Вместо ответа Макс показал средний палец, на котором поблёскивало простое золотое кольцо. Это было странно, потому что кольца он вообще не носил.
— И что, — спросил Герман?
— Я женился! — ответил он радостно.
— А почему на среднем? — выпалил Герман, пока до него толком не дошёл смысл всего сказанного. — Когда, блять? На ком?!
Макс присел на диван и, улыбаясь, продолжил.
— В Лас-Вегасе. На Кэт. Она очень клёвая.
Герман знал, что не стоит относиться серьёзно к спонтанным бракам в городе греха, у него даже камень от души отлёг. Это просто очередная шлюха, очень скоро они разбегутся, когда узнают друг друга поближе. Ему не хотелось отдавать Макса какой-либо бабе навсегда. Более привычным было видеть его женатым на музыке.
— А почему ты нас не позвал?! — встрял Дани.
Макс развёл руками.
— Мы вообще никого не звали. У этого чёрного действа не должно быть свидетелей.
Сейчас Герману захотелось его пристукнуть, чтобы он больше не болтал о своей бабе. Для искусства имеют ценность только одинокие люди, потому что у них больше сил и времени на то, чтобы заниматься творчеством. Всё остальное существование ведёт к конформизму. В сущности, семья — губительна для личности. Чтобы оставаться свободным от мирских условностей, женщин надо менять как можно чаще. Это стимул жить и способ не стареть. Герман поклялся, что есть Макс решит завести детей, то тот собственноручно его придушит.
Но, тем не менее, он принял его приглашение заглянуть к ним домой после репетиции. Не терпелось посмотреть на ту, которая могла выбрать этого идиота. Выяснилось, что Макс совсем не может петь. Майк сказал, что это, скорее всего, проблема акклиматизации. После +35 в Л.А. лондонские +13 переносятся плохо. Герман всё равно нашёл, к чему придраться. Его поразило, что Макс был с ним неожиданно мягок и даже не пытался спорить. Просто охотно со всем соглашался. Может быть, если с тобой перестали ссориться, то ты уже ничего не значишь?
По мнению Германа, он вообще сильно изменился. И даже неожиданно для всех завязал с наркотиками. Не пил, только без конца курил сигареты.
— Да, я бросил, — сказал Макс, когда они стояли на балконе, подставляя лица дождю. — Я был бы рад, если бы все последовали моему примеру.
— Я не могу. Я должен заглушать боль, — Герман кинул окурок на улицу.
— Что с тобой, чувак? — спросил Макс, кладя руку ему на плечо.
— Если так, то это просто боль в колене. Если копать глубже, то у меня подозрение на опухоль мозга. Такая мерзкая опухоль, и она будет расти и расти, пока не прикончит меня совсем, — Герман полез за новой сигаретой, его руки заметно дрожали. Он прикрыл глаза, словно морщась от боли. — Может быть, два, может быть, три года. Но это не долго.
Макс уставился вниз, на мостовую, где протекала стремительная река трассы. Затем взял Германа за руку. Она казалась такой бледной по сравнению с собственной смуглой от южного солнца ладонью.
— Я верю, что ты справишься, — сказал он, глядя в глаза. — Может быть, у тебя нет никакой опухоли ещё.
— Если её нет, её придётся создать.
— Ого! Тот страшный чувак из телика! — воскликнула Кэт, когда Герман пересёк порог дома. Он был при полном параде в своей жуткой шляпе и плаще.
— Ого! Та тёлка из порнухи! — ответил Герман.
Макс самодовольно оскалился. Его ничуть не расстроил тот факт, что Кэт трахалась на камеру.
— Я не стыжусь этого, — сказала она. — Глупо стесняться своего прошлого. Эта была просто работа, даже не секс. Узнай дрочеры, как снимается порно на самом деле, у них бы больше никогда не встало.
Правда, теперь Кэт осваивала для себя большой кинематограф, оставив порно-бизнес в прошлом. Она не считала это зазорным или даже постыдным, это было не стереть, как и тату на ягодицах. Если Герман и надеялся внести смятение, то он явно проиграл.
Он возненавидел её сразу же, в частности, за то, что она была умна, в отличие от всех пассий Макса. А умные женщины крайне опасны. Она претендовала не только на место в постели, но и в сердце Макса. Этого Герман никак не смог простить. И не было сил выразить обиду сразу, просто разорвать и уйти. Осталось только мило улыбаться и прятать всё глубоко внутрь. Он не мог ссориться с Максом, хотя бы из-за группы.
Макс притаскивал Кэт на репетиции, в перерывах он трахал её в туалете, словно какую-то фанатку. Она кричала на всю студию. Ей нравилось быть шлюхой, но только с ним одним. Она избрала путь верности, собираясь идти по нему до конца. В ней уцелела какая-то часть морали.
Потом Кэт уехала на съёмки в Голливуд. Прежний накал куда-то улетучился, и всё устаканилось. Репетиции и репетиции, попытки поднять свой уровень выше головы. Редкие концерты в пределах Европы, размеренное существование зрелой рок-группы. «Opium Crow» двинулись в Америку для съёмок нового видео и зависли там надолго. К теплу и солнцу Калифорнии быстро привыкаешь.
Кэт пусть и была мексиканкой по происхождению, но являлась гражданкой США, что очень сильно помогло Максу с получением гражданства. Они купили неплохой особняк в тихой долине в получасе езды от Лос-Анджелеса. Скучный элитный райончик, подходящий для того, чтобы производить на свет личинок и жиреть. Максу нравилось, что Кэт полностью разделяла его позицию на счет детей и принимала противозачаточные. Им обоим казалось, что производить в этот мир нового человека — это лишний раз обрекать кого-то на страдания, особенно после всего того, что они пережили по вине собственных родителей. Они оба провели очень бурную молодость, не чураясь наркотиков, никому неизвестно, как это могло сказаться на будущих детях. У Макса и Кэт просто не было времени и сил, чтобы любить ещё кого-то третьего самой искренней любовью.
— Ты жирный, — говорил Герман каждый раз вместо приветствия. — Американское гражданство влияет на твой аппетит.
Следующим шагом для «Opium Crow» стало расставание со старым лейблом и создание своего собственного. Так, став полностью независимыми, они могли позволить себе всё, что угодно. Было решено переиздать все прежние альбомы, в том числе нулевой «Дорожки битого стекла», который был наполовину русскоязычным. Никто не ожидал, что он вдруг будет пользоваться такой популярностью в мире, чего уж там говорить про Россию и страны СНГ. Альбом оказался принят и понят, несмотря на языковой барьер и не самое лучшее качество записи.
— Ты понимаешь, если даже мы продадим говно, его всё равно купят! — воскликнул как-то раз Дани, радостно подсчитав в мозгу прибыль.
Герман вздохнул:
— Профессионал просто не может позволить себе продавать говно. Я бы перестал себя уважать.
— Мы только что толкнули говно в виде нашего дебютника, — хмыкнул Макс.
— Это не говно, это воспоминания, это история.
Макс оставался в стороне от работы над новым материалом. Ему было нечего предложить. Всё это время он писал лишь стихи, оставляя их гнить неизданными. Ему больше было нечего сказать в своих песнях. Это злило Германа, он понимал, что лишается одной из главных движущих сил группы. Их музыка лишалась идеи.
— После завязки ты никуда не годишься, — сказал он.
— Это было ещё до того, как я завязал, — ответил Макс.
— Это всё из-за женщин, — проскрипел Герман.
Макс тяжело вздохнул, он понимал, что Герман ненавидит Кэт, но в последнее время это становилось просто невыносимым.
— У меня были и другие женщины, которые не отнимали у меня желание творить, — ответил он, стараясь не впадать в гнев, он становился всё менее конфликтным.
— У тебя были тысячи женщин от дьявола, пришла одна от бога, спасла тебя, забирая дар, как плату. Это — высокая цена за счастье.
— Можешь сделать меня несчастным, чтобы вернуть вновь вдохновение, но оно уже не будет служить во благо тебе. Я всё ещё могу петь. Мой голос никуда не делся.
Герман схватился за голову.
— Ты стал другим.
Они опять ссорились и не общались несколько дней, пока необходимость не вынуждала их снова выйти на связь. Это была уже не дружба, просто привычка. Болезненная и тягучая. Когда они разговаривали даже о самых нейтральных вещах, воздух вокруг искрился. Каждый их них понимал, что это начало шага в пропасть.
— Найди уже себе бабу, — сказал как-то раз Макс. — Просто так, чтобы отвлечься. Тебе не обязательно её любить.
Герман пропустил его совет мимо ушей, но где-то через месяц появился на вечеринке с новой подругой. Это оказалась чернокожая девушка с миленьким личиком и весом около ста двадцати килограмм. Леопардовое платье плотно облегало её внушительные формы, делая похожей на людоедку из дикого племени. Её отвратительные дреды свисали, как хвосты павианов. Толстуха удивлённо озиралась по сторонам, впервые попав на такое мероприятие. Когда один из журналистов не очень вежливо намекнул в интервью на габариты девушки, Герман заявил:
