребта.
Сальный нагар уничтоженной плоти.
И плоть сгоревшая возопила: верни меня, Румбо!
В е р н и м е н я в е р н и м е н я в е р н и м е н я в е р н и м е н я в е р н и менявернименявернименявернименявернименявернименя
Это целое здание на 8 гаражей и мойка. После обследования гаражей находится ванна. Она тяжелая, скользкая… Ванну следует наполнить человеческой кровью.
Да. Наполнить кровью доверху, чтобы потом лечь туда. И с головой покрыться кровью.
Долго пришлось ждать.
Потому что горизонтальным бегом далеко не уползёшь.
И надо было устроить засаду поблизости.
Подростки, охотящиеся на крыс.
Четверо мальчиков с пневмо-винтовками.
Пришли со стороны трассы.
Переругивались, часто сплёвывая.
АаааааАаААааааааааААааААааа…
АааааААААААааАааааАаааА…
АААааААаАААаАА…
Как мучительно мучительна жажда жаждущей плоти и клетки метание бисера противотанковой гранаты жирное пятно на обоях сперма на пальцах ног уснувшей лимитчицы влажная от пота подушка ванна ванна ванна иди сюда иди иди иди мальчик иди сюда иди.
Приготовлю крыс, приготовлю всё, что пожелаешь.
Сделаю всё, что пожелаешь расторопно и тщательно.
Идите сюда, мальчики: вы должны вытащить меня вернуть меня вернутьвернутьвернутььььь.
Этот глупый ремень его с медной пряжкой… Этот галстук с олимпийским кольцами. Этот влажный от спермы платок. Женька сплюнула в платок. Девчонки такие наивные. Думают, что мужик к ним навеки залупой прилип. Что ж, бывает и так. Да только поначалу, а потом уж пизда не может насытиться: всё ершится, ершится хуям навстречу, а они разлетаются, как новогодние петарды из Китая.
И кончаешь под выстрелы новогодних петард.
И загадываешь желания.
Чтоб воссиял Свет.
Думаешь, что было бы, если б располагал временем: туда-сюда подгонять, мусолить, пристраивать. Колдовать чего-то там на морщинах мошонки. Слушать плач одинокой змеи. Ебаться с мамонтом (кличка?). Злословить по поводу провокаций гей-клоунов.
