Берзин вышел вперед.
— Такие у меня соображения, — сказал он. — Михаил Куркутский является в нашем ревкоме представителем местного коренного населения. Человек он грамотный, учитель. Пусть он и будет секретарем, а помощником к нему, думаю, можно определить товарища Александра Булатова. Он способный, хорошо и чисто пишет, и нам надо будет многие наши воззвания и решения писать на больших листах и вывешивать для всеобщего сведения и обозрения.
— Пусть они будут секретарями! — крикнул моторист Фесенко.
— Возражающих нет? — спросил Мандриков. Таковых не оказалось.
Куркутский и Булатов тоже уселись за столом председателя. Там уже лежали приготовленные чистые листы бумаги и карандаши.
— Товарищи, — продолжал Мандриков, — нам надо принять воззвание Анадырского ревкома к трудящимся Анадыря и Анадырского уезда с разъяснением политики советской власти и призывом поддержать трудящихся Анадыря, свергнувших колчаковских ставленников… Вот это воззвание:
"Товарищи далекого Севера, люди голода и холода, к вам обращаемся мы с призывом при соединить свой голос и разум к общему голосу трудящихся России и всего мира.
Да здравствует коммунистическое равенство!
Долой капиталистов, спекулянтов!
Третий год рабочие и крестьяне России и Сибири ведут колоссальную борьбу с наемниками богатых людей Америки, Японии, Англии и Франции, которые хотят затопить в крови рабочий народ России. Русское бывшее офицерство, сынки купцов-спекулянтов объединились вокруг господина Колчака и, получая от бывших союзников оружие и деньги, приступили к уничтожению рабочего, и крестьянина. Советские войска, одухотворенные жаждой равенства и свободы всех, кто трудится, разбили армию Колчака и сейчас подступают к Иркутску.
16 декабря рабочие Анадыря свергли в Анадырском крае ставленников Колчака и объявили власть Совета рабочих депутатов. Цель переворота — оказать моральную поддержку в борьбе товарищам России и Сибири и уничтожение частной торговли, замена общественным натуральным обменом…"
Воззвание заканчивалось призывом: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Да здравствует Советская республика!"
— Ранее этого воззвания, — сообщил Мандриков, — мы отправили на все радиотелеграфные станции, которые имеют связь с анадырской, обращение к телеграфистам, а также сообщение об установлении советской власти на Чукотке. Наша ближайшая задача — распространить наше влияние на весь обширный край. Это будет нелегко: единственный транспорт — собачья упряжка. Но в ближайшее время мы должны отправить две группы: одну — в верховье реки Анадырь, в Марково и Усть-Белую и в оленеводческие стойбища, вторую — на север, на мыс Дежнева, где засилье американских торговцев особенно велико…
После принятия воззвания ревком распределил обязанности.
Берзин остался комиссаром охраны с широкими полномочиями, Василий Титов был назначен комиссаром радиостанции.
— Товарищи! — Голос Мандрикова охрип. — . Есть еще одно безотлагательное дело: утвердить состав следственной комиссии. Поскольку дело серьезное, я решил сам возглавить эту комиссию. Какие будут предложения по составу?
— Товарища Титова! — сказал механик Фесенко.
— Хорошо, — кивнул Мандриков и сделал знак Куркутскому внести в список Титова.
— Товарищи! Товарищи! — Волтер торопливо поднялся: — У меня такое соображение: ввести в состав следственной комиссии коммерсанта Тренева.
— Зачем эту лису в следственную комиссию? — . выкрикнул ингуш Мальсагов.
— Пусть какой есть! — убежденно настаивал Волтер. — Победившие не должны терять голову! Мы пришли устанавливать братство людей…
— Трудящихся! — поправил Мандриков.
— Да-да, и трудящихся! — быстро согласился Волтер. — Надо и представителей имущих классов привлекать. Тех, которые осознали справ: дли-вость нашего дела и перешли на нашу сторону. Особенно образованных и грамотных. Тренев — человек демократически настроенный. Он терпел оскорбления от Громова! Если мы привлечем Тренева в следственную комиссию, никто не обвинит нас в диктаторстве и узурпаторстве…
При голосовании Мандриков и Титов прошли единогласно, а против Тренева голосовали трое — Мальсагов, Фесенко и Булатов.
— Товарищи, — обратился Мандриков к членам ревкома. — Нам предстоит большая и тяжелая работа. Экспроприация, то есть изъятие товаров и ценностей из рук торговцев в народное пользование. Укрепление нашего влияния на всем пространстве Чукотки… Пусти нас мало сегодня, но завтра будет больше. В скором времени трудящиеся Камчатки установят и на своем полуострове советскую власть. А до той поры нам надо держаться!
Тренев воспрял. Куда делся его бледный, чахоточный вид! Он важно шествовал по анадырским улицам, улыбался всем, говорил ласково и даже несколько нравоучительно.
Обеспокоенная этим Агриппина Зиновьевна пыталась его утихомирить:
— Ну, что может быть общего у тебя с этими голодранцами? Погляди на них! Вот увидишь — завтра они в этот ревком введут нашу бывшую служанку!
— А что? — подняв брови, ответил Тренев. — Вполне может и такое случиться. Говорят, она оказывала революционерам большие услуги и устроилась-то работать в канцелярию, чтобы переписывать секретные документы.
— Да что ты, господь с тобой! — воскликнула Агриппина Зиновьевна. — Чтобы Маша писала!
— Да, вот именно так, дорогая, — усмехнулся Тренев. — Писала. Не забывай, что она из королевского стойбища. Мы еще ничегошеньки не знаем о здешних жителях. Может быть, у них какая-нибудь тайная гимназия в стойбище? Сказывали же, что в тамошних стойбищах живет человек, который изобрел чукотскую письменность. И, насколько мне помнится, он близкий родственник нашей Маши.
— О боже! — простонала Агриппина Зиновьевна. — Голова кругом идет. А притворялась!
Кто-то тихо скребся в дверь.
Агриппина Зиновьевна вышла в сени. — Кто там?
— Это я, — ответил женский голос. — Евдокия Павловна…
— Впусти ее.
Женщина сразу горячо зашептала:
— Вы не беспокойтесь — никто не видел, как я к вам вошла. Не бойтесь! — Евдокия Павловна тяжело опустилась на стул. — Иван Архипыч, дорогой, я знаю, что вы не очень хорошо относитесь к Иннокентию Михайловичу, но все знают вас как глубоко порядочного человека… Мой Кеша… — Евдокия Павловна достала кружевной платочек. — Мой Кеша столько страдал… Вот я вам принесла.
Женщина долго копалась в своих многочисленных юбках, пока не извлекла довольно объемистый сверток.
— Что это? — испуганно спросил Тренев. — Тут золото, валюта…
— Да за кого вы меня принимаете, Евдокия Павловна! — с возмущением воскликнул Тренев.
— На сохранение, на сохранение, — торопливо произнесла Евдокия Павловна. — Со дня на день у меня могут обыск сделать…
Агриппина Зиновьевна незаметно кивнула.
— Хорошо, Евдокия Павловна, — сказал Тренев. — Я возьму этот сверток.
— Вот-вот, Иван Архипыч! Пусть будет так… — Евдокия Павловна еще раз промокнула глаза и высморкалась. — Я знаю, что новые власти назначили вас в следственную комиссию.
— Но я только член комиссии, — возразил Тренев. — Со мной консультируются только по правовым вопросам, имеющим специфическое профессиональное значение!
Тренев говорил важно, растягивая слова. Сверток был довольно увесистый: видно, там было немало драгоценного металла.
— Да-да, — торопливо согласилась Громова. — Но все-таки, как человек добросердечный, сострадательный…
— Куда бы мне это спрятать? — в задумчивости произнес Тренев. — Боюсь, заховаю так, что потом сам не найду…
— И пусть, пусть, — замахала руками Евдокия Павловна. — Лишь бы это не досталось большевикам! Хоть в прорубь бросьте.
— А ведь это дельно! — обрадованно произнес Тренев. — Вот уж куда никто не сунется!.. Что же касается вашего мужа, — уже другим тоном произнес Тренев, взвешивая на руке сверток, — я твердо обещать не могу, дело сложное, но все же…
— Да-да, — снова заторопилась Евдокия Павловна. — Что можно, хоть самую малость… Жизнь бы ему сохранили…
Громова вышла в сени. За ней последовал Тренев. Отстраняя женщину, он сначала выглянул за двери. На стене, обращенной к улице, белел большой лист бумаги.
"Воззвание, — прочитал он. — Анадырского ревкома к трудящимся Анадыря и Анадырского уезда!"
Оглядевшись, он выпустил Громову из дома.
— Идите быстрее! — успел шепнуть. Сверток лежал на кровати.
Агриппина Зиновьевна зачарованно смотрела на него.
— Поглядим? — спросила она.
— Погоди, запру дверь, — ответил Тренев.
Расположившись на супружеской постели, занавесив окно, Треневы нетерпеливо развернули сверток. Тут были американские и сингапурские доллары, франки, китайские юани и японские иены…