Даниил открыл форточку. Уже какой день по утрам у него болел зуб – пятый верхний справа. Денег вылечить зуб все равно не было. Даниил старался не обращать внимания. Зуб ныл омерзительно.
– Еды не осталось?
– Тебе чего? Шашлык по-карски? Осетрину бешамель?
– Вообще ничего?
– Пива вон стоит две бутылки.
– Хм, действительно пиво... Как это мы вчера не допили?
Протискиваясь на кухню, Артем просипел:
– Сосьялисьм о муэрте.
– Муэрте, муэрте. На кой хрен нам сосьялисьм?
Такой, как сейчас, он особенно напоминал толстого, глупого ребенка. Оглядев Артема, Лора сжалилась и спросила, не налить ли ему пива?
– Какое пиво – посмотри на меня... С утра вышел водички попить – блевал час, наверное, без перерыва.
– Это все последняя бутылочка твоя вчерашняя. Кто громче всех орал: «Еще одну! Переходим, блядь, на вино!» Сколько можно? Третий день творения!
– В смысле?
– В смысле, что третий день подряд в тварей превращаетесь! Еще раз устроите то, что вы устроили ночью, – нажалуюсь на вас Густаву.
– А что мы устроили?
– Ты лучше у Лоры спроси, что вы с Гребнем вчера устроили! Спермой всю квартиру провоняли!
Раскрасневшийся и мокрый, из ванной появился Гребень.
– Здорово, парни!.. Артем!.. бразер!.. ты, как бы, живой, что ли?.. а я думал, ты сдох уже на хуй... на радость, как бы, мировой буржуазии!
Гребень скакал по-боксерски вокруг Артема, а тот морщился и защищался негнущимися руками. Из комнаты слышались звуки попсовенькой песенки. Звуки казались знакомыми.
Даниил хотел сказать Гребню что-нибудь остроумное и жизнерадостное. Острота умерла, не родившись. Как это обычно бывает с похмелья, ты просыпаешься и обнаруживаешь, что связь между мыслью и словом разрушена. Открываешь рот и понимаешь, что понятия не имеешь, чем закончится фраза, которую ты произносишь.
– Люблю похмелье. Вы, как бы, дураки, ни хрена не понимаете в настоящем удовольствии. Я, может, и пью-то только ради этого состояния. Открываешь, как бы, глаза, и – wow! – мир не узнать...
– А я с похмелья мясо люблю. Грузинское. Хинкали там или аджапсандали. Или лобио...
– Лобио – это не мясо, это такие бобы...
Нарезав салат, Гребень пристроился к столу и принялся, сочно хрустя, завтракать. Остальные сидели и молча на него смотрели.
Потом Даниил все-таки сформулировал связную мысль:
– Гребень, ты скотина. Ешь как все – пельмени и макароны. Хватит травить душу своими фруктовыми салатами.
– С чего это мне есть пельмени и макароны?
– Пельмени и макароны – это еда бедных.
– Еда бедных – это, как бы, хлеб без масла.
– Ешь хлеб без масла.
– От мучного толстеют.
«Ха!» – только и сказала Лора. Сама она ела все подряд, причем с утра до вечера. И при этом даже не думала толстеть. Оставалась узкобедрой, узкоплечей, почти безгрудой девочкой-тинейджером. Вот только губы всегда немного припухшие... словно усталые.
Иногда, глядя на Лору, Даниил сравнивал ее с Полиной. С роскошной, ухоженной Полиной, которая любила свое тело... которая только на косметику, парикмахерскую, стоматолога, нижнее белье и противозачаточные «пилз» тратила в месяц больше $300.
Лора с ее короткой, почти под ноль стрижкой и вечно исцарапанными руками была другой. Из тех, переспав с кем, ты просто застегиваешь пуговицы на джинсах и думаешь, что именно сейчас было бы недурно покурить.
Даниил скосил на нее глаза и вспомнил, как Гребень рассказывал, что утренний секс здорово снимает похмелье.
Он привстал с табуретки и взял со стола бутылку пива. На ощупь бутылка была теплая и липкая. Он отковырнул пробку, и из горлышка выполз язычок тягучей пены. Даниил почувствовал, как к царящим в квартире запахам (дешевых сигарет, грязного белья, пота плохо питающихся людей) примешался мерзкий запах дрожжей.
– Ты, Лорка, помнишь, как мы вчера за этим последним пивом в магазин гоняли?
– Вы, как бы, вчера еще и из дому выходили? Густав узнает – убьет!
– Убрать бы тут... В смысле, к приходу Густава.
– Во сколько он обещал прийти?
– Кто ж его знает? Сказал, в первой половине.
– Время не сказал?
– Шутишь? Он же никогда не говорит. Конспирируется, блядь...
Все посмотрели на стол. На горы грязной посуды. На липкие бутылки, полные мокрых окурков. На разбросанные всюду почерневшие остатки еды и ярко-вишневое пятно от чего-то пролитого посредине стола...
По линолеуму цвета уличной грязи с видом первопроходцев изредка пробегали тараканы. Гребень выбрался из-за стола, поставил тарелку в раковину и положил ладонь Лоре на плечо.
– Товарищч, я уполномочен, как бы, донести до тебя задание партии. Тебе выпала высокая честь, товарищч. Ты должна будешь все здесь вымыть, убрать и до блеска надраить. Чтобы лидер нашей, как бы, группы остался доволен. Ты все поняла, товарищч?
Он заглянул Лоре в лицо и улыбнулся.
– Сука ты, Гребень. Мог бы и помочь.
– Я не могу. Я повел, как бы, Жирного на балкон, проветривать. А то он нам сейчас всю кухню заблюет. Ты ж не хочешь, чтобы Жирный заблевал нам всю кухню?
Они ушли на балкон. Даниил выискал себе еще один окурок и с ногами забрался на табуретку.
Лора состроила мину и начала понемногу складывать грязную посуду со стола в раковину.
Он пускал кольца и смотрел, как она двигается. Ногам было холодно, а справа за ухом противно бился пульс, но Даниил только затягивался... и смотрел.
У нее была длинная, красивая шея и зеленые глаза, а на предплечье была вытатуирована маленькая ящерица с желтым хвостом.
(убери свою кретинскую руку... и не надо так глубоко... я сама.)
Вообще говоря, Лора считалась девушкой Густава. Великого и Ужасного, Неуловимого и Всезнающего Густава, приезда которого они ждали сегодня утром. Правда... как бы поточнее? Тут имелся нюанс.
Даниил прекрасно помнил, что, когда в прошлом году Группе срочно понадобились деньги на выпуск листовок, а экспроприацию Густав решил не проводить, дело кончилось тем, что они две недели подряд по очереди водили Лору на вокзалы. Где по сходной цене продавали ее подвыпившим приезжим.
На эти деньги они потом издали целую кучу отличных, забойных листовок и газет. Большая часть из них до сих пор лежала в дальней комнате под кроватью...
Лора составила всю посуду в раковину и поддернула рукава футболки. Он посмотрел на ее губы. Губы у нее были красивые.
(не надо так глубоко... я сама.)
Футболка с изображением бандитских рыл незнакомой рок-банды. Угловатые плечи подростка. Полоска белого тела между футболкой и джинсами.
– Лора... – сказал Даниил, чувствуя, как садится его голос. Она перевела взгляд с раковины на него.
– Лора... иди сюда...
– В смысле?
– Ну иди...
– О не-ет!.. Ты-то хоть не лезь.
– Ну Лорка... Ну... Ну иди сюда...
– Вы что все, взбесились?
– Кто «все»?
Он встал, приобнял ее за талию и подтянул к себе. Она не сопротивлялась. Она просто смотрела на него усталым взглядом зеленых глаз.
– Ну давай...
– Чего «давай»? Чего все время «давай»?
– Давай, не ломайся...
– Почему с этим с утра-то лезть нужно, я не понимаю?
– Лора, пожалуйста!.. А поговорим мы потом...
– Слушай, Писатель, у тебя совесть есть? Думаешь, у тебя одного похмелье?
– Давай поговорим потом! Садись!
– У меня башка взорвется сейчас!..
Окончательно переставая понимать, что несет, Даниил продолжал говорить:
– Я быстро... вот увидишь – я быстро... ну давай... ну ПО-ЖА-ЛУЙ-СТА!!!
«Ох, блядь...» – выдохнула она, садясь на корточки и расстегивая молнию у него на джинсах.
В раковине шумела вода, в комнате надрывалось радио, а на столе, в куче мусора, лежала чумазая тряпка. Она умела делать... то, что делала... она умела это так, что мужчин скручивало в узел.
Она вставала с колен и равнодушным жестом вытирала губы, а мужчины долго не могли отдышаться и, поднося зажигалку к сигарете, чувствовали, как дрожит огонек. Но было что-то оскорбительное в покорности, с которой она соглашалась на то, чего хотели от нее мужчины.
Губы у нее были теплые и мягкие... и вся она была очень теплой и очень мягкой. Она делала все, что бы он ни пожелал... даже то, что невозможно сделать.
Он руками прижимал ее голову, а она не сопротивлялась. Она была лишь продолжением его воли, но с каждой минутой Даниил все отчетливее ощущал запах теплого, несвежего пива и собственной давно не стиранной футболки... все меньше понимал, зачем ему это нужно.
Он чувствовал, как издалека... из-за спины... на него накатывает острое, как приступ, удовольствие, как в затылок впиваются сотни тысяч крошечных коготков, как тело опять перестает ему принадлежать.
Она не прекращала двигаться ни на секунду. Он запрокинул голову, задохнулся... и именно в этот момент дверь на кухню открылась и в дверях появился Густав.
В раковине по-прежнему шумела вода. За окном по небу плыли грязные облака.
«Кхм», – судорожно выдохнул Даниил, чувствуя, как пляшут перед глазами красные чертики восторга.
