– Ты что, болеешь? – спрашивает Гулин.
Вместо ответа я выдаю еще одну порцию надсадного хриплого кашля.
– Лекарства пьешь?
Я киваю.
– Какие лекарства?
– Ну… утром принял парацетамол.
Гулин недовольно хмурится. Мы с ней не виделись почти две недели. Я так понимаю, она зашла проведать Ориноко. На меня вновь нападет приступ жуткого кашля.
Я знаю, что сейчас думает Гулин. Что я безмозглый кретин, который не может позаботиться о собственном здоровье. И, вероятно, она права.
– Сейчас я тебе кое-что принесу.
– Нет, не надо. Мне уже лучше.
Но она уже вышла. Мне очень плохо, я весь больной, у меня нет сил возражать. Сил нет вообще ни на что. Даже на то, чтобы переживать. Но мне все-таки стыдно, что человек, который работает по двенадцать часов в сутки, мчится мне за лекарствами – в своей единственный выходной за последние две недели.
Спустя полчаса мне вручают упаковку пастилок от кашля. Гулин не говорит, сколько стоят таблетки, и категорически отказывается взять деньги. Я знаю, что она покупала эти таблетки не в ближайшей аптеке за углом. Она ездила на самую окраину города, где то же самое лекарство стоит намного дешевле, чем у нас в центре. После первой же пастилки мне становится значительно лучше.
Гулин – удивительная. Да, она добрая и отзывчивая. Но я имею в виду другое. Есть люди, которые знают, как надо. Что покупать, где покупать и когда. А я вот не знаю.
Сижу, рассматриваю содержимое ящика для пожертвований.
Прихожан в Церкви тяжеловооруженного Христа – раз, два и обчелся, и поэтому можно легко догадаться, кто сколько подал. Сегодня в ящике для пожертвований: куча мелких монет (любая церковь – удобная свалка для мелочи) и единственная банкнота более-менее существенного достоинства. Банкнота – от Герта. Герт – единственный наш прихожанин, о котором можно сказать, что он добился успеха в жизни. У него своя небольшая фирма по производству крошечных парашютиков для пробок от шампанского. Парашют крепится к пробке и раскрывается, когда пробка выстреливает из бутылки. Пробка медленно опускается вниз, гости смеются, всем весело. Что мне нравится в Герте, так это его деликатность. Он никогда не унизит других прихожан слишком крупным пожертвованием, чтобы никто не подумал, что он кичится своим богатством. Его пожертвование всегда самое щедрое, но при этом достаточно скромное.
Что должен требовать пастырь духовный от своих верных последователей? Думаю, тут, как и во всем остальном, надо знать меру. Вовсе незачем призывать прихожан собирать авиационные двигатели. Это дорого, хлопотно, и потом – где их хранить? С другой стороны, путь к просветлению духа не должен быть слишком легким. Пусть будет какая-то плата за вход. Клиент должен прочувствовать, что ему дали что-то действительно ценное – что-то такое, что не раздают просто так.
Если бы вы вдруг нашли нечто ценное или по-настоящему важное, вы бы стали делиться со всеми своей находкой? Вы бы сказали об этом сокровище хотя бы кому-нибудь одному? А почему?
Мне очень нравятся истории о европейцах, которые побывали в Америке задолго до Колумба, но предпочитали об этом умалчивать. По-моему, это вполне логично: если ты нашел континент, где много дерева, дичи и рыбы, зачем трезвонить об этом на каждом углу? Как говорится, такая корова нужна самому. Прибережем для дома, для семьи. Впрочем, семья обойдется. Даже если ты вдруг обнаружил что-то не столь грандиозное – скажем, придумал рецепт замечательных гамбургеров, – надо ли посвящать в этот секрет остальных? Пока ты единолично владеешь рецептом, у тебя явное преимущество перед противником: как только ты поделился своей технологией с кем-то еще, тебя прихлопнут при первой возможности.
Листая религиозные брошюрки в “Книжках и книжках” в поисках конструктивных идей, которые можно слямзить, я нахожу интересные факты, подтверждающие мою собственную теорию. Все ранние религии представляли собой закрытые тайные общества. Просветление только для членов клуба. Посторонним вход запрещен. Древнегреческие элевсинские мистерии, которые праздновались в честь богини Деметры, начинались с того, что герольд провозглашал: “Изыдите, непосвященные!”. Тем, кто прошел посвящение, категорически – под страхом смерти – запрещалось выдавать посторонним подробности этого тайного действа (что дает основания предположить, что ничего интересного и загадочного там не было).
Собственно поэтому древние культы и были вытеснены христианством – религией, которая строилась по принципу “сделай сам”. Разумеется, со временем появились священнослужители, то есть, те же жрецы, официальные дилеры Господа Бога. Но это уже неизбежное зло. Тем не менее христианство – действительно гениальное вероучение. Потому что оно устанавливает символ веры: “Я верую”. Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым всем и невидимым, и т.д. Вера – бесплатный подарок от фирмы. А все остальное – уже за отдельную плату.
Даже если и существует какой-то универсальный рецепт счастья, я ни капельки не сомневаюсь, что этим рецептом никто не поделится. Те, кто знают, как правильно жить, держат рот на замке и набивают карманы благами земными.
– Холодный душ – первый шаг к раю, – объявляю я.
Холодный душ – это именно то, что нужно. Я не прошу слишком многого. Но, с другой стороны, это не так уж и мало. Рано или поздно нам всем приходится мыться. И для того чтобы найти душевую кабину, никому не приходится совершать изнурительное паломничество. Для меня лично холодный душ – это изрядное испытание, на которое я решился всего раз в жизни, да и то потому, что у нас отключили горячую воду из-за какой-то аварии в котельной. У меня была важная встреча, а я был грязным, как чушка. Я даже не думал, что это так страшно – мыться холодной водой.
– Холодный душ – подвиг веры, – продолжаю я. Это подвиг, который отделяет тебя от тех, кто не следует вероучению Церкви тяжеловооруженного Христа. Который дает ощущение причастности к кругу избранных. И не требует никаких материальных затрат.
Больше того, привычка принимать холодный душ даже способствует экономии средств – в перспективе. И что еще важно: холодный душ – это понятие растяжимое, содержащее в себе очень удобную неопределенность. Холодный душ на открытом воздухе шведской зимой – это одно, а у себя дома в Майами, где из холодного крана идет вода, которую в других частях света назвали бы теплой, – совершенно другое.
Кстати, эта неопределенность очень удобна и для проповедника. Если кто-то из прихожан вдруг предъявит претензии, что на него не обрушились все обещанные блага вкупе с райскими наслаждениями, всегда можно ответить, что он сам виноват, потому что без должного рвения принимает холодный душ. Мол, принимать душ надо чаще, да и вода может быть похолоднее. Передвижные ворота – гениальное изобретение.
Прихожане, которые опаздывают на проповедь или уходят, не дожидаясь ее окончания, – это досадное неудобство, к которому надо привыкнуть.
Да, подобное отношение бесит. Но так не бывает, чтобы получить все и сразу, тем более когда речь идет о всеобщем внимании; нужно рассчитывать процентное соотношение. Да, меня радует, что три человека, которых я раньше не видел, пришли к нам в церковь, но меня раздражает, что они заявились под самый конец службы, когда ящик для пожертвований уже обошел всех по кругу.
Я только-только успел удивиться, с чего бы двое из этих троих притащили с собой какие-то свернутые в трубочку плакаты, как вдруг меня перебивает грохочущий голос:
– Я доктор Либерии Йямбо. Я выполняю миссионерскую работу. Вы все здесь – приспешники Сатаны.
Обладатель громоподобного голоса – низенький пухленький африканец. Лет под сорок. В ярко-красном церковном облачении. Похоже, это попытка насильственного захвата церкви.
Двое спутников доктора Йямбо теперь развернули свои плакаты и размахивают ими, видимо, с целью придать им вес. На одном плакате написано: “Не поддавайся, не поддавайся, не поддавайся Дьяволу”. Человек, делавший надпись, явно не рассчитал место и размахнулся с призывом, так что слово “Дьявол” пришлось написать мелкими буквами, которые уже не читаются с трех метров. На втором написано: “Ты – прихвостень зла”.
Свита Йямбо – это седая старушка, заслуженный ветеран-пациент психиатрических клиник, и хмурый латинос. Явно не самая сильная группа поддержки. Да, они всюду таскаются с Йямбо, но это даже не статисты, а просто ходячие декорации. Однако сам Йямбо настроен серьезно. Сразу видно, что он крутой дядька, и справиться с ним будет очень непросто. Таковы издержки счастливого детства в относительно благополучной семье с пусть и средним, но все же достатком: тебе не выдержать конкуренции с людьми, которые выросли в нищете и питались раз в два-три дня. Йямбо – боец, которым мне никогда не стать. Как бы я ни старался.
