– Там что, правда золотые пули?
Глаза у Дока горели безумием. Ну, то есть ещё не совсем, но на грани.
– Если быть совсем точным, то гильзы только позолоченные, но сами пули – чистейшее золото. Двадцать четыре карата. Рвёт мышцы и кость пробивает – на раз. А теперь, сделай милость, заткнись. Мне надо сосредоточиться.
Придерживая правую руку левой, Док аккуратно прицелился в Моисея. Очередная порция плазменных лучей обрушилась на грешников в амфитеатре, но Док не пригнулся и даже не вздрогнул. Он был полностью сосредоточен на цели. Может быть, этот мужик и не был подлинным – как говорится «родным» – Доком Холлидеем, но он, несомненно, обладал теми же твёрдостью и хладнокровием, то есть качествами достойными всяческого восхищения. Выстрел прозвучал неестественно громко, отдавшись тем же искусственным эхом, которым дрожал громыхающий голос бесноватого Моисея. Отдача была неслабой, но Док всё равно не отвёл глаза от Моисея.
Лжепатриарх пошатнулся. Его спина неестественно выгнулась, казалось, он сейчас упадёт, но – нет. Он оправился почти мгновенно и снова выпрямился в полный рост. Даже с такого расстояния было видно, как он весь трясётся от праведного гнева. Моисей медленно обвёл взглядом окрестности, словно в поисках еретика, решившегося на сие богохульное нападение.
– КТО ПОСМЕЛ ПОДНЯТЬ РУКУ НА ПРОРОКА ГОСПОДА НАШЕГО?!
Тишина, воцарившаяся в амфитеатре, была абсолютной – как безмолвие пропасти между галактиками. Бражники и прелюбодеи застыли на месте. Насколько Джим мог объективно судить, тишина длилась секунд пять-шесть, а потом раздался едкий, с туберкулёзным присвистом смех Дока Холлидея:
– Ну, я посмел. А что есть возражения?
Моисей так разъярился, что вышел из роли. То есть с виду он не изменился и голос тише не стал, но прозвучавшая фраза явно выбивалась из общей стилистики Книги Исхода:
– ДА, БЛЯДЬ, МУДИЛА, ВОЗРАЖЕНИЯ ЕСТЬ.
После чего Моисей запустил в Дока одной из скрижалей. Док грациозно отступил в сторону, и пять из Десяти заповедей просвистели, оставляя за собой радужный инверсионный след плазмы, буквально в нескольких дюймах от плеча Джима. Каменная скрижаль ударилась о скалу у него за спиной и взорвалась, словно граната, запущенная божьей дланью, с ослепительной белой вспышкой. Взрывная волна едва не сбросила Джима с уступа. И тут началось уже настоящее светопреставление. Стреляя с бедра, Док выпустил и Моисея всю обойму, но ничего не добился, только сильнее его разозлил, так что взбешённый пророк запустил в них второй скрижалью – содержащей заповеди с шестой по десятую, не попав в Дока с Джимом, Моисей призвал на их головы Энергетический Вихрь Бога.
На самом деле Энергетический Вихрь Бога – это был откровенный плагиат из «Утраченного ковчега»[10], но Джим этого не знал, и поток плазмы, несущийся на него в виде вопящих и воющих черепов, явился ему как кошмарная галлюцинация.
Моисей, амфитеатр внизу, даже Док – всё исчезло из виду. Джим видел лишь взвихрённое облако, сотканное из смутных расчленённых фигур, – только сгустки ослепительного сияния. Они все как будто летели вверх. Или может быть, падали вниз.
* * *
Кроваво-рубиновый свет сочился сквозь узкие прорези на потолке. Плотные изломанные лучи, не толще карандаша, прорезали туманную дымку от высокого свода до пола из чёрного мрамора, создавая причудливые трёхмерные геометрические фигуры – такая мерцающая «колыбелька для кошки» из натянутых красных верёвок, сплетённых из яркого света. В самом центре высокого купола было круглое отверстие чуть побольше: оттуда свет падал отвесно, вертикальным столбом, и почему-то казался насыщеннее и ярче, чем остальные лучи.
В общей стилистике оформления явно прослеживалось влияние исламского зодчества. Когда Сэмпл Макферсон создавала этот чертог и другие покои в своих владениях, ей виделось что-то похожее на громадную мечеть, мрачную и величественную. Ей хотелось замкнуть пространство – просто в пику сестрице с её просторным и светлым восторженным христианством. Но если мечеть – это храм, где прохлада и святость, то в мечети Сэмпл, с её дымной алой подсветкой и абстрактной мозаикой в виде стилизованных языков пламени в чёрно-красно-золотых тонах, всё говорило о вечном проклятии. Большие хромированные шары, излучавшие смутный свет, плавали в воздухе, как в невесомости, и изрядно усиливали впечатление жёсткого сюрреализма. Рунические письмена и каббалистические символы, выложенные золотом на чёрном мраморе пола, лишний раз подтверждали, что в этом храме нет места безмятежности и милосердию, равно как и вере, надежде и святости. Если это была мечеть, то мечеть из Преисподней, где вместо смиренных молитв, истовой веры и поклонения Аллаху, творились всякие изуверства, извращённые пытки и издевательства: достаточно только взглянуть на крылатую фигуру в цепях, стоящую на коленях на чёрном полу, в круге алого света.
Свет падал сверху, так что логично было предположить, что за пределами этого зала существовал некий мир, где, вероятно, были подобия солнца и неба. На самом деле там не было никакого мира. Сэмпл так и не собралась создать оболочку реальности для придуманного ею Ада, где она жила не тужила, забавлялась, как могла, и вообще была крайне довольна жизнью в загробном мире. Сэмпл вообще не любила выходить из дому. Приятности типа зелёной лужайки и синего неба – это для Эйми. Если дать Эйми волю, она все перестроит по образу и подобию своих представлений – ограниченных, консервативных, ортодоксальных и скучных – о пасторальном Рае.
Как это обычно бывает в загробном мире, разграничения между владениями двух сестёр были сложными и запутанными. Конечно, удобней всего было бы предположить, что макфилд-перришский Рай Эйми располагался где-нибудь наверху, как и положено Небесам, а арабский Ад Сэмпл – внизу, как и положено Аду, но подобное предположение было в корне неверным. Конечно, понятно, откуда оно происходит. Остаточное явление досмертной жизни, отголоски наших тамошних представлений о мире ином. Однако посмертное существование гораздо сложнее.
Над коленопреклонённой крылатой фигурой стояла другая, без крыльев, одетая в чёрный костюм в милитаристском стиле, сшитый то ли из пластика, то ли из очень блестящей кожи, и в больших тёмных очках, полностью скрывающих глаза. Эта вторая фигура находилась вне круга света от центрального луча, но всё же достаточно близко, чтобы её чёрный костюм ловил отражённые красные блики. Вы, должно быть, уже догадались, что это была Сэмпл Макферсон, настроенная вволю поиздеваться над скованным пленником. Она легонько похлопывала по руке, затянутой в облегающую перчатку, какой-то штуковиной типа палки или жёсткого хлыста и разглядывала свою жертву со смесью презрения и предвкушения хорошей забавы. Не сводя глаз с крылатого существа, она медленно обошла его по кругу.
– Я очень тобой недовольна, знаешь? Ты меня сильно разочаровал. Тебе поручили простое задание, а ты и с ним не справился. Я так надеялась на тебя, а ты меня злобно подвёл. Так что я очень тобой недовольна.
Голос пленника был не громче шёпота:
– Прошу прошения.
Мелодичный умоляющий голос прозвучал резким контрастом с холодным, жёстким голосом Сэмпл. Сэмпл остановилась.
– Говори громче, слышишь?
– Прошу прошения.
Сэмпл снова пошла по кругу, обходя скованное существо в круге света. Пять шагов – полный круг. Жёсткая дробь её высоченных шпилек по зеркальному камню разбивалась эхом о стены, а затем отдавалась под сводом купола. Кожа костюма легонько скрипела, декоративные цепочки позвякивали при каждом шаге, но это были негромкие, слабые звуки, неспособные создать эхо. Они лишь слегка дополняли общую фоновую мелодию стона, что дрожала в пространстве печальной темой. Сегодня Сэмпл надела костюм, который она называла «гестаповским»: своё обычное одеяние для пыток и издевательств над пленниками, похищенными с Небес Эйми. Она придумала его сама, как и все остальные свои наряды.
Когда Эйми и Сэмпл разделились, Эйми, в общем и целом, сохранила свой прежний первоначальный физический облик, хотя, потеряв в лице Сэмпл ранее неотъемлемую составляющую своей личности, она как-то поблекла и превратилась в пресную, невыразительную блондинку с огромными влажными, как у испуганной дани, глазами, которые совершенно не подходили к её маленькому, узкогубому ротику.
Сэмпл, с другой стороны, развернулась но полной и создала себе новый облик буквально с нуля. Если Эйми являла собой неприглядное и бесцветное, но при этом манерное и донельзя самодовольное маленькое ничтожество, то Сэмпл выбрала внешность эффектную, яркую и откровенно сексуальную. В результате получилась такая решительная амазонка ростом в шесть футов, с изумрудно-зелёными глазами, иссиня-чёрными волосами и лицом, сочетавшим в себе самые лучшие выразительные черты Джейн Рассел и Элизабет Тейлор, плюс к тому – несколько дополнении собственного изобретения. В своём творчестве Сэмпл вообще тяготела к комбинаторике и вовсю сочетала детали, на первый взгляд совершенно несочетаемые – что явно прослеживалось и в этом её гестаповском одеянии. Оно сочетало в себе детали стандартного облачения доминатрикс и причудливой униформы какого-нибудь нацистского космического патруля и состояло из чёрных кожаных галифе с красными лампасами по внешнему шву, высоких чёрных сапог на высоченных шпильках и строгого кителя с прорезями и красными вставками, украшенного металлическими цепочками, декоративными медалями и эполетами. Волосы Сэмпл подобрала наверх и надела большие очки с очень тёмными стёклами.
