– Типичная папистская заморочка, – говорю.
Один из главных мифов про Шотландию – это противостояние протестантов и католиков. На самом деле против католиков у нас только антикатолики. Большинство антикатоликов бывают в церкви только на свадьбах и похоронах. Я-то никогда в эту хуйню не верил, это полная дичь, но паписты должны были дотянуть до двадцатого века, что уж тут говорить. Хотя бы для того, чтоб расшевелить иногда ваших упырей из «Хибз». Правда, среди нас нет ни одного настоящего католика. Биррелл, наверное, католик наполовину, как и я, но зуб не дам.
– Я всё думал, когда ты разродишься своим ежедневным секстанским бредом… уже десять, между прочим, но ты молодец,идёшь по графику, – сказал Билли.
До этого он сидел и жмурился на солнце, а тут встал и шлепнул меня по затылку, и боль превысила предел обидчивости. Рука у него тяжёлая, а я с бодуна. Тварь. Я обвёл взглядом сад и глубоко вздохнул. Да, его мама, наверное, католичка, как и моя.
– Да, так вот вчера ночью у меня уже почёсывалось, – сказал Терри, продолжая тему.
Я даже рад, не хочется заводить спор о том, у кого больше болельщиков (у нас, а раньше – у них), чья банда круче (их, а раньше – наша), где больше или меньге быдла, яппи, безумных фанов, пабов, шлюх, рейверов, больных СПИДом, школ, магазинов и больниц – в Лейте или в Горджи. Хуй-то с ним. Мы в отпуске.
Тут лицо у Голли загорелось. Мне знакомо это озорное демоническое выражение, и я не ошибся.
– Дело вот в чём, дружище, у тебя слишком длинная крайняя плоть, – сказал он Терри.
– Ну!
Терри как пыльным мешком по голове огрели. Билли лыбится, я тоже, хоть и почёсываю затылок до сих пор.
А наш мистер Гэллоуэй с невинным видом и широко раскрытыми глазами продолжает:
– Я к тому, что у тебя действительно длинная кожура, из-за чего её, наверно, труднее сдержать в чистоте, ну, как голову в шлеме, – спокойно объяснил он.
Мы с Билли весел переглядываемся, Джуса Терри зацепило.
– Что ты городишь, ёб твою? – ткнул он пальцем в Голли.
– А что, разве не так? – Малыш просто в мегаударе.
– Так или нет так, похуям. Разве о друзьях разговаривают в такой манере?
Голли спокоен, как слон. Когда он в форме, он, пожалуй, единственный, кто может сравниться с Терри по части стёба. Он – сама непоколебимость.
– Послушай, дружище, мы с тобой много лет играли в футбик. Я твой кожух тыщу раз видел. И не надо говорить, что я пялился на твой шланг, ведь и ты его под спудом не держал.
– Да его кожух под спудом не скроешь, – засмеялся Билли.
– Чё? – отозвался Терри.
Голли взглянул на Терри, потом на меня и Билли, потом снова на Терри.
– Вспомни, как ты засовывал себе под кожу сигареты, типа, ты куришь. Это ж был твой коронный номер, помнишь? Ты всё смотрел, сколько ты сможешь туда запихнуть. Все мы видели перцы друг друга. Не будем это отрицать. Я только говорю, что у тебя довольно длинная крайняя плоть по сравнению с другим, отчего, полагаю, тебе следует быть чуть более внимательным в отношении личной гигиены, только и всего. Это я всё к тому, что у тебя чешется, – объяснил Голли, поворачиваясь ко мне спиной, потому что я уже не могу сдерживаться, и все мы загоготали.
Все, кроме Терри, конечно. Но с ним толком никогда не понять, действительно он обломался или просто подыгрывает, чтобы поддержать покатуху.
– Ты просто больной. Тебе, значит, интересно чужие шишки рассматривать?
– При чё тут – рассматривать, Терри. Это всего лишь наблюдение. Мне на чужие шланги похуй, просто твой я видел из года в год, когда учились в школе, играли в футбол, всё такое. Я эту тему не раздуваю…
– Она и так порядком раздулась, – подмигнул Билли, – кожура то есть.
– … так что нечего так взбрыкивать, – добавил Голли.
Терри уставился на него ледяным взглядом и выпрямился в кресле.
– Так, значит, ты поступаешь? – Он кивнул на дяханов. – По всему миру о моём шланге терщишь?
– Нет… это не так… никому я не рассказываю, я… ебать… ладно, ладно, прости. Давай просто забудем этот разговор, – сказал Голли, и мы с Билли сдавленно захихикали.
Терри начал выступать, как будто защищает себя в суде. Практика у него, заметим, имеется, ворюга грёбаный.
– То есть ты признаёшь, меж парней не должно быть таких разговоров, если эти парни – друзья, а не пидоры?
– Только если ты признаешь, что у тебя длинная крайняя плоть, – отпарировал Голли.
– Ни фига, никаких условий! Если я признаю, это будет означить, что я признаю твоё право разглогольствовать о моём члене, чего я не допускаю. Это понятно?
Я задумался над его словами. Голли тоже: давай серёжку выкручивать. Я не мог понять, чего это Терри так вспух, я не ожидал от него такой щепетильности в отношении своей крайней плоти. Он всегда своим шлангом светит. Среди нас у него самая здоровая шишка. Я чего-то не врубаюсь, но Терри, похоже, конкретно зацепило, и это уже немного выходит за рамки, но у Голли хватит ума обратить на это внимание.
– Тут с тобой не поспоришь, старик. Правда хуя на стороне Тощего Лоусона. Признаю своё поражение, – и Голли потянул руку.
Терри посмотрел на неё и пожал.
– Но дело вот в чём, – продолжал Голли, кивая в сторону пожилых немцев, – здесь бы тебе ничего не угрожало, с твоим-то кожухом.
– Чё! – снова возмутился Терри.
Мы с Билли чуть со смеху не обкакались. Терри, похоже, собирался с силами, чтобы ответить, но так и не поспел.
– А таким, как я, – прямая дорожка в Дахау, мне-то обрезание произвели.
Помню, как Голли обрезали. Как он показывал нам в сортире в «Последней миле», когда ещё даже швы не сняли.
– А зачем тебя обрезали? – спросил Билли.
– Тесновато было. Это случилось, когда я налаживал одной из близняшек Брук, – объяснил Голли.
– Близняшек Брук, – с удовольствием повторил я, и Билли тоже заулыбался. Даже Терри немного подуспокоился. Как я их люблю – ебануться можно. Лучшие тёлочки на свете!
– Он так натянулся, что просто лопнул! – пустился в подробности Голли. – Разошёлся как молния. Я охуел. Сперва я решил, что это гондон лопнул и затянулся вокруг залупы, но уж слишком было больно. И тут я сообразил, что это моя, блять, крайняя плоть! Да, похоже было на сломанные жалюзи, когда верёвка наматывается на ролик, там где штырь переходит в залупу. Залупа посинела, потом почернела. Сестрёнки Брук позвонили в «скорую», меня отвезли в больницу: срочная ампутация крайней плоти.
– Ну и как, теперь лучше? – спросил Билли.
Мистер Эндрю Гэллоуэй надул губы.
– Поначалу было пиздец как больно, и не верьте, если кто-нибудь будет впаривать вам обратное. Особенно когда швы ещё не сняты, а ночью во сне у тебя встал. Зато теперь ебётся лучше прежнего. Тёлочкам это нравится. Я бы на твоём месте тоже подумал бы, Терри, с твоей-то кожурой. Сам знаешь, как говорят: сплошная кожура, под ней ни хера.
– Ты это о чём?
Голли положил одну ладонь себе на грудь, другую простёр к Терри.
– А вот о чём: вопрос не в том, достаточно ли хлеба, нас интересует, есть ли в этом сэндвиче колбаса?
– Всё у меня со шлангом в порядке, сынок, – рявкнул Терри, снова выставляя оборону, – из-под крайней плоти вылазит здоровенный штырь, когда на то есть причина. Ты просто подумай, где был мой перец прошлой ночью, а где твой: зажал его меж потных ладошек, как обычно! Так что даже не начинай! Да тебе вообще не тот кусок отрезали, когда обрезали, малыш.
Близняшки Брук. Хм-м. Хм-м. Менаж а труа с ними – голубая мечта. Я ни разу не обмолвился об этом с Терри, потому что он спокойно мог заявить, что уже проделал это с их мамой и двоюродной сестрёнкой до кучи. Бред, конечно, но однажды я пытался замутить с ними обеими, затащив их к себе после клуба. Мне дали от ворот поворот.
– Слушай, а кому их них ты тогда налаживал? – спросил я.
– Хуй знает, – отозвался мистер Гэллоуэй, – я их не различаю.
Билли задумался.
– Точно. Они идентичны. Никаких даже родинок, насколько я смог разобраься. Я думаю, Лесли стала чуть полнее Карен, но пару лет назад они были как две капли воды.
– Знаете, как можно их различить – отважился Терри.
– Знаю, что ты скажешь, – отрезал Голли, – одна проглатывает, другая сплёвывает.
– Это ты о Лесли, она ведь сплёвывает, – говорю, – он в рот-то берёт неохотно. Я-то знаю, сколько раз пробовал.
– Неверно, – сказал Терри, – возьмёт, если гондон натянешь. Но из них двоих ебётся лучше Карен. И в жопу даёт хоть куда.
– Поверю тебе на слово, – говорю, – я не большой любитель в сраку налаживать. Это развлечение для неопределившихся. Знаешь, что говорят о пацанах, которые вставляют тёлкам в зад: такие просто ждут момент, чтобы наладить какому-нибудь пидорку.
Терри вперил в меня испытывающий взгляд.
– Пиздёж! Даже не пытайся мне это впарить, Юарт. Это потому только, что ты забитый, пассивный и нелюбопытный колдырь. Побывать везде надо, старина. Представляю тебя в деле: пять минут в позе миссионера и обратно – в пивнуху.
