С Тарасихой он затеял мероприятие, которое назвал «наш свечной заводик». Схема имела две задачи, текущую и перспективную, что сильно его радовало, он пренебрежительно относился к одноходовкам. Текущая заключалась в том, чтобы создать бордель из настолько профессиональных шлюх, можно сказать, фанаток этого беспокойного дела, образованных, подкованных и широко мыслящих, чтобы ценник начинался от тысячи баксов за ночь, такой закрытый клуб для эротоманов. Отдельных эротоманов можно было при случае и заснять, предлагая потом выкупить исключительные права на просмотр. Особая программа предусматривала подготовку «шпиёнок», которых можно было делать женами и подругами нужных людей. В перспективе схема представляла собой очень симпатичный запасной аэродром на тот грустный день, когда сахарный бизнес накроется медным тазом. В том, что бизнес накроется, он не сомневался, ментовское прикрытие имело известные пределы, для того, чтобы развиваться дальше, надо было лезть в политику или продаваться на корню акулам капитализма, первое претило, а второе таило массу непредсказуемых последствий.
Обычная сводня такое предприятие не тянула, требовалась дама с творческой мыслью и, желательно, завихрением в мозгах. Именно ею, по счастью, оказалась Лена Тарасова. Он познакомился с ней случайно, получив по электронной почте приглашение посетить «вечер для тех, кому за тридцать», заехал, прикинулся шлангом, рассказал чудную историю, что он главный энергетик на электромеханическом заводе, сам поразился, как гладко излагал, в помещении, днём служившем офисом риэлторской компании, сидели пять мымр глубоко за сорок и трое дундуков со следами борьбы за алкогольную независимость. Среди этого праздника разврата порхала местная тамада, жопастая, подтянутая тёлка, весьма аппетитная для своих «за тридцать пять», и пыталась развеселить мучеников секса. Он подкараулил её у туалета и предложил, а поехали отсюда нахуй. Энергетики гуляют, расхохоталась подвыпившая тамада, поехали, чёрт с ними, с уродами, хочу в стрип-бар «Белый медведь». Есть, мадам, сказал он и почувствовал воодушевление.
Я выступала здесь несколько лет, сказала Лена, когда они уже изрядно накачались. А до этого была гимнасткой, между прочим, мастер спорта. Училась в юридическом институте, но по профессии не удалось работать. Время от времени она подзывает стриптизёрш, шепчет им на ушко ласковые слова и оставляет номер телефона. Ещё у меня двое детей и муж с Украины. А муж с Украины тебе зачем, удивляется он. У детей же должен быть папа, искренне отвечает Лена. Наш случай, думает он, полное ебанько. Для прикрытия он загружает в машину первую попавшуюся блядь, сначала завезём меня в загородный дом, говорит он, а потом водитель доставит тебя домой. Это далеко, спрашивает Лена, дети ждут. Он смотрит на часы, три часа ночи, хороша мамаша.
Возле дома он показывает Дорофееву условный сигнал «без моей команды не уезжать», в доме даёт шлюхе пятьсот долларов и запирает в гостевой спальне, сиди тихо, чтобы я тебя не слышал. Звонит Дорофееву, приводи в хату. Он сидит в кресле возле камина, Лена переминается с ноги на ногу, мне домой надо, где тут вызвать такси. Трусы сняла, командует он. Ну, подожди, ноет Лена. Он вытаскивает из брюк ремень и щёлкает в воздухе, трусы сняла, умница, встала на четвереньки, ползи сюда, он опять щёлкает ремнём в воздухе, ты не знаешь, что делать? Ах, славно, цыпа, теперь полижи яйца, ай, молодца, пойдём-ка, красотка, в кровать. Утром Лена смотрит на него с пошлой улыбкой, ты меня изнасиловал. Ага, потягивается он, прошу за порцией свежего йогурта.
Мужу часто изменяешь, спрашивает он перед тем, как сделать предложение. Я ему не изменяю, говорит Лена, он – гомик.
УТРО ТУМАННОЕ. ДЕСЯТЬ.
Она понимает, что её волочёт вихревым потоком, ей страшно, пугающе страшно, она понимает, что без этого она уже не сможет жить, не сможет, как прежде, быть заботливой женой, любящей мамой, прилежной домохозяйкой и только. То есть дочь она, конечно, по-прежнему любит, но такого отчаяния от скуки и пустоты и полной безнадёги существования с мужем в Барнауле, такого сознания отрыва, я живу только для того, чтобы вырастить Настю, больше нет. Её жизнь будто раздвоилась и каждая из этих половинок вполне цельная и самодостаточная. Она смотрит на дочь и иногда думает, хорошо, что не вся моя жизнь подчинена только тебе. Внешне всё выглядит по-прежнему, она домоправительница в доме, Настя ходит в детский сад, чтобы она могла уезжать к Кириллу на ночь в квартиру, которую он приобрёл на Чистых Прудах, взяли няню.
Как послушница она проходит курс разврата. Втроём, вчетвером, потом такой толпой, где она не всех запомнила по именам. Она пытается убедить себя, что занимается всем этим ради денег, очень хочется иметь собственную квартиру, которую она обставит по высшему классу со своим сегодняшним опытом, но совесть, к сожаленью, подсказывает, что это не так, что вознаграждение играет второстепенную роль. Поэтому ей нравится слушать оправдательную теорию, которую специально для неё придумал Кирилл, женский век короток – от двадцати до сорока, надо всё успеть, выйти замуж, родить, поддаться зову инстинкта. С первыми двумя вещами у тебя всё в порядке, ничто не мешает нырнуть с головой в омут, считай, что я тот лодочник, который вытащит тебя из пучины и отправит обратно в болото счастливой семейной жизни. Она сидит на нём, попа привыкла к его хую, она слушает и думает, я не хочу обратно в болото.
Было страшно и непривычно, когда Кирилл первый раз отправил её в одиночное плаванье. Соблазнишь этого орла, сказал Кирилл и показал фотографию, зовут Паша, также как твоего мужа. Напросишься к нему на встречу как представитель социологической службы, ответ «я не знаю» не принимается. Мне нужно, чтобы его жена, ревнивая страхолюдина, узнала об измене и подала на развод, папа жены финансирует фирму этого деятеля, после этого ему каюк.
Она сидит в кабинете Паши, задаёт дурацкие вопросы, которые ей приготовили в социологической службе, и думает, что царица Клеопатра за ночь с собой требовала утренней казни. Она смотрит на этого человека, ни жалости, ни сострадания не возникает. Где вы живёте, спрашивает Паша. Далеко, в Подольске, отвечает она, так трудно добираться в это время, людей в электричке как сельдей в бочке. Хотите, подвезу, предлагает Паша. Жена не заругает, Павел Николаевич, кокетничает она. Мы ей не расскажем, веселится Паша. В Подольске, специально для этого случая, снята квартира, она лежит под этим человеком, смотрит на часы и точно знает, что произойдёт через пятнадцать минут: в квартиру ворвутся охранники из частного сыскного агентства, разъярённая жена и начнётся дикий скандал. Одеваясь, она смотрит на беснующуюся женщину, не такая уж она страшная, просто обиженная жизнью.
Всё больше и больше она ощущает свою принадлежность к этой тайне, тайне сведения и разведения людей, тайне совокупления, скрытого греха, пошлости, низости и предательства, тайне власти, она смотрит, приезжая в Москву, на людей, которые торопятся по своим делам, нервничают из каких-то мелких переживаний и ничтожных проблем, и думает, какая же скучная у вас жизнь.
Она отвозит Настю в Барнаул, наступило лето, бабушки соскучились по внучке, она работает у Кирилла второй год. В отношениях с Пашей нарастает прохлада, наверное, у него появилась баба, равнодушно думает она, объяснимо, молодой, здоровый мужик. Она навещает отца в больнице, у него подозрение на рак, он лежит на больничной койке серый и весь погружённый в свои болячки. Странно, что Юля за год так и не позвонила из этой Бразилии, говорит отец. Дорого оттуда звонить, говорит она, это она придумала историю, что Юля уехала выступать в шоу в Рио-да-Жанейро, да и разница во времени большая. Она мне письма пишет, я же тебе говорила, у неё всё нормально, много работает, устает. Ну, хорошо, говорит отец, главное, чтобы не пила.
Машина привозит её из аэропорта в дом, она слышит голоса на втором этаже. Интересно, кто на сей раз, она привычно раздевается. Голый Кирилл спускается по лестнице и целует в губы, здравствуй, милая, для тебя приготовлен сюрприз. Он завязывает ей чёрным бантом глаза и ведёт в спальню. Ну, здравствуй, сестрёнка, слышит она голос Юли, давно не виделись…
УТРО ТУМАННОЕ. ОДИННАДЦАТЬ.
Юлька, ты гений, говорит Лена, это же надо такое придумать: камерный театр имени Маруськи Стрептоцидовой. Она гордо улыбается, ты сама говорила, надо сделать супербордель. А то сиськи-письки, кого в наше время этим удивишь, мужики разбалованные, надо завлекать неожиданными поворотами, например, облом. Это как, удивляется Лена. Это просто, говорит она, проводим вечер непорочных невест, с девкой можно только спать, ебать нельзя. Насиловать будут, говорит Лена. Пусть насилуют, говорит она, за это пятикратный штраф, буратины богатые приезжают, не поскупятся. А по старинке можно, смеётся Лена, мне так нравится, когда бывают юные мальчики, как известно, лучшего молодого крепкого хуя может быть только два молодых крепких хуя. Ну, ты блядь, хихикает она. Поживи с мужем пидорасом, говорит Лена, на дверную ручку полезешь.
