— Наслаждайся, сын мой. — Краснощеков пихнул мне в рот горькую, розовую таблетку и растворился в лучах лазера.
Минут пятнадцать я шатался по этажам клуба, пока мною не овладела сладкая истома. Я прилип головой к огромной, вибрирующей от децибелов колонки и потерялся во времени и пространстве. Периодически возникал двоящийся в моих глазах Алексей и протягивал мне ледяной напиток, который я не мог идентифицировать. Это состояние, как бесконечный оргазм. Мелькающие части тел отвязанных девиц будоражили воображение, но я чувствовал, что стоять в вертикальном положении может только мое тело. Расстройств по этому поводу не было никаких.
— Вот мы и в аду, — прокричала мне в ухо Леночка, — как тебе тут?
— Супер! — на большее я был не способен.
— На, жуй жев. рез., а то все зубы в порошок сотрешь, — посоветовала она и сунула мне в рот полоску детского "орбита".
Во рту было сухо, несмотря на то, что я периодически смачивал горло, жвачка упорно не разжевывалась. Мир призрачных позитивных мыслей отвлек меня, я полностью окунулся в себя. Несмотря на все мои тщетные старания хоть как-то реализовать себя в жизни, сейчас хотелось только одного: чтобы то состояние, которое я испытывал, не кончалось бы никогда. Я жалел только о том, что у меня нет огромной кучи денег.
Вот потный отморозок, у него они есть, но где же живость ума, где фантазия? Его дама — это унылый ширпотреб. Красивая упаковка, но тоска. Хотя от тоски я был сейчас очень, очень далеко.
Наркотики, музыка, любовь, облака, небо: где-то там вход в потусторонний мир. Вдруг кто-то задел меня, взял за запястье сзади и развернул. Я вынырнул из себя и уткнулся в колыхающийся блестящий лифчик.
— Ты очень красиво двигаешься, — прильнув ко мне, не переставая танцевать, прошипела незнакомая полуголая красавица.
— Да, милочка, я как большая белая акула, движение — жизнь.
Вокруг заплясали языки пламени магического ритуального костра. Пляска отблесков плавно перешла в ее неестественно голубые глаза, зажгла их знакомым каждому мужчине огнем и вернулась ко мне манящим запахом женщины.
Я бросился в пучину древнеязыческих ритуальных плясок. Я мог бы войти и выйти из ее тела так же легко, как и в любую из дверей своей квартиры. Несмотря на полное ощущение виртуальной бестелесности женского тела, я увлек его в небольшое пространство за колонками, которые казались мне мегалитами вокруг жертвенного камня. Блестящие шорты девицы сами собой упали на пол, и мы принесли себя в жертву наслаждению.
* * *
Открыв глаза, я уткнулся взглядом в собственное отражение. Я стоял в туалете, подпирая лбом холодное зеркало. Из него диким взором максимально расширенных зрачков на меня смотрел абсолютно незнакомый человек.
— Ты кто? — вслух спросил я.
Зеркало не ответило.
— Не хочешь разговаривать — не надо, я и так про тебя слишком много знаю.
— Ну, как, нормально тебя плющит? — голос Краснощекова раздался у меня за спиной.
— Офигительно, но, по-моему, уже начинает подснимать, — мой ответ прозвучал как просьба.
— На, закинься еще, с дьявольской ухмылкой Алексей протянул мне очередную порцию.
"Зачем я еще сожрал, меня ведь и так колбасит немилосердно". — Цеплялся за реальность перегруженный ядом мозг.
— Пати из овер, — Леночка настойчиво трясла меня за плечо, кутаясь в шубу и покачиваясь.
— Надо домой, нужен отдых, — скорее я читал по губам, чем слышал ее голос.
— А что, уже все кончилось? Который сейчас час? — я постепенно возвращался в действительность.
— Семь утра. Иди, прогревай свой "Студебекер".
— Значит, я просидел у стойки четыре часа, какой кошмар!
Никак не выходило попасть ключом в замок зажигания. В глазах все уже не двоилось, а, как минимум, пятерилось-шестерилось, я смотрел на мир через аквариум.
Удовольствие вести машину я предоставил Краснощекову. Право оправдать высокое доверие он воспринял без особого энтузиазма и, высыпав остатки порошка на компакт-диск, убрал его, не прицеливаясь, не делая никаких дорожек и не крутя никаких трубочек, отчего его нос стал похож на аппетитный пельмень, правда в замороженном состоянии.
— Мог бы поделиться, — возмутилась Леночка.
— Мне, а не вам тащить это корыто через весь город, — оправдался тот.
* * *
Ориентироваться я начал только в квартире на Миллионной и, лежа на диване, наблюдал, как мой напарник растворял в столовой ложке светло-коричневый порошок, нагревая ее над пламенем зажигалки. Леночка накручивала кусочки ваты на иглы инсулиновых шприцов, желая ускорить процесс приготовления Его Величества Германа.
— Слушайте, братцы, может мне не надо, — попытался оказать сопротивление я.
— Надо, Федя, надо, — подражая Шурику из известной киноленты, кривлялась Елена.
— Сказал "А", говори и "Б", — не терпящим возражений голосом произнес работник службы милосердия, фельдшер Краснощеков.
— Как вы там говорите на "скорой"? — спросила Леночка, затягивая жгут на моем плече.
— Поработайте кулачком, больной, — подсказал Алексей, подходя ко мне и держа баян со "смертью" на изготовке.
Действие стимуляторов прекратилось мгновенно, дыхание перехватило, по спине пробежала горячая волна, глаза сами собой закрылись, и я очутился в полной отключке.
* * *
Я шел по коридору, стены которого были отделаны черным бархатом. Периодически то справа, то слева мне встречались золотые монограммы. Стараясь разобрать замысловатый вензель, я делал попытки остановиться, но что-то толкало меня вперед. Не понимая причин этого явления, я время от времени оборачивался: сзади не было ничего: ни движения, ни звука. Коридор заканчивался белыми мраморными ступенями, ведущими куда-то наверх. Лестницу отграничивала бордовая бархатная гардина с золотыми кистями по краям. Мраморные ступени, ближе к деревянным перилам были сильно потерты. На лестнице никого не было. Поднявшись выше, я попал в следующий коридор, одна из стен которого была прозрачной. Здесь мне, наконец, удалось остановиться, и я обратил внимание на то, что за стеклом на уровень ниже располагалась прямоугольная комната с тремя тяжелыми дубовыми дверями. Все три двери находились почему-то на противоположной от меня стене. Между левой и центральной стояло огромное старинное зеркало высотой в человеческий рост. Массивные пузатые купидоны красного дерева нависали над ним. Между центральной и правой дверью висела картина в простой металлической рамке за стеклом. Из-за расстояния и слабого освещения разглядеть, что изображено на ней, я не смог, и тем более этому помешала открывшаяся правая дверь, из которой вышла девушка. Она была одета по моде двадцатых-тридцатых годов. Проходя мимо картины плывущей походкой, девушка, как бы невзначай, протянула левую руку и провела указательным пальцем по стеклу, прикрывающему холст.
Мне стало неудобно — будто я за ней подглядываю, но, оценив освещение, я понял, что из комнаты меня почти не видно, да и для этого надо посмотреть наверх.
Девушка подошла к зеркалу, развязала косынку и начала расчесывать белокурые волосы фигурным гребнем. Вдруг что-то привлекло ее внимание, она бросила гребень на мраморный подзеркальник и, повязывая на ходу косынку, направилась к приоткрывшейся левой двери.
Я взглянул на зеркало и обмер. Изображение девушки не пропало, а продолжало стоять по ту сторону зеркала. По спине у меня побежали неприятные липкие мурашки. Изображение девушки сделало шаг вперед и перешагнуло через подзеркальник, при этом одежда потеряла цвет и приобрела однотонный, пепельно-серый оттенок. Настоящая девушка продолжала стоять к ней спиной, непонятно долго возясь с ручкой двери. Желая во что бы то ни стало предупредить ее, я разбежался и ударил ногой по прозрачной стене.
— Та-та-та-там, та-там! Здравствуйте, ребята, слушайте пионерскую зорьку! — от ретроспективного юмора Краснощекова у меня защемило в груди, и я открыл глаза. Хотелось что-нибудь ответить, но язык не ворочался, ему мешал какой-то инородный предмет. Мозг, как плохо смазанный механизм, отказывался определить, что это такое. Минуты через две я догадался сплюнуть, и инородным предметом оказался шматок жевачки, состоящий не менее чем из трех пластиков.
— Кто-то из вас, видимо, не хотел, чтобы я слишком много разговаривал. Умному человеку всегда пытаются заткнуть рот, хорошо, что в данном случае, не пулей, как Улофу Пальме или Кеннеди, а с виду весьма мирным детским "орбитом". А вдруг я задохнулся бы ночью от аспирации безобидным борцом против кариеса? Чувствуется коварная женская рука. — Я посмотрел на колдующую над завтраком-ужином Леночку.
— Это все-таки почетнее, чем от аспирации рвотными массами, — парировала мой выпад хозяйка.
