Потом не двигались, ну, чтоб прическа не обрушилась…
Они оставляли перед зеркалом всю себя! Только маски, которые должны понравиться этим мотоциклистам… Мне было как-то не по себе, когда я это видела.
Эта страшная картина напоминала мне о самой себе. Я ведь тоже, помню, старательно размалёвывалась и наряжалась, чтобы понравиться анашистам и потом героинщикам. И в своё время я полностью отказалась от самой себя, чтобы стать задвигой…
Короче, вся наша поездка сузилась до этих дебилов-мотоциклистов, хотя у большинства девушек были постоянные парни. Эльке, в комнате с которой я спала, в первый вечер написала письмо своему другу. На второй – пошла на дискотеку и вернулась совершенно разбитой. Сказала мне, что зажималась там с одним. Думаю, сделала это только для того, чтобы доказать другим девушкам, что и ей кто-то интересуется… Теперь её терзали угрызения совести, и она даже начала плакать.
Теперь она пыталась внушить себе, что влюбилась в этого козла с мотоциклом. У её парня, конечно, ещё не было мотоцикла! На следующий вечер пришла вся убитая и только рыдала. Оказалось, этот её тип спросил другую девушку из класса: «Скажи-ка, мне с этой выгорит или ну её?» Рози, той ещё круче повезло… Учительница застала её с каким-то кадром в машине. Понятно, чем они там занимались. Рози была так пьяна, что практически не могла ходить. Не знаю, сколько этот урод вылил в неё коктейлей…
Рози была ещё девственницей, но теперь, конечно, уже не была. Девушки устроили настоящее собрание, чтобы посоветоваться, что делать с Рози. Они не волновались нисколько на счёт типа, который её напоил и фактически изнасиловал.
Теперь они все требовали, чтобы Рози отослали домой. Я единственная была против.
Они страшно обиделись на Рози – учителя запретили им ходить на дискотеку. Они и сами хотели позажиматься там, да потрахаться…
Меня очень удручало, что никакой солидарности не было между девочками, дружба прекращалась, как только в игру вступал парень. Это было как с героином, который то и дело вмешивался в мои отношения со Стеллой и Бабси…
И хотя меня все эти кровавые драмы никак не касались, последние два дня я пила как сапожник. Настроение хоть топись от этой поездки!
И всё-таки я решила жить в этом мире, таком, каким он был. Я не думала больше о побеге. Мне было ясно, что любой побег будет побегом к наркоте. И я понимала, что наркота ничего мне не даст. Но должна же быть какая-то золотая середина между наркотиками и этим обществом говноедов! Я нашла себе нового друга и успокоилась.
С ним можно было говорить. Он мог мечтать, но для всего имел и практическое решение. Ему тоже многое в этой жизни казалось отстойным. Но он говорил, что сможет откупиться от этой жизни – это проще всего. Хотел стать бизнесменом, заработать кучу денег и потом купить себе рубленую избу где-то в канадских лесах и жить там. Как и Детлеф, он мечтал о Канаде…
Он учился в гимназии, и от него я заразилась страстью к чтению. Я заметила, что и общая школа, если работать для себя, может кое-что дать кроме этого смехотворного аттестата. Я стала читать. Всё без разбора. Гете и Пленцдорфа, Гессе и, прежде всего Эриха Фромма. «Искусство любви» Фромма стала для меня настоящей библией.
Некоторые страницы я выучила на память, просто потому что постоянно их перечитывала. Даже выписала себе некоторые пассажи из книги и повесила их над кроватью. Да, этот крутой тип действительно рубил фишку! Если бы все люди придерживались тех принципов, о которых писал Фромм, то жизнь снова стала бы осмысленной… Только всё-таки сложно жить по его правилам, потому что не все их знают. Я бы с удовольствием поболтала бы с Фроммом о том, как ему удавалась жить в этом мире по своим темам… Во всяком случае, действительность такова, что и с его теорией не всегда выходишь победителем.
В любом случае, эта книга должна быть главным школьным учебником так я думала. Но в классе не говорила об этом, естественно: боялась, что другие посмотрят на меня, как на идиотку. Я иногда брала «Искусство любви» с собой в школу, и читала прямо на уроке: думала, что найду там ответ на те вопросы, что обсуждались в классе. Как-то раз учитель увидел, что я читаю, взглянул на название, и тотчас отнял книгу. Когда я хотела на перемене получить её обратно, он сказал: «Просто замечательно, барышня читает порнографию на уроке! Я конфискую книгу!» Он действительно так сказал! Имя Фромма ничего не говорило ему, а «Искусство любви» говорило ему не о любви, а о порнографии. Конечно, чем ещё могла быть для этого разочарованного типа любовь? Теперь он думал, что вот – явилась старая наркоманская шлюха и развращает детей…
На следующий день он отдал мне книгу, сказав, что она в порядке. Но в школу попросил её не брать – слишком уж двусмысленное название…
Впрочем, это мелочи. Были вещи, которые убивали меня ещё больше, чем эта история с Фроммом. У меня начались неприятности с ректором, тоже разочарованным и неуверенным типом. У него не было ни малейшего авторитета, и он всё пытался как-то компенсировать это криком и муштрой. Если его урок шёл первым, то он просил нас спеть песню и сделать гимнастику. Чтобы проснуться, говорил он. Хорошие оценки доставались тем, кто повторял, что он говорит.
Помимо прочего он вёл у нас музыку. Как-то раз ему захотелось сделать нам одолжение и поговорить о той музыке, которая нас интересовала. И он начал:
«Современная музыка или так называемый джаз…» Я думала, что он имеет в виду поп-музыку, и спросила у него: «Что вы собственно имеете в виду под современной музыкой – джазом? Современная музыка, – поп или рок, – сильно отличается от джаза». Может быть, я это не тем тоном сказала, не знаю… Короче, объяснила ему, что такое современная музыка. Ему это, естественно, не понравилось, он разошёлся и выслал меня вон из класса.
В дверях я примирительно сказала: «Мы, наверное, друг друга как-то недопоняли».
Он сразу сдал назад и позвал меня обратно. Но вернуться я уже не могла и проторчала весь урок в коридоре. Но, видите, я крепко держала себя в руках, и не пошла домой!
На следующей перемене меня вызвали к нему в кабинет. Я вошла и увидела, что он держит моё берлинское дело. Перелистывал его, будто читая. Потом громко сказал, что я тут не в Берлине. Я только гость в его школе. И при определенных обстоятельствах буду выкинута вон. Так что надо вести себя, как подобает гостье.
Я просто обалдела! Всё, спасибо, я не хочу больше в школу! Такие ежедневные столкновения мне не нужны. Сопротивляться я тоже не могу. Как-то мне пришло в голову, что если директор вооружается этой папкой, то, значит, он ещё слабее меня…
Если прежде я под влиянием друзей решила хорошо закончить школу и перейти в гимназию, то теперь уже ничего и слышать не хотела о школе. Я была уверена, что не справлюсь. Психологический отбор, приёмный экзамен, специальное разрешение школьного совета и что ещё там нужно, если ты переходишь из общей школы в гимназию, нет – слишком много! И я знала, что моё дело будет везде, куда я ни приду.
А что – у меня был мой очень здравомыслящий друг, понемногу появлялись знакомства в нашей деревне. Мои друзья отличались от меня но, во всяком случае, были лучше, чем эти бычки из городков. У нас было настоящее общество в деревне, маленький клуб. Немного старомодно всё – например, ребята слишком много пили, – но меня приняли, хотя я и была совсем другой.
Некоторое время я думала, что могла бы стать как они или как мой друг, например, но недолго я так думала. С моим другом всё закончилось, потому что и он, в конце концов, захотел со мной спать. Ну нет – я просто не могла себе представить спать с кем-то кроме Детлефа! Я всё ещё любила Детлефа! Я много думала о нём, хотя и не хотела думать. Иногда я писала ему письма. На адрес Рольфа. И была настолько сознательна, что ни одного письма так и не отправила… Потом я услышала, что он снова сидит. Стелла тоже была в тюрьме.
У нас в округе были ребята, к которым меня тянуло сильнее, чем к ровесникам в деревне. С ними я могла свободнее говорить и о себе и о своих делах. Там я не боялась за своё прошлое. Мы одинаково смотрели на мир, и мне не надо было притворяться и приспосабливаться. Мы были на одной волне с ними. Поначалу мне не хотелось тесно корешиться с ними. Они все экспериментировали с наркотиками…
