Губы женщины пощипывают волоски на его мошонке, а в это время ее рука тянется к его члену, и она бормочет:
— Расклинивающий наполнитель… ну, давай дальше.
Женщина доит его как корову, и тогда Джинкс продолжает свой рассказ, потому что так поступил бы любой, ведь когда похотливая сука сжимает зубами твои яйца, ты сделаешь точно так, как она тебе говорит.
В то утро солнечный свет был таким, что впоследствии не поддавался описанию. Белое облако, практически не заслонявшее солнечный свет, тем не менее улавливало его, прижимая к поверхности моря, от чего все сделалось невероятно ярким: все отражало свет, а море превратилось в жидкий хром.
Оптический эффект облаков сказался и на звуках, усилив их, но полностью лишив реверберации, и поэтому казалось, будто любой звук рождается прямо в ухе.
Хотя от них до гавани как минимум морская миля, Ник готов поклясться, что слышит на пристани шаги крановщика. Ему слышно, как на горе, что высится над портом, заводят мотор. Слышно, как разговаривают два старика — один из них выгуливает собаку, второй опирается на ворота своего дома.
Не ускользает от его слуха и рокот вертолета, но даже он сегодня другой, не такой, как обычно. Каждая нота звучит чисто, точно, совсем как шлепок слюны Антонио Карлоса Жобима в «Девушке из Ипанемы».
Такого порта в жизни Джинкса еще не было. Лишь пара домов, а причал — сплошная промышленная зона, удобный перевалочный пункт для многих тонн агрегатов и мешков с химикатами, которые в один прекрасный день найдут свое применение на буровых установках.
На расстоянии двадцати миль от порта настоящего города еще не было. Никаких пабов. Лишь жалкая чайная для мужчин. На набережной, в самом ее центре, общественный телефон в высоченной будке. По сравнению с ней пристань кажется совсем крошечной. Зачем его поставили здесь?
— Дома, — сказал второй помощник капитана. — Это фундамент для домов.
И затянул песню в духе американского кантри про город, который растет на глазах.
— На хрен это нужно.
Мешки с расклинивающим наполнителем ждали их на набережной. Примерно шесть недель назад они целый день потратили на то, чтобы из трюма этот самый наполнитель вакуумом пересыпать в мешки для дальнейшей транспортировки. Теперь же им пришлось проделать всю работу в обратном порядке. Воспользовавшись подвижным краном — ключ, как обычно, был приклеен жевательной резинкой к внутренней поверхности обода колеса, — они подняли небольшую загрузочную воронку, весом примерно в тонну, над кормовым бункером. Ник поместил ее над входным отверстием, отжал крюки-карабины и сделал отмашку крановщику.
Тот развернул стрелу к набережной и занес ее над первым мешком. Стропальщики прикрепили к стреле дополнительные цепи и зафиксировали мешок. Кран пришел в движение, и крановщик, оторвав мешок от земли, начал медленно заносить его над бункером.
Ник стоял у всех на виду, вытаращив глаза — как будто эта операция не имела к нему никакого отношения. И только когда стрела крана остановилась, а мешок повис, раскачиваясь, над жерлом бункера, он вспомнил о том, что должен делать.
Джинкс потянулся в карман за ножом.
Ножа там не оказалось.
Чертыхаясь, Ник поспешил к своей койке. Нож был спрятан под крошечной подушкой, в дырке дешевого пенопластового тюфяка. Дело было не в том, что Джинкс почуял беду, просто нож давно стал для него талисманом: скользкий холодный предмет, скорее каменный, чем стальной; острое, как резак для линолеума, лезвие. Он провел пальцем по изогнутому клинку, ощущая привычные зазубрины. Покопавшись в сумке с книгами — любимые томики: Карпентьер, Астуриас, Маркес, — Ник вытащил отцовскую жестяную коробочку. Открыв ее, извлек отвертку. Любовными движениями ослабил болтик на рукоятке ножа. Осторожно вытащил затупившееся лезвие и перевернул его. Снова подрегулировал болтик и провел пальцем по краю. Было что-то волнующее в бритвенной остроте лезвия. Таким порежешься и сразу не почувствуешь. Больно станет, только если нажать место пореза.
Когда Джинкс снова вернулся мыслями в реальный мир, первый мешок расклинивающего наполнителя уже перестал раскачиваться и завис над входным отверстием бункера.
— Я здесь! — крикнул Ник, размахивая над головой своим «Стенли». — Я здесь!
Он выскочил на палубу.
Нику не хотелось остаться второстепенным участником событий; он набросился на мешок с пылом влюбленного. Блестящая полоска шеффилдской стали аккуратно вспорола грубую синтетическую мешковину. Плавным движением сверху вниз Джинкс вспорол мешку бок, и масса расклинивающего наполнителя устремилась в жерло бункера. Воздух наполнился пылью; ее густое облако и йодистый запах казались предвестниками грозы. Ноздри забились мелкой взвесью, во рту появился кислый привкус. Ник нетерпеливо пританцовывал у края крышки бункерного люка. В это время грузчики закрепляли второй мешок.
Его он взрезал небрежно, ударом тыльной стороны руки, как это делали герои любимых кинофильмов Джинкса.
— Спасибо, мистер Джиггинс, — сухо поблагодарил второй помощник капитана.
Ник сложил руки на груди с видом адмирала Нельсона на капитанском мостике.
Кран поднял над бункером третий мешок. Джинкс, перехватив взгляд второго помощника капитана, распорол мешок аккуратно, сделав разрез длиной сантиметров в десять. Содержимое мешка устремилось в бункер равномерным потоком. Ник отступил назад, терпеливо ожидая того момента, когда мешок опорожнится полностью. Он провел большим пальцем по лезвию ножа и тотчас ощутил, что оно в одном месте слегка притупилось.
Черное пыльное облако взметнулось над краем бункера и снова осело. Мешок провис. Ник сделал шаг вперед.
Взрывом сорвало воронку с верхней части бункера.
Ее искореженный край со свистом пролетел буквально в паре сантиметров от носа Джинкса.
Лицо обдало потоком жаркого воздуха.
Прямо у него на глазах воронка взмыла ввысь.
Ее тень нависла над Ником, и Джинкс похолодел. Он не сразу понял, что в его ушах звенит грохот взрыва.
Воронку подбросило в воздух. Прежде чем она упала, Ник проследил ее полет на фоне фарфорового неба.
Он успел заметить, как крановщик закрыл лицо руками.
Воронка грохнулась на набережную буквально в полуметре от крана и, прокатившись по бетонной поверхности, на мгновение замерла, а затем покатилась в другом направлении. Остановилась, перевернулась и зазвенела — звук, как всегда, на доли секунды отставал от зрительного образа, как будто сознание Ника слишком быстро воспринимало происходящее и не успевало разместить события в правильном порядке.
Джинкс явственно ощутил привкус раскаленного железа. Он моментально узнал его, и воспоминания вернули моряка к событиям двадцатилетней давности. Ржавеющие автомобили.
Остовы машин с их синтетической начинкой, сложенные друг на друга, как поваленный карточный домик.
Крысы…
— Причиной взрыва, — говорит Ник, обращаясь к голове, что подскакивает на уровне его коленок (теперь дело приняло традиционный оборот — его рука прижата к ее затылку, чтобы направлять движения), — стало, судя по всему, сочетание электростатического разряда, возникшего во время погрузки, и массы фенольной пыли, накопившейся в бункере.
Раздается негромкое — и с точки зрения тактильных ощущений вполне приятное — мычание, за которым следует односложное выражение женского недоверия.
— Фенольной, — лаконично говорит Ник, и его эрекция ослабевает, превращая член в нечто вроде ириски, застрявшей у женщины между зубов. Он нахмуривается. — Фенольной. Что? Разве я не тебе говорю?
Она пожимает плечами, снова забирается на кровать и ложится на спину, поднимая колени к плечам.
— Как скажешь, — отвечает она.
В первый раз он трахает ее грубо, в отместку за наглость. Второй раз просто забавы ради. В третий — энергично и с чувством, для романтики. В четвертый — со слезами на глазах и причитаниями «я так и не знал своей матери», после чего умиленно погружается в сон.
Ему снится…
Взлетевшая к небу загрузочная воронка.
Джинкс видит, как она взмывает к небу, чувствует, как лицо обдает ударная волна, как воронка пролетает в считанных сантиметрах от его носа, словно желая подарить прощальный поцелуй.
Она летит по серебристому небу, и ее тень нависает над головой Ника — гигантский черный шестиугольник, устремляющийся все выше и выше. Ясное небо становится похожим на исполинскую атласную подушку, и на его фоне воронка смотрится осколком черного янтаря. Само небо в эти мгновения удивительно белое.
* * *
Нику Джинксу всегда хотелось стать свидетелем запуска космической ракеты. Это было его страстным желанием с детских лет. Сегодня — в день, когда человек впервые высадится на поверхность Луны, — во сне ему становится ясно: происшествие, свидетелем, если не причиной которого он стал, — тоже своего рода запуск. Взрыв. Мертвый груз, подброшенный в воздух незримой гигантской силой. (Очевидцы утверждали, будто из бункера вырвался мощный язык голубого пламени. Джинкс ничего подобного не заметил.)
