— Почему ты не хочешь остаться со своими друзьями? — спросила Ингрид, когда они уже шли по улице. — Я не была бы против, если бы ты пообщался с ними.
— Просто мне захотелось пойти в клуб, про который ты говорила, — ответил Гарри, гадая, чем же вся эта хуйня закончится.
Если честно, «Бэнг» начинал действовать ему на нервы. Он приехал в Германию, чтобы увидеть что-нибудь немецкое, а вместо этого сидел в сраном тематическом баре. Это как богатые пидоры, которые покупают дома в старых районах Лондона и перестраивают их под хуй знает что, уничтожая дух старины. Этот бар мог быть где угодно, а он хотел пить пиво именно в немецком баре, но у Ингрид оказались другие планы.
Она поймала такси, и скоро он уже сидел, развалившись, на заднем сиденье, а она объясняла водителю, куда ехать. Они целовались сзади, и Гарри стало казаться, что водитель подглядывает в зеркало, грязный пидор, но он не хотел устраивать скандал при девушке. Тут она высвободилась из его объятий и что-то сказала водителю, тот выругался и резко развернулся; не жалеет покрышки, сука. Гарри не спросил, что она ему сказала, просто смотрел в окно на залитые огнями улицы. Он чувствовал себя спокойно, беспокоиться ему больше было не о чем. Ему не нравилось, как они ушли, но никто, похоже, даже и не заметил. Эта ночь добром бы не кончилась, а завтра, в день игры, вообще будет смертоубийство.
Они ехали долго; Гарри молчал и слушал радио. Женский голос заворожил его, и он подумал, что немецкий язык очень красивый. Да, все говорят, что он трудный и грубый, но Гарри он понравился. Потом женщина замолчала, и такси заполнила классическая музыка. Это было круто, ночной Берлин, уличные огни и музыка, как раз такой ауры и не было у Амстердама. Наверное, это зависит от настроения, но ехать по Берлину под классическую музыку было великолепно. Откинувшись на спинку, он думал о том, что будет, если он попытается попросить Ингрид сделать ему минет прямо в такси, потом отринул эту идею и снова сконцентрировался на пролетающем мимо городе. О некоторых вещах он никогда не забывал.
Они проехали мимо Рейхстага, и Гарри надолго задумался, то ли это место, которое он видел в детстве в документальных фильмах про войну. В воображении возникли русские солдаты, водружающие красный флаг над пылающим Берлином. А где тогда были англичане? Улицы вокруг внезапно стали казаться знакомыми, и тут он увидел те самые бары западного Берлина с бухающими и распевающими песни англичанами. Поблизости стояли полицейские микроавтобусы, но немцев нигде видно не было. Он не знал, были ли уже какие-нибудь беспорядки, большинство англичан должно быть здесь или где-то рядом, наслаждаться прелестями ночной жизни. Завтра — день высадки. На этой улице было не меньше тысячи англичан, а еще больше сидят сейчас в барах или шатаются по окрестным улочкам. Харрис полагал, что на матче будет семь-восемь тысяч англичан, но этого никогда нельзя знать заранее.
Водитель сбавил скорость, и Гарри высунулся в окно, пытаясь разглядеть Картера, но вокруг было слишком много народу. Повсюду что-то пели или заряжали, полисы явно нервничали, и было их тоже немало. Вывешенный кем-то огромный Юнион Джек с надписью SCARBOROUGH красовался в окне одного бара, рядом висели два Святых Георга, CHARLTON и CARLISLE было написано на поперечных полосах. В барах шла глумежка. Немаленькая часть Гарри хотела выскочить из машины и ринуться в этот водоворот всеобщего веселья, бросить эту чиксу и напиться, но для этого будет достаточно времени завтра, и он не хотел огорчать Ингрид. Он должен поддержать репутацию Англии и осчастливить девушку, потому что она сказала, что ее квартира всего в пяти минутах отсюда, и не лучше ли вместо шумного клуба поехать к ней и послушать спокойную музыку?
— Хорошо.
— Так много английских суппортеров, — сказала Ингрид. — Они выглядят очень опасными, да? Не хотела бы я быть немецким хулиганом, дерущимся с англичанами, но полиция хорошо подготовилась, полицейские ничего не допустят.
Английские парни запели БОЖЕ, ХРАНИ КОРОЛЕВУ, и Гарри почувствовал, что его переполняет неудержимая гордость, что он англичанин и является частью хулиганского движения. Такое чувство силы ничто больше дать не может. Кое-что дает секс, но насилие дает больше. Оно дает тебе возможность на какое-то время стать Богом, типа ты можешь делать все, что хочешь, и никто не может с тобой справиться. Он положил руку на колено Ингрид и согласился с ней, что полиция знает, как вести себя с хулиганами.
Настоящее чудо, такие бывают только пару раз в жизни. Я лежу в постели, вспоминаю вчерашнюю ночь. Сейчас немногим больше десяти, но я все еще сплю, ленивый ублюдок. Пытаюсь соединить все отрывочные воспоминания. Хуй знает, во сколько мы вернулись, но Абдул уже не спал, пил свой кофе. Слушал ночной концерт, устроенный заселившими его отель сверху донизу пьяными англичанами. Последнее, что я помню, — как мы вышли из бара. Свернули за угол и увидели двух шлюх в нижнем белье. Там было темно, только из открытой двери вырывался луч света. Они стояли и курили. Наверное, у них был перерыв. Типичные бляди. Мне даже чуть плохо не стало. Жирные пузатые бабищи. На хуй надо. Я даже не сказал ничего остальным нашим, и мы пошли дальше. Следующее, что удается вспомнить, — это тот бункер.
Я вообще не знал, что такие вещи еще существуют. Думал, что коммунисты давно снесли все эти бункера. В кирпичной стене были видны следы пуль и осколков, а порог был сделан из дерева. Такого же, как крыльцо норманских церквей в старых английских селениях. Остальные ушли вперед, а мы с Марком остались, тупо глядя на эту хуйню.
Маленькая улица была абсолютно пуста. Марк подошел к двери и попытался открыть ее, но мешали висячий замок и толстые цепи. Дверь была старая, но прочная. Мы отошли и минут пять стояли и разглядывали площадь и дома вокруг. Эта находка прочистила мне мозги. Я стоял и думал о всяких пытках, которые происходили за этими стенами. Если гестаповцы затащат нас туда, это будет плохо. Я стоял на этой ебаной улице в этом ебаном Берлине и думал про камеры пыток и медицинскую технику. Про ебанутых пидоров в белых халатах, загоняющих людям под ногти иголки, в то время как какой-нибудь затянутый в черную кожу супермен спрашивает, где все будут завтра. Где будут собираться англичане. В конце концов мы плюнули на этот бункер, потому что нам предстояла долгая дорога в гостиницу, и я вообще понятия не имел, где мы находимся. Мы стали искать нигерийцев, но они давно уехали. Тогда мы поймали проезжавшее мимо такси, и водила высадил нас прямо у отеля.
А чудо состоит в том, что я не чувствую похмелья. Может быть, это ощущение приближающейся игры сказывается, и алкоголь с наркотиками не оказывают обычного действия. Я знаю, что сегодня будет отличный день. Я чувствую себя как ребенок, хоть мне уже и за тридцать, как ребенок, собирающийся на домашний матч «Челси». Только привлекают меня теперь больше другие вещи. Шанс поучаствовать в беспорядках, например. Посмотреть, что придумают немцы. Я знаю, что большинство наших ощущают то же самое. Прелюдии кончились. Сейчас мы все вместе, потому что у нас есть враг. А пока я полежу еще десяток минут, hotomv что прошлая ночь была слишком дикой, это нацисткое шествие кажется мне глюком, вот что значит смесь пива, наркотиков и газетных заголовков.
Сегодня все будет по-другому. Пришло время действовать самим. Воспоминание о той стрелке вызывает у меня смех. Хуй знает, зачем это было нужно. Вчера было достаточно безумных вещей. Вначале нацисты, потом бар и девчонки, с которыми мы там познакомились. Потом нам пришлось ехать сюда, так как они нас отшили. Наверное, сказали им что-то не то. Или им не понравилось, что Билли стал хватать одну из них за ляжки. Кажется, мы даже Гарри там видели, с какой-то приличной чиксой. Или это еще один глюк, потому что только мне показалось, что он там, как его уже и след простыл. И чикса, которая была с ним, слишком хороша для такого жирного пидора, как он.
— Сколько времени? — спрашивает Марк.
С голосом у него пиздец. Отвечаю ему «десять».
— Нормально. Рано еще.
Тишина. Я ворочаюсь.
— Помнишь тот бункер? — спрашивает он. — Мы же пытались залезть внутрь.
Да, Марк даже попытался порвать цепи, но это оказалось ему не по силам. Я говорю ему, что нам еще повезло, что мы мертвецов не разбудили. Или живых, что хуже. Им бы не понравилось, что мы хотели залезть в тот подвал, потому что в большинстве своем немцы хотят забыть прошлое. Они не хотят слушать, как мы поем про Две Мировые Войны и Один Кубок Мира.
— Я не думал, что такие места еще остались, — говорит Марк. — Русские, похоже, оставили все, как было. Смешно, но они уже не смогут вернуться, чтобы снести их.
— Наверное, оставили как назидание потомкам. А может, у них не было времени, или денег на бульдозеры. Вообще, здесь мало что напоминает о Третьем Рейхе, да?
