Всю следующую неделю мы шатались по городу. Стреляли бабки и бухали. Пили пиво в грязных подвальных барах с какими-то чмырями, курили его дичку в парке, снова пили пиво, ссали на каждой улице, хохотали; в неровно нарезанных временных промежутках судорожно говорили о женщинах… Незаметно оказались в домике у моря с двумя усталыми шлюхами. Пили кофе с коньяком, Влас подмигивал, шептал, что у него здесь скидка, он – постоянный клиент, его знает хозяин.
– Я с ним накоротке. Два часа за мой счет – это мелочи. Сто пятьдесят крон за час – это копейки. Дери хоть до утра, почувствуй себя наконец мужиком!.. Не смотри, что рябая. Поставь ее раком, отойди на пару шагов, сядь на корточки и смотри. Такого и в Голливуде[63] не увидишь!
Привезли баланду. Посуда пластмассовая. Туристический набор. Молочко в картонной упаковке.
Похмельные, ехали в вонючем трамвае на Пятую линию в общагу обменять кое-что на травку. Влас ощупывал вещи в кешаре и рассказывал про своих баб. Основные критерии, по которым он отбирал себе телку, были: квартира – работа – машина.
– Не одно, так другое, – тараторил он. – Главное, чтоб хата была. На даче – как в изоляторе. Никаких условий… зимой надо тырить дровишки – еще та потеха! Можешь себе представить…
Он мечтал найти иностранку. Чтоб она его увезла куда-нибудь на Карибы. Однажды он познакомился с женщиной, которая была старше его лет на пятнадцать, и прожил у нее месяц.
– В автобусе цепанул. Собирался кошелек подрезать, отирался осторожно, намечая путь к ее сумочке, как вдруг заметил, что она пасет меня. Ну, думаю, раскусила. Отошел. Она продолжает пялиться. И тут до меня дошло… Она просто текла… Отвечаю! Ты не представляешь, какая она была мокрая. У нее мужика не было пять лет. Пять лет! Она так меня затрахала. Поэтому я ушел. Хотя она была в бизнесе. У нее был товар на рынке. Но я пренебрег этим. Поднял ее немного, тысяч на шесть или семь, не помню… Но как она текла тогда. Я даже возбудился прямо там, в автобусе, когда понял, что происходит…
Он не терял времени даром никогда. Не одно, так другое… Я вспомнил, как мы с ним сходили на концерт Валерия Леонтьева, нам было лет четырнадцать; Леонтьев только-только приехал из турне по Индии, судя по тем документальным фильмам, которые транслировали по ЦТ, там у него случился феноменальный успех… кажется, этого никто не ожидал, сам Леонтьев в последнюю очередь… Певца буквально на руках носили толпы охваченных диким восторгом поклонников, его пронесли так через все храмы, ему поклонялись, как Шиве, наряжали во всякие одежды, купали в меду, посыпали лепестками, обкуривали и облизывали, катали на слонах величиной с пароход; очень скоро манифестации повального фанатизма приняли угрожающий характер, Леонтьева пришлось срочно эвакуировать из Индии под предлогом какого-то заболевания; с напуганным лицом Игорь Кириллов сообщал об этом в программе «Время», как об эпидемии… и тут Леонтьев приезжает на Певческое поле… Это была фантастика! Я припомнил документальный фильм, в котором еще совсем безвестного певца показывали в однокомнатной питерской квартирке, которую он у кого-то снимал, потому что был лимитой; он сидел на табуретке и при очень тусклом свете шил себе штаны, с видом измученного черпака пришивал какие-то блестки и записывал свои жалкие напевы на «мыльницу», сгорбленный и запуганный, он штопал штаны, как голимый зэка, и напевал: Та-аммм, в октябре… Как же убого все это было! Как убого! Все было убого… Леонтьев, Пугачева, Антонов… особенно тяга смотреть финские каналы, эксперименты с антеннами в надежде уловить то, чего не бывает, фотографии звезд, вырезанные из журналов Bravo и Suosikki[64], ожидание «Ровесника», обмен кассетами и заговорщицким подмигиванием на Горке[65], переписывание пластов, привезенных из рейсов моряками… самопальные рисунки на майках… Мы жили как кроты! Морлоки! Совок – это был лепрозорий, самый настоящий инкубатор мутантов! И как легко все это пожрал экскаватор капитализма! Смял и развеял, как «Бульдозерную выставку». Как здорово весь этот народный компост подгнил и разложился в советском парнике! Как рьяно заблагоухал поносными всходами! Вся эта буржуазная мерзость так и поперла! Но Совок не исчез окончательно! Не ушел целиком! Он до сих пор есть, просматривается, выглядывает из разных щелей… Самым устойчивым паразитом оказалась пошлость, ее гомо советикус потянул за собой, как улитка свой домик; с младенчества привитую безвкусицу нипочем не вывести, никаким капитализмом, никакими свободами…
Родители купили нам билеты, чтобы мы не шлялись по дворам с порнографией, а сходили на культурное мероприятие. Влас тогда сильно возбудился и все время говорил: «Это отлично! На Певческом поле будет толпа! Я попробую стянуть кошелек!» Он разминал пальцы и с плотоядной улыбочкой повторял: «Пальчики мои разудалые! Кошелечки мои, кошельки!» Но ничего не вышло: толпы не было, людей пришло совсем мало – в Эстонии всем было плевать на Леонтьева, Влас ничего не стянул, зато познакомился с девками, которые были старше нас года на два… Не одно, так другое…
Трамвай гремел. За окном громыхали составы. Влас подмигивал мне, перебирал краденое в сумке и говорил:
– Деньги нужны, де-неж-ки! Деньжата! Здесь невозможно стать миллионером только на аферах. Это не та страна. Надо ехать за границу. Ты говоришь по-английски. Это круто. Мои идеи, твой язык – глядишь, и мы станем миллионерами. – Он заглядывал в сумку, взвешивая, за сколько продавать. – Главное, чтоб у кореша деньги были. Так он сразу все купит или травки даст, травки… Сразу несколько кораблей. Он все такое берет. Косметика, кассеты, очки, мелочь всякую. Главное, чтоб он был дома. И чтоб у него были деньги или трава. Стопудовый барыга, сразу возьмет. Главное, чтоб дома был и чтоб у него были бабки. Тогда сразу в Карусель… поставим на зеро – испытаем судьбу – авось выиграем! До казино не доехали – обкурились у моря, расплылись на траве, валялись под ветвями, ловили солнечные зайчики и хихикали; потом время встало, деревья, небо, море – все замерло, как на фотоснимке.
– Сейчас бы черным сверху вмазаться, – сказал Влас, разомлев, – ваще атас…
– Ага, – сказал я. – Не говори… Черным сверху, чтобы кони двинуть.
– Ты просто мечтаешь отъехать!
– На кой в этом гадюшнике валандаться? Что толку? О тебя всякие уроды ноги вытирают каждый день…
– Во-во, а я про что. Строили, строили и построили: здравствуй, бабушка! Короче, ты подумай, что я тебе говорю, ду-умай. Сторчаться всегда успеем. Главное – уйти красиво. Чтоб в окнах стекло задрожало. А тут – расклад лежит, никакой канители, золото под ногами – верное дельце. Раз в жизни. Дернем и уйдем вместе! Красиво как по-зеленому! Золотой шанс. Раз в жизни! Мы же не случайно встретились. Мы знаем друг друга. Один раз дернем куш и свалим за кордон. Сейчас границы открыты. Никакого риска. Паспорта лепят только в путь, были бы бабки. У меня куча знакомых. Латыши тебе запросто нарисуют. Визу поставят и билет на самолет с серебристым крылом до Америки в него вложат. Только нас и видели… Майами! Калифорния! Вива Лас-Вегас! Там можно будет начать новую человеческую жизнь. Забыть всю эту шантрапу, весь этот бедлам-бордель, караван-сарай. Пусть пауки пожирают пауков, а мертвецы хоронят мертвецов. Мы иного склада люди. Мы – поэты! – Зашептал, что уже давно пасет одного лоха, уже три года работает с ним. Втирается в доверие, услуги оказывает. – Два года этой суке булки брею. Два года! Как шнырь! Неразгибайспина! Пора кидать его на фиг!
– Что за чел? – спросил я с напускной серьезностью.
– Кент такой приблатненный. Дела проворачивает. Бандиты у него на прикормке. Менты на коротком поводке. Все щели замазал. Всех умаслил, кого только мог. Деньги делает, но не своими руками. Подставные лица. Фальшивые фирмы. Находит лохов, танкистов, открывает на их имена фирмы, перегоняет бабки. Нам бы из этого улья одну сотую выдернуть, и всё. Больше не надо. Надо только заставить его принять нас в дело. Я уже был у него в деле. Я доказал, что на меня положиться можно. Мне он доверяет. Только я теперь не могу больше номером один идти. Я уже засветился. В наложке мое имя сразу всплывет, и все налоги за прошлые дела припаяют. Кто-то нужен, а я директором с правом подписи пойду. Только никого надежного нету. Всё шантрапа одна вокруг. Никому доверить нельзя. Надо только, чтоб ты да я, понял?
– Что за дело-то?
– Детали потом. Если ты согласишься, можно будет его кинуть и уйти на Запад. Париж, Амстердам, Америка… Куда угодно! Начнем там новое дело. Свое. Понимаешь, никакого риска! У меня масса вариантов. Голодными не останемся. Всё будет легально, и будет у нас – всё! Вплоть до офиса на Уолл-стрит и театра на Бродвее, где ты будешь ставить пьесы про нас с тобой, как мы всю эту кодлу поимели. Ха-ха!
Нажал на звоночек. Вертухай явился где-то через десять минут. Заскребся. Открыл глазок. Рявкнул что-то. Открыл кормушку:
