ИЗ ПОКАЗАНИЙ ОБВИНЯЕМОГО ГОЛОВКИНА С.А. НА ДОПРОСЕ ОТ 28.10.1992 ГОДА:
(...)
... продолжая удерживать труп в прежнем положении, сделал надрезы кожи в области плечевых костей рук, голеней ног и стал снимать с него кожу. Местами я кожу изнутри подрезал, а местами просто сдирал. В общем, снял кожу единым лоскутом и изнутри посыпал солью, которую специально для этой цели принес с конюшни манежа. Это я сделал для того, чтобы подольше сохранить кожу, просто решил попробовать, что получится. До этого таким образом я снимал шкуры с павших лошадей.
(... )
... чем больше жертва вызывала у меня симпатию, тем больше мне хотелось манипулировать с ней, с ее телом, больше резать, вырезать...
Его отвезли в Горки, в гараж — он сам вызвался продемонстрировать свою пыточную. Видеокамера оператора следственной группы тщательно фиксировала предметы, выносимые из подвала: топоры, молотки, шила, ножи с причудливо изогнутыми лезвиями, хирургические ножницы, шприцы, ремни, веревки, детские вещи со следами засохшей крови. Затем появились человеческий череп с подсохшими лоскутами мяса и небольшое цинковое корыто с какой-то темной массой на дне.
Головкин, правая кисть руки которого была пристегнута наручниками к руке омоновца, словно завороженный, смотрел на корыто.
— Что это? — удивленно спросил один из оперативников.
— Кровь, — спокойно ответил маньяк. — Я ее с последних пацанов, со всех троих, в корыто нацедил, а потом паяльной лампой выжег... Просто хотел узнать, что из этого получится.
ИЗ МАТЕРИАЛОВ УГОЛОВНОГО ДЕЛА № 18/58373-86:
(... )
... после нескольких насильственных половых актов Головкин связал подростку руки и удушил его, перекинув веревку с петлей через ступеньку лестницы.
Затем, убедившись в смерти ребенка, подвесил его за ноги на вделанный в стену крюк, отрезал нос и уши, отчленил голову, нанес множество ударов ножом по туловищу, вырезал внутренние и половые органы. При помощи анатомических ножей и топора расчленил труп, вырезал мягкие ткани, поджарил их на паяльной лампе и съел. Части тела, кроме головы, вывез в лес и закопал. Отчлененную голову убийца хранил в гараже.
Он вскрыл черепную коробку, выжег паяльной лампой мозг, отсепарировал мягкие ткани, а в дальнейшем демонстрировал череп Сергея П. другим жертвам для запугивания...
В тот же день маньяк отвез оперативников и следователей к путевому указателю «Звенигородское лесничество», где показал яму — ту самую...
Он больше не отпирался, не пытался покончить жизнь самоубийством. Его даже перевели в одиночную камеру, и об этом маньяк сильно жалел: ему так не хватало того самого «вора», который помог советом написать «явку с повинной»...
В глазах Головкина засветилась надежда. Он рассказывал все, что только мог вспомнить, пытливо заглядывал в глаза оперов и следаков, с трудом удерживаясь, чтобы не спросить: ведь теперь, когда я все сказал, меня точно не расстреляют? Ведь психов вроде меня не расстреливают, правда? Куда меня повезут: в Сычевку или в Казань?
ИЗ ПОКАЗАНИЙ ОБВИНЯЕМОГО ГОЛОВКИНА С.А. НА ДОПРОСЕ ОТ 22.10.1992 ГОДА:
Закончив с расчленением одного, я заставил другого пососать еще раз мой половой член и, по-моему, пытался совершить с ним акт мужеложества. Перед тем как совершить убийство, я повесил его с помощью веревки за руки на крюке. При этом я использовал и кольцо металлическое, которое затем обнаружили в моем рыбацком ящике. Я его надел на крюк, сделал петлю, накинул мальчику на шею и пропустил веревку через это кольцо. Все это я сделал с тем, чтобы придушить его, если вдруг он вздумает кричать. Закончив все эти приготовления, я сообщил, что буду на груди его выжигать нецензурное слово...
(... )
Во время выжигания этого слова он не кричал, а только шипел от боли. Затем я повесил его на веревке сине-белого цвета...
(... )
2 июня 1993 года произошло событие, которого маньяк и ждал, и боялся одновременно. Он был направлен в Институт общей и судебной психиатрии имени В. П. Сербского.
Увы! — надеждам «закосить под психа», которые он так лелеял, не суждено было сбыться. Согласно закону, главным критерием определения невменяемости является «невозможность отдавать отчет в своих действиях или руководить ими». Сергей Александрович Головкин был признан вменяемым. А решение медицинского консилиума, в отличие от судебного, обжалованию не подлежит.
Литерное дело «Удав» было почти закончено. Расстрел шел однозначно. Но до суда, как ни странно, было еще далеко.
В октябре 1993 года в России была предпринята попытка очередного государственного переворота, и «одиночки» спецкорпуса Матросской Тишины потребовались для более высокопоставленной публики; в то время в бывшем кагэбэшном режимном корпусе № 9 бывших защитников Белого дома содержалось не меньше, чем высокопоставленных воров и бандитов. И подследственного перевели в СИЗО № 2, в Бутырку, но тоже на «спец».
Конечно же, тюремная администрация прекрасно понимала, что могут сделать с маньяком в общей камере: слух о заезде на «спец» знаменитого «Фишера» мгновенно разлетелся по «блатному телеграфу». Понимала администрация и другое: Головкина непременно следует оставить в живых — для будущего судебного процесса.
Именно потому маньяка довольно долго продержали в «одиночке», подыскивая подходящих сокамерников. И лишь спустя неделю таковые были подобраны: восемь первоходов, без связей и веса в уголовном мире, с соответственными статьями обвинения: «Незаконное получение банковского кредита», «Хищения в особо крупных размерах», «Получение взятки»...
Новая «хата» находилась на так называемом «большом спецу», который традиционно предназначается для серьезного контингента, но тем не менее была «лунявой», то есть без «дорог». Воры, державшие на Бутырке масть, не имели с этой камерой связи и, следовательно, не могли свершить правосудие.
Последнее обстоятельство и позволило маньяку дожить до суда.
* * *
Суд состоялся в октябре 1994 года.
В последний момент было решено переиграть — судебный процесс был закрытым. Слишком кровавые подробности, выплывшие во время следствия, могли бы привести к непредсказуемым последствиям, вплоть до поджога здания суда и линчевания подсудимого.
Головкин сидел в металлической клетке под охраной четырех конвоиров, опасливо глядя в зал: матери и отцы погибших детей пытались дотянуться до убийцы через стальные прутья.
В одной из смежных с судебным залом комнат дежурила бригада «Скорой помощи» — трижды родителям убитых становилось плохо с сердцем.
Защищал маньяка опытный адвокат Пашков. Виновность Головкина в совершении чудовищных преступлений не вызывала сомнений, и потому адвокат мог лишь попытаться убедить суд заменить исключительную меру наказания пожизненным заключением. Мол — в быту и на работе характеризуется положительно, имеет поощрения, за успехи в коневодстве награжден Большой серебряной медалью ВДНХ, активно помогал следствию, написал «явку с повинной», ранее не был судим...
«Оставьте ему годы для молитвы», — попросил адвокат в конце процесса.
Однако для суда такой аргумент показался неубедительным.
19 октября 1994 года судья Дзыбан наконец огласил приговор.
По совокупности всех вмененных подследственному обвинений он получал 28 лет лишения свободы. Однако 102-я статья тогдашнего УК («Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах») поглотила все остальные.
В тишине судебного зала сухо и бесстрастно прозвучал голос судьи:
— Именем Российской Федерации... приговорить Головкина Сергея Александровича к исключительной мере наказания — расстрелу.
Осужденному предоставили последнее слово. Поднявшись, он взглянул сквозь прутья решетки сперва на судью, а затем в зал и, откашлявшись в кулак, глухо произнес:
