Я хотел было отписаться, но Ларри схватил меня за руки и вытянул.
– Надо послушать, что они там скажут в больнице… чтоб не заложили, если что… – буркнул он.
Мы все затолкались в машину, припаркованную на Монтгомери-стрит. Шерон за рулём, Фила усадили рядом с ней, остальные сзади. Ларри в полном объебосе. Перед выходом он догнался и теперь нещадно рубится.
– Главное, не спиздните ничего лишнего… – сказал, он, отъезжая.
– Постарайся пробраться закоулками, Шерон, – сказал Мюриел, сжимая в руках «Карту Эдинбурга» Бартоломео. – Ещё не хватало, чтобы нас застопорили с вагоном упоротых.
Когда Шерон тронулась, Фил стал паниковать, чего не было раньше.
– КАКАЯ СУКА ЭТОТ УАЙЛИ! – заорал он. – ПОВЕРИТЬ НЕ МОГУ, ЧТО ОН МЕНЯ ПОЧИКАЛ!
Я был в том состоянии, когда не можешь быть уверен, подумал ты это или сказал:
– Поверь.
– НЕ МОГУ… – брызгался Фил. Он повернулся на сиденье и сунул крепким кулачиной Ларри по роже.
Ларри проснулся и жалостно так прогнусавил:
– Это ещё что такое?
Мюриел оттолкнула Фила и взяла его за плечи.
– Фил, ебаный в рот, сиди спокойно, ты истекаешь кровью, – взмолилась она.
– Полный беспредел, – сказала Шерон.
– Постарайся не двигаться, – упрашивала Мюриел, – мы скоро уже приедем. И помни: Ларри закладывать нельзя.
– Да я в жизни никого не закладывал, – взвизгнул Филь, – но этот… сука… – Фил повернулся и снова предпринял попытку отлупить Ларри, на что тот отозвался лишь «да ладно тебе» и засмеялся.
Однако Фил уже начал выходить из состояния шока и бодро наскочил на Ларри. Он повернулся и дал ему в поддых. Ларри согнулся, как тряпичная кукла, а голова откинулась назад от удара. Он походил на собачку-болванчика, что ставят в машину.
– Ну хвати, Фил… Достаточно… – почти сразу отреагировала Мюриел.
Я засмеялся, Глаз у Ларри раздулся и стал похож на подгнивший овощ.
– ОХУЕВШИЙ… СУКА… – пронзительно закричал Фил, а Шерон подхватила: «О-о-о-о», когда кровь реальным потоком хлынула ему на колени.
Когда мы въехали во двор больницы, он рухнул на Шерон. Она остановилась метрах в пятидесяти от подъезда. Мюриел не смогла его поднять и рванула через бетонную площадку. Ларри в полном оцепенении повалился мне на колени.
– Охуенно дерьмо, Голли… нечего сказать, – промычал он, повернувшись ко мне вытянутым еблом.
Явились парни из «скорой помощи», вынули Фила из тачки и увезли. Они как следует поеблись, перекладывая его с земли на тележку, хоть и сложили её почти в ноль. Я рыкнул на Мюриел, и она вернулась, отмахнувшись от санитара, который указывал в сторону приёмного покоя.
Она села рядом с Шерон, та ловко развернулась, и мы укатили.
– Куда едем? – спросила она.
– На пляж, – предложи я, – в Портобелли.
– А я хочу в клуб, – заявила Шерон.
– Устраивает, – отозвался я, вспомнив, что хотел попушерить в клубе Карла Юарта, надыбать бабла на Мюнхен.
– Да нас таких ни в один клуб не пустят, – усмехнулась Мюриел.
– Да ладно, «Флюид» – это клуб моего друга, во «Флюид» пустят, – пробормотал я.
Ларри, всё ещё лёжа у меня на коленях, поднял голову, сжал кулак в салюте и шумно выдохнул:
– Клубииииться!..
Ограничения
Ларри так и не прошёл мимо здоровяка на входе, и Мюриел отвезла его домой. Нас с Шерон пустили только потому, что я друг Карла, а она со мной. Я был упорот, и клубёж меня не особо интересовал. Какое-то время со мной говорил Билли, и Терри, кажется, сказал что-то про пивной фестиваль. Шерон отвезла меня домой. Помню, как она положила меня на кровать, а потом легла сама. Ночью у меня встал, и я даже не смекнул. Она, должно быть, почувствовала, как он в неё упёрся, потому как прикоснулась, стала играть с ним и сказала, чтоб я её трахнул.
Когда она стала целовать меня взасос, на минуту мне показалось, что я – это не я. Но довольно быстро я вспомнил, кто я такой есть. Я сказал, что не могу, не из-за неё, дело во мне. Презерватива не было – я просто не мог. Сказал ей ещё, что она якшается со всякой шелупонью, включая меня самого, что достойна она лучшего и что надо с этим разобраться, а она крепко меня обняла.
Она отодвинулась, и стало видно её взмокшее лицо.
– Это ничего… не важно. Я, типа, догадалась. Я думала, ты знаешь: у меня та же история, – сказала она с игривой улыбочкой.
В её глазах не было страха. Вообще. Как будто она говорила о масонской ложе какой-нибудь. Меня переклинило. Я встал, прошёлся, сел скрестив ноги на стул и вперился в арбалет на стене.
Внештатники
На бирже труда не такой мрак, как в собесе, говорят одни. Другие с ними не соглашаются. Полемика эта носит сугубо теоретический характер, потому что, по мне, – так одна хуйня; сборище упырей, которые хотят совать свой грязный нос в твои дела. Да, эти ублюдки вызвали меня, так что пришлось переться на Касл-Терасс. Прибыл как штык ровнёхонько в назначенное время. Внутри толпа народу. Пиздец как на стойло похоже. И вот сел я на красный пластиковый стул рядом с такими же уебанцами и стал ждать, пытаясь устроиться поудобнее. Все они на одно лицо: школы, полицейские участки, тюрьмы, заводы, собесы, биржи труда. Везде, где перерабатывают бедняков: жёлтые стены, голубые лампы дневного освещения и доска объявлений с одним-двумя потрёпанными плакатами. На таком плакате первое слово или знак обычно «Не…» и далее, чего не следует делать, либо же это сообщения, содержание которых бывает двух видов. Либо: мы, бля, с вам глаз не спускаем, либо: сдавайте нам своих друзей и соседей. То, что я сейчас чиатю, развешано повсюду:
ЗНАЕШЬ, КТО УХОДИТ ОТ НАЛОГОВ?
ПОЗВОНИ, ОКАЖИ НАМ
ПЛАТНУЮ УСЛУГУ
Когда я приходил сюда в прошлый раз, была тут небольшая заварушка. Они подослали ко мне обуревшую корову, чтобы та вывела меня на чистую воду, но всё вышло не так, как рассчитывали эти гондоны. Она принесла с собой целую кипу папок, предложила мне работу и предупредила, что, если я откажусь, они прекратят выплату пособия.
Волосы у неё былие сухие и ломкие, на ней было платье с принтом. Ноздри её подрагивали, своим клювом она выцепляла запахи, отождествляющие меня с гопником с окраин: табак, пиво, что там её ещё наплели собственные предрассудки.
Я посмотрел на папки, а потом не спеша оглядел женщину.
– Я-то на самом деле искал работу на полную ставку, – объяснил я.
Надо отдать ей должное, ей хотя бы хватило вежливости принять слегла смущённый вид, когда она сказала:
– Эта должность и есть на полной ставке. Тридцать семи часов в неделю.
– М-м-м-м… а чтобы торговать прохладительными напитками, такого нету? – спрашиваю. – Я просто всю жизнь продавал соки, развозил их по домам. На грузовичке, знаете?
– Нет, мистер Лоусон, – холодно отрезала она, – мы уже сто раз об этом говорили. Вы больше не будете продавать сок, как вы это называете, с грузовичка. Розничная продажа прохладительных напитков сегодня осуществляется другими способами.
– Но почему? – спросил я и постарался оставить рот приоткрытым, после того как вопрос уже прозвучал.
– Потому что так удобней потребителю, – ответила она уже с высокомерным раздражением.
Высокомерная сучка, тупорылая – пиздец. Не догоняет не фига, что я просто время тяну.
– Что ж, таким, как я, от этого не легче. Меж тем есть люди, которые до сих пор спрашивают меня, почему соки-воды больше не развозят по району… особенно старушки, которым не выбраться из дома.
В таком духе я протянул какое-то время, но она – ни в какую. Сказала, что я должен принять предложенную мне работу, и всё тут.
Я просто не мог себе этого позволить, вот в чём дело. Решающую роль играл фактор времени, а не деньги, хотя бабки предлагались даже не смешные. Наполнять бургеры за семьдесят пять пенсов в час? Но хуже того – потеря времени: сидеть в забегаловке, когда на воле можно делать реальные бабки. У меня нет времени на благотворительность. Тридцать семь часов в неделю заниматься этой фигнёй? В пизду.
Но я был вынужден согласиться. Надо отдать себе должное, я даже ходил туда первые два дня. Моим напарником был парнишка, рожа вся в прыщах, от которых он не скоро избавится, работая в месте, где даже окна покрыты плёнкой жира. Наряженные в форму, как пугала огородные, мы продавали бургеры борзым алканам, тупым студентам и жёнушкам с детьми.
Но недолго.
В воскресенье вечером я сидел в пабе напротив забегаловки. Базара нет, у меня было полно свидетелей, которые видели, что я сидел там весь вечер, и готовы были подтвердить, какое потрясение я испытал, когда в паб влетел взбудораженный Джорджи Маккэндлэ и сообщил, что в новой забегаловке, которую они открыли на моле, случился пожар. Тут же, понятно, послышалась сирена, и мы вывалили на улицу с кружками в руках посмотреть на фейерверк.
