упуская возможности напомнить окружающим, в какую глубокую задницу он попал. С одной стороны, мы искренне переживали за него, как бы все пацаны не осуждали его, каждый принял ситуацию очень близко к сердцу, с другой – он будто бы винил нас за то, что только он в этой жопе, и это раздражало.
При нём вдруг нельзя стало шутить. Нельзя было по-прежнему радоваться жизни. Когда он был в компании, мы сами всё чаще молчали, встречались ненадолго, обсуждали только способы разрулить ситуацию и все её возможные исходы. Когда же его не было, в поглотившем нас унынии словно появлялись просветы, кто-то хохмил, кто-то заводил разговор на другую тему, и все украдкой сходились на том, что он сам во всём виноват, а ведёт себя так, будто виноваты все вокруг, кроме него. Будто он был жертвой, попавшей под удар. Мол, покурить хотели все, а возиться с говном не хотел никто.
В одну из ночей (встречались мы теперь преимущественно ночью) мы собрались во дворе попить холодного пивка. Пришли и девчонки, которые знали весь расклад и скинули в общую копилку столько, сколько смогли позволить. Не выдержав очередных Захиных причитаний о том, что «ему пи**ц», кто-то из них проронил неаккуратное: «Ой, слушай, хватит уже. Сам виноват». И тут Заху понесло.
Он сидел на корточках на бортике песочницы, противоположном от двух стоящих бок о бок скамеек, где в рядок расположились все мы. Бездарь плевал в песок шкурки семечек, не принимая участия в общем вялотекущем разговоре, но, как только услышал чей-то смех, начал чертыхаться и ныть. Стоило ему услышать обвинения в свой адрес, он вдруг подскочил как ошпаренный, шагом перепрыгнул на другой борт, другим шагом преодолел расстояние от песочницы до скамейки, с которой до него донеслись обидные слова, и навис над съёжившимися девчонками так, что было ясно, будь они пацанами, он бы без слов им вмазал: добела сжались его кулаки и вздулась жилка на виске.
– Вы-ы-ы!!! – заорал он, махая руками как псих. – Вы во-о-обще-е-е ничего не понимаете в жизни! Дуры! Что вы видели? Что?!! Вы вообще не знаете, как люди живут! Ваши богатенькие родители всё вам всегда давали, работать не надо, думать не надо, шмоток накупят, косметики накупят, за универ заплатят, права купят, тачку купят. Вы вообще думаете, что вы несёте? Вы меня знаете? Мою семью кто-то знает? Чем я живу??!! – слюна летела из его рта во все стороны, а кулаки беспорядочно рассекали воздух.
– Зах, успокойся, – тихо и настойчиво вступился Саня.
Девки прижались друг к дружке, но обе смотрели на Заху без страха, с вызовом и обидой, выжидая, видимо, когда он закончит орать на весь двор и даст им вставить слово.
– Ты не прав, – ещё тише и ещё твёрже сказал Саня.
– Не пра-а-ав?!!! – взвыл Захар. – В чём это я не прав?! Разъясни!
Саня, щелчком пальцев выстрелил в урну бычком, дотлевшим почти до фильтра, вальяжно закинул ногу на ногу, обхватив колено скрещёнными в замок пальцами, и сказал так твёрдо и спокойно, что Заха аж пообмяк.
– Ты не прав, что орёшь на девушек. Это раз. Во-вторых, ты бы лучше был благодарен, что все тебе помогают, и они в том числе, а не орал и срывался на всех. Ты сам заварил эту кашу, но прошу заметить, что расхлёбываем её мы все вместе. Так что заткнись, понял?
Заха резко развернулся на пятках, со всей силы пнул ногой мусорку, в которую только что чётко прилетел Санин бычок и до сих пор дотлевал там. Урна сделала мёртвую петлю на двух своих косеньких ножках, и весь мусор высыпался на землю, задушив нас вонью скуренных сигарет и прокисшего пива. Захар зашагал прочь, ни разу на нас не обернувшись, широкими ровными шагами, словно марширующий солдат, только руки спрятаны глубоко в карманы.
– Нервный, б**ть, – только и вымолвила Марго, доставая свою тонкую сигарету.
– Девки, не трогайте его лучше. И так тяжело парню.
– Тяжело? – не могла успокоиться Рита. – А кто в этом виноват, Саш? Ты мне скажи лучше.
– Ну понятно, что он сам виноват. Но любой мог быть на его месте.
– Да, только вот что-то вы не торгуете гашишем. И вообще, знаешь, что он тут Асе говорил? Звонил ей вечером позавчера: «Ась, ну у вас же предки богатые, попросите у них денег». Да, Ась?
Ася кивнула.
– Нет, ты скажи, нормальный вообще? Как, по его мнению, мы должны просить у них денег? «Пап, мой друг торгует наркотиками, дай сто тысяч – отмазать его». Он в своём уме? Это при том, что Ася отдала вам свой ноут! И скинула бабла! А то вы все не знаете Захара? Этот человек никогда не будет благодарен и никаких выводов из истории не сделает. Сейчас вы рвёте задницы, чтобы его отмазать, влезаете в долги, а потом сами будете ему названивать и спрашивать про траву, так?! – Рита гневно смотрела на всех нас.
Никто ничего не ответил. В тот вечер все разошлись молча.
Наверное, женщины нужны для того, чтобы говорить нам, мужчинам, правду, о который мы предпочитаем не думать.
Чёртова Власть ничего не могла поделать с дымом. Каждый день дышать становилось всё сложнее и сложнее. Респираторы, больничные маски, повязки, закрывающие нос и лицо, продавались на каждом углу, но это не помогало. Из моего окна едва видно было шоссе, и, казалось, что даже шума от него стало меньше. Все, кто мог, уехал за границу или за город. Кто не мог, казалось, бродил словно по полю боя, вдыхая запах пороха и запёкшейся крови. Так казалось. На деле – вместо крови был человеческий пот, а вместо пороха воняло тлеющим торфом.
* * *
Суммы со старенького фокуса Жеки хватило на погашение примерно трети всей суммы, тысяч сто пятьдесят мы кое-как наскребли всем районом. Но оставалось ещё много. Цифра уже не такая гигантская, но для нас – непосильная. И тогда Вано решил организовать концерт в его поддержку. «И что, пацаны согласятся на халяву читать?» –удивился я. «Слушай, да они не имеют с рэпа никаких денег. Билетами отбивают аренду клуба и по кропалям делят оставшееся между собой. Я вот подумал, может объявить, что концерт в помощь пацану, и билет сделать подороже? Как думаешь, идея не плохая? Вряд ли, конечно, много людей придёт, но если будет хотя бы сто человек и каждый сдаст по 500 рублей, то это хотя бы полсотни. В Захином случае это уже что-то. Кроме того, попросим скинуть, кто сколько может, после концерта…»
Ванины пацаны идею поддержали, и мы принялись всё организовывать. Нарисовалась площадка, причём почти даром. Мы начали
