Собравшиеся опустили головы в тарелки. (Правда, вместо тарелок у всех нас были широкие плотные листья, вполне пригодные на роль посуды.) Я только сейчас задумался над этой странной особенностью нашего «банкета».
— Может, ему где-то лучше, чем с нами?
Увы, мои куцые знания языка чичева не позволяли быстро уловить смысл происходящего.
К счастью, мой сосед знал несколько португальских слов и помог мне с переводом.
— Сэм ушел.
Это я и без того понял.
— Он ушел на кладбище.
— Зачем потребовалось ходить на кладбище в такой поздний час? — спросил я.
— Потому что он ест вместе с матсангас, — ответил мой сосед.
Нас услышали, и вскоре разговор перешел на тему вампиров. Все пришли к выводу, что устраивать совместные трапезы на кладбище могут только вурдалаки и не нашедшие покоя мертвецы.
Понимать Нафири мне помешали мои высокие моральные принципы. Когда же они слетели с меня, как шелуха, я ее даже зауважал. Не будь Каланге, не было бы и Голиаты. Нафири являлась единственным работодателем в городе. Все деньги, которые вечером опускались в ее жестянку из-под краски, можно было заработать на следующий день, отскребая со стен лозунги РЕНАМО, латая крыши, наполняя щебнем ковш землеройного агрегата. Когда эта брошенная итальянцами машина не была занята на расчистке старого города, к ней цепляли самодельные плуги и использовали в качестве тягача на распашке новых полей к западу от «тростникового квартала». Насколько мне было известно, за эти работы Нафири ни с кого не брала и гроша.
Она являлась первым лицом Голиаты. Причем не просто нашим «администратором», а кем-то большим. Она была нашим начальником, нашим régulo.
Поэтому вы можете представить себе чувства, которые испытывал Сэмюэль.
Представьте себе Сэма, бывшего régulo, или мэра Голиаты в годы португальского колониального правления. Главу города, место которого заняла его родная сестра.
Я поинтересовался у своего соседа:
— Значит, ФРЕЛИМО назначило Нафири начальником вместо ее брата?
Сосед снял с шампура кусочек жареного мышиного мяса и забросил его, закинув голову, в свой изуродованный рот.
— Почему бы и нет? Нафири умеет читать.
Действительно, скудное образование, полученное Сэмом при португальцах, не шло ни в какое сравнение с образованием сестры, полученным от инструкторов ФРЕЛИМО в Дар-эс-Саламе. Так Сэм лишился официального статуса, тем более что он не разбирался в марксизме-ленинизме.
Чего у него было в изобилии, так это инстинкта жизни в маленьком городе. Поселившись в этих местах, Сэм и его компания оскверняли Голиату, словно зловоние. Из небытия вернулись «серые кардиналы» городка: парочка курандейрос. бывший местный представитель автомобильной фирмы «Форд», местный землевладелец, разбогатевший на алмазных копях Йоханнесбурга. Они обменивались рукопожатиями, они наводили мосты. С небрежным цинизмом они раскрутили маховик сплетен про Нафири и партию: ФРЕЛИМО запретила частную собственность! ФРЕЛИМО уничтожает памятники на кладбищах!
Даже не знай я ничего из этого, Сэму ни за что не удалось бы обмануть меня своей обходительностью, когда он нанес первый визит ко мне в школу. Все эти приторные похвалы и поглаживания по головке детей в самый разгар урока, и скороговорка придаточных предложений, и длинные заимствованные слова для меня выглядели неприятно.
— Скажите мне, сэр, что у вас за специализм?
Это была ловкая игра, и уровень ее элегантности определялся ораторским искусством, роль которого огромна в стране, где нет книг. Но на меня она произвела впечатление с точностью до наоборот. Я ответил на плохом чичева, сохраняя дистанцию между нами, давая ему понять, что мне он неприятен.
— Может быть, вы примете приглашение на сегодняшний вечер? Как насчет того, чтобы поужинать у нас? — спросил он, оставив все околичности и переходя прямо к делу.
Никаких призов тому, кто угадает, кого он имел в виду под «у нас», не предполагалось. Боевики РЕНАМО по-прежнему контролировали соседние с Голиатой территории. На безукоризненном португальском он сделал мне приглашение, как будто желал отужинать вместе со мной в парижском отеле «Ритц».
Я вспомнил просторное новое кладбище Голиаты и содрогнулся. Короче, я отклонил приглашение. Сэм пожал плечами. Мол, не хочешь — не надо. Он явно верил в то, что старые порядки скоро вернутся, это лишь вопрос времени.
Кстати, вопреки моим ожиданиям Сэм оказался отнюдь не тощим голодным созданием, каким я его себе представлял. Хотя они с Нафири родились от разных отцов, меня поразило их внешнее сходство. Лицо Сэма представляло собой более совершенную версию лица Нафири. Фигура же была стройной и грациозной. Глаза отнюдь не горели злобным огнем; возле них каждый раз, когда он улыбался, собирались лучики морщинок. Я легко представил себе, как, окажись вдруг на его плечах мантия городского головы, он ловко изобразил бы скромное изумление: «Как, не может быть!».
Сэм задержался на ступеньках веранды, слушая, как я веду урок. Я сделал вид, будто не замечаю его, и поэтому он время от времени издавал звуки, означавшие, по всей видимости, одобрение и рассчитанные на то, чтобы напомнить о своем присутствии. Интересно, как долго он собирается испытывать мое терпение?
В следующую секунду откуда-то из-за угла на главную улицу выехала та самая землеройная машина. Изрыгая облака дыма, она с грохотом приближалась к нам. Дети радостно вскочили со своих мест и, как обычно в таких случаях, бросились к балюстраде.
Они были готовы в любое мгновение сорваться с места и выбежать на улицу, лишь бы подивиться на машину и подразнить сидевшего за ее рычагами Редсона. Кстати, тому доводилось управлять агрегатами гораздо большего размера, когда он работал на рудниках в Южной Африке. Редсон неизменно принимал правила игры — резко ударит по тормозам, затем тут же рывком возьмет с места. Затем снова тормознет и снова рванет вперед, сбрасывая ребятишек с ковша прежде, чем те успеют опять вскарабкаться на него.
Сэм Каланге рассмеялся.
— Вы когда-нибудь раньше видели такую чудную колымагу? — спросил он, обращаясь ко мне. На этот раз он заговорил на чичева, чтобы его поняли дети. — Вы только послушайте! Гремит, как ржавое ведро. Больше недели она не протянет, вот увидите.
Дети повернулись ко мне, ожидая, как их учитель станет защищать деревенскую землеройную машину.
Сэм продолжал гнуть свою линию:
— Моя сестра — всего лишь женщина. Откуда ей знать, для чего нужно машинное масло?
Я посмотрел на пыхтящую дымом землеройную машину, отчаянно пытаясь придумать достойный ответ. Что верно, то верно, землеройка отнюдь не последнее слово техники. Обычный трактор со съемным ковшом, причем порядком проржавевшим. Однако я прожил здесь уже немало лет, и машина производила на меня впечатление: символ политики правящей партии.
— Послушайте, как работает двигатель! Да от этих звуков кишки выворачивает наружу! Вы только посмотрите! — тыкал пальцем Сэм. — Если в ближайшее время никто не выправит это колесо…
Взяв в руки воображаемый руль, он показал, как машина движется, вихляя, будто пьяная, из стороны в сторону. Дети зашлись криками восторга и захлопали в ладоши. Исказив лицо гримасой комического ужаса, Сэм зигзагами проделал путь через всю веранду: он как бы вел машину, а та его упорно не слушалась. Да, когда дело доходило до выступлений перед публикой, равного Сэму Каланге было трудно отыскать. Он дурашливо спрыгнул с веранды и бросился к дымящему агрегату. Редсону пришлось свернуть, чтобы избежать столкновения с Сэмом, и тот, донельзя довольный, с еще большим воодушевлением продолжил свой комический номер.
Как же смеялись дети!
Даже те из них, у кого были отрезаны носы.
Самое скверное заключалось в том, что я не мог остановить Сэма. Что ни говори, а он заставил меня посмотреть на итальянскую землеройную машину новыми глазами. Ржавая развалюха, жить которой осталось не больше месяца — если нам, конечно, настолько повезет, — после чего она навсегда превратится в бесполезную груду железа. Именно это и придавало забаве Сэма Каланге утонченную жестокость. Нет, он не говорил: «Я смажу маслом ваш трактор». Или: «Мои друзья, прячущиеся в саванне, помогут поменять погнутую ось». Он нам ничего не предлагал. Он просто оскорбительно принижал то, над чем был теперь не властен.
— Редсон!..
Водитель обернулся. Потешные балетные па Сэма заставили его остановить землеройную машину.
— Редсон! — крикнул я во всю мощь легких, охваченный каким-то неведомым вдохновением. — Дави его!
Дети разом смолкли.
Редсон непонимающе нахмурился.
— Дави его! — рявкнул я, интуитивно понимая, что поступаю правильно. — Давай! Посмотрим, кто кого — машина или он!
