— Она и со мной об этом никогда не говорила. Я думаю, ни откуда-то с юга. Это все, что я знаю.
— Похоже, они знают всех в городе, но никто не знает их.
— Моя мать думает, что с ними что-то случилось, и они пытаются это забыть. Именно поэтому они ничего не рассказывают.
— А почему она так думает?
— Не знаю. Наверное, так люди говорят. Гадают, кто они такие и откуда, как мы.
— А что может быть хуже этого?
* * *
Клер притормозила перед моим домом, как делала несколько раз, и я внезапно кое-что вспомнил.
— Я совершенно забыл про твой день рождения, — признался я. — Не могу поверить, что ты столько возила меня, и это не пришло мне в голову до сих пор.
— Не имеет значения, — ответила она. — Это не так важно.
— Спасибо за то, что сегодня отвезла меня на кладбище. Надеюсь, это не было болезненно или неприятно.
— Предполагается, что кладбище — не самое приятное место для посещения, — заметила она.
— Но ты все восприняла легко.
— Держи это в тайне. Мне нужно сохранять репутацию.
— Еще раз спасибо.
Я наклонился и поцеловал Клер. Я сделал это бессознательно. Я не думал о том, чтобы ее поцеловать до того, как сделал это. Я не помню, что когда-либо думал об этом. Но я ее поцеловал.
— Было очень мило, — сказала она. — Но не думаю, что это предназначалось мне.
Я оказался в невыгодном положении. Я не знал, что делаю, и смутился.
— Я не знаю, — сказал я.
— Говорить ничего не нужно, — заявила она.
Клер склонилась ко мне и поцеловала меня, затем села за руль. Я сидел и ждал, что теперь случится, — но ничего не случилось. Поэтому я вышел из машины и отправился домой.
Наконец, зима завершилась — словно обвалился пепел, скопившийся на кончике сигареты. Она закончила царствование, ослабла и сдала свои права. В конце марта температура поднялась почти до тридцати градусов, а днем вообще доходило до шестидесяти по Фаренгейту. Я стал ходить в школу вдоль реки. Это было не по пути, и означало, что я должен идти прямо к реке от дома, затем вдоль берега на север, а потом по Таун-роуд примерно полмили до школы. Путь занимал у меня почти час, а если я шел быстро и не останавливался, то сорок минут. Но это меня не волновало. Я любил ходить вдоль реки.
Река как будто вздохнула, раскрылась и ожила. Потом лед стал таять. Я смотрел, как вода плещется под треснувшим льдом, выталкивается на поверхность, пытаясь высвободиться из глубокого сна. А, может, это просто лед устал. Он устал висеть там на протяжении всей зимы, держаться за те же камни, за одно и то же место на берегу, — и просто сдался. Я видел, как отрываются большие куски льда по всей реке, глыбы тонут. Их тянет вниз под воду или куда-то уносит. Открывалось все больше и больше воды. Если постоит теплая погода, то к концу недели исчезнет весь лед, и река снова понесет свои воды, к поверхности вернется рыба, появятся рыбаки, которые будут следить за рыбой и пытаться ее перехитрить. Все пойдет так, как всегда, словно ничего не изменилось, или перемена была настолько естественной, что ее едва ли заметили.
Трава почти очистилась от снега, была коричневой, пожухлой и уродливой. Снег отступил в последние опорные пункты. Кучи еще лежали по краям автомобильных стоянок и в тени леса. Дни стоял яркие и теплые, но я обнаружил за собой, что после школы иду за снегом в лес. Там было спокойно, прохладно и тихо. После того, как весна вступит в свои права, лес заполнят люди. Сюда будут бегать курить, гулять и еще бог знает чем заниматься. Я гулял в лесу недалеко от школы, а затем прошел вдоль реки на юг и углубился в лес в том месте, где в последний раз видел лицо Анны, торчащее на палке в снегу. Я хотел снова найти то место, но не желал пользоваться картой, поэтому, в конце концов, оказался среди густой вечнозеленой растительности, убивая время до ужина. Так я и ходил туда каждый день. Один раз, во второй половине дня, как раз перед началом апреля, я услышал, как двое спорят:
— Ты хочешь, чтобы я ей позвонил?
— Это не твое дело.
Это были Карл с отцом. Карл был недоволен. Я не шевелился. Я просто стоял на том же месте в снегу, опасаясь, что они могут услышать скрип моих неудобных сапог, если пошевелюсь. Я их не видел, но, судя по голосам, они находились позади. Я боялся, что они увидят меня — и узнают. Если они скажут что-то, подтверждающее, что видят меня, я просто убегу. А если они меня не заметят, то я просто подожду, пока не уйдут. Так они никогда не узнают, что я находился рядом. Я их не видел, но говорили они достаточно громко, и я четко слышал каждое слово.
— Ты суешь нос слишком во многие мои дела, — говорил Карл. — Не лезь в это. Если ты все сделаешь правильно, то мне не нужно будет подключаться.
Его отец ничего не ответил.
— Я туда не собираюсь, не беспокойся, — произнес мистер Готорн через некоторое время.
— Просто иди домой.
— У меня есть дела.
— Какие?
Ответа не последовало.
— У тебя есть деньги? — спросил Карл.
— Нет.
— Хорошо, значит, ты не сможешь купить выпивку. Карл пошел прочь. Я слышал, как он приближается, и до того, как я успел что-то предпринять, он оказался прямо за моей спиной. Он удивился при виде меня.
— Ты все слышал?
— Чуть-чуть. Самый конец. Прости. Я не знал, что делать, поэтому ничего и не сделал.
— Все в порядке. Он просто гулял по лесу. Я не знаю, чем он занимался.
— Имя моей матери не всплывало?
— Нет, — покачал головой Карл. — Мы говорил кое о чем другом. Хочешь, чтобы я о ней спросил?
— Нет, — ответил я. — Я предпочту не знать.
— И я тоже, — он быстро улыбнулся и снова пошел. — Чем ты занят?
— Ничем.
— Тогда пошли.
Я догнал его, и мы пошли к его дому. Его мать находилась на кухне, откуда вкусно пахло. На плите стояла большая латка с мясом, которое тушилось. В духовке выпекалось печенье.
— Это зимняя еда, мама. А зима закончилась.
— Я не стала бы насчет этого спорить. В любом случае вам мое жаркое придется по душе. Вам обоим. Ты хочешь остаться на ужин?
— Конечно, — ответил я.
Мы отправились в комнату Карла, и я сел к его компьютеру, пока он отпирал шкафчик и вносил записи в журналы, которые вел. Он только что снова запер шкафчик, когда позвонили в дверь. Карла позвала мать, и он вышел из комнаты. Когда он вернулся, с ним была Клер. Я подумал, что она, не исключено, искала меня. Она сделала прическу, просунула черные волосы сквозь белый обруч, и кончики волос распустились, как темный веер. Спереди гладкие волосы были туго натянуты, и поднимающийся хохолок выглядел, как украшение или нечто, необходимое для обряда какого-нибудь племени. Она могла бы быть красивой женщиной из индейского племени или принцессой из какой-то неизвестной, мистической страны. Мне не хотелось отводить от нее взгляда.
— Ты приехала на машине? — спросил я.
— Мне пришлось идти пешком. Мама забрала машину. Я думаю о том, чтобы приобрести собственную.
— Бери «БМВ», — сказал Карл.
— Если ты за нее заплатишь.
— И кого ты первого ею собьешь? — спросил я. Они ничего не сказали. — Поставь меня в самый верх списка, ладно?
* * *
Домой нас отвезла мать Карла. Мы ехали по МакКинли-роуд, мимо Стеклянного пруда. Анна всегда называла его «Где-тут-пруд» — наверное, потому что он мало напоминал пруд, а скорее болотце, за исключением периодов сильных дожей и таяния снегов, как сейчас. Внезапно мы увидели, как в свете фар появились некие блестящие существа вытянутой формы, напоминающие куски резины. Их длина была от четырех до пяти дюймов, тела выглядели мокрыми и серебристыми. Это были любопытные маленькие ящерки с поднятыми вверх головками.
— Это саламандры, — закричал Карл. — Осторожно, мама.
Она снизила скорость почти до нуля и постаралась не раздавить никого из животных, которые медленно передвигались по теплой мостовой. Каждый год в конце зимы саламандры мигрировали из своего зимнего пристанища в лесу в болота, пруды и всякие наполненные водой ямы, где размножались. На дороге их собрались сотни. Миссис Готорн сходила с ума, выбирая место на асфальте. Приходилось постоянно петлять, чтобы не раздавить саламандр. Наконец, она набрала скорость.
— В любом случае, по ним проедет кто-то другой, — сказала она.
— Остановись! — закричал Карл.
Она остановила машину. Он вылетел из нее, и мы видели, как он склоняется над дорогой, подталкивая серых саламандр к другой ее стороне. Потом он продвинулся вперед на несколько футов и повторил спасательные мероприятия. Мы с Клер вылезли из машины и стали ему помогать. Когда мы приближались к саламандрам, они замирали на месте и не двигались, поэтому, в конце концов, мы были вынуждены брать их на руки и переносить через дорогу. Там мы их осторожно опускали в грязь, надеясь, что они продолжат путь к пруду и не попытаются вновь вылезти на шоссе.
