Хлопнула дверь. В кафе зашел Саня, махнул мне рукой, губами поздоровался с Ирой. Она, улыбаясь, ответила:
– Привет.
Саня пошел к кассе.
– Ты знаешь, я пойду… – сказала Ира.
– Да, если тебе надо.
– Пока. Спасибо…
Ира посмотрела в свою чашку. На дне оставалось немного кофе. Она подвигала ее по стойке и отставила.
– Пока.
Ира пошла к дверям, на ходу нажала на кнопку зонтика. Он не открылся, в нем что‑то заело. Ира повернулась, глянула на меня, еще раз нажала на кнопку. Зонтик открылся. Она вышла. Захлопнулась дверь. Саня подошел к моей стойке со стаканом чая и двумя пирожными.
– Короче, слушай, дела наши хуевые.
– А что такое? Горбатый опять что‑то хочет? Мы и так ему нехило отдаем за место…
– Не, Горбатый вроде бы пока заткнулся. Здесь другое. Батон и Чика валят в Польшу на рэкет. Нас кидают, на хер. Остаемся без крыши, без нихуя.
– Откуда ты знаешь?
– Рыхлый рассказал. Они к нему приперлись, распытывали, что да как – у него ж там брат уже полгода…
– А Питон?
– Питон, скорей всего, поедет с ними. Они ж три друга, три товарища… Своей головы нет ни у кого, только все вместе. Решили, бля – хули на базаре с куртками стоять, зарабатывать сто баксов в неделю? А в Польше на рэкете те же сто баксов можно сделать за день, ни хуя при этом не делая.
– Да, это плохо, что они у нас за спиной…
– А что ты от них хотел? Думал, что ли, что они – друзья? Говнюки они, а не друзья. Думают только о себе, нас ни в хуй не ставят…
– А если к ним на хвост?
– То есть – на хвост? В Польшу, что ли?
– Ну а что? Почему бы и нет?
– Нет, ты что? Ты понимаешь, о чем говоришь? Это ж, бля, стопроцентный криминал, вымогательство. За это, знаешь, что бывает?
– Знаю.
Место: Польша
Дата: 16/05/1993
Время: 14:07
Музыка: нет
Старый сто девяностый «мерс» стоял на обочине. По обеим сторонам шоссе был лес. Питон, Батон и Чика играли на капоте в карты и пили баночное пиво. Саня сидел за рулем, я – рядом с ним.
– И что дальше? – спросил Саня.
– То есть?
– Тебя еще не заебало?
– Меня давно уже все заебало. Все вообще.
– Я не про это.
Я посмотрел на пацанов. Батон бил Чике – проигравшему – щелбаны.
– Странно, что они на щелбаны играют, а не на бабки, – сказал я. – Детство, видно, вспомнили…
– При чем тут, на хуй, щелбаны? Ты что, вообще не просекаешь? Что нас в любой момент могут повязать? Что все это, на хуй, скоро кончится? И кончится херово…
– Поляки нас не тронут. Им насрать. Мы ж поляков не трогаем. А что у нас со своими – их не волнует, и ты это знаешь. Тем более, мы никого не пиздим, и денег берем немного. Пятьдесят тысенций – это мелочь, каких‑то три доллара с носа. Некоторые снимают по полтиннику…
– Дело не в этом.
– А в чем тогда?
– Ни в чем. Ты тоже ни хера не понимаешь.
Я глянул в зеркало заднего вида. На шоссе – еще далеко – показался автобус.
– Э, хватит вам херней страдать! – крикнул я. – Работа едет!
Питон собрал карты с капота, засунул в карман рубашки. Чика, Батон и Питон сели сзади. Саня завел мотор. Автобус проехал мимо нас – с самопальным прицепом для товара на продажу. «Мерс» рванулся с места, обогнал автобус. Чика высунулся из окна, знаком показал водиле тормознуть. Водила сразу все просек и съехал на обочину. Саня тормознул перед автобусом, остался за рулем. Мы вчетвером пошли к автобусу. Я, Чика и Питон зашли в салон.
– Здрасьте, – сказал Питон. – Вас приветствует русский рэкет. Все приготовили по пятьдесят тысенций. И чтоб без глупостей. Поняли?
– Ну вот, каждый раз попадаем под раздачу, – прошептал женский голос.
– Послушайте, ребята, давайте сначала поговорим. – Лысый худой мужик схватил Питона за рукав. – Я – руководитель группы, я все объясню… Здесь такая ситуация…
– Что ты хочешь? – Питон резко вырвал руку. – Не хуй здесь ебать вола, ты понял? Лучше им скажи, раз ты здесь главный, чтобы все быстрей отдали бабки. Чем быстрей сдадут, тем лучше – раньше сядешь, раньше выйдешь… И чтоб не мелочью – заебешься с ней потом…
– Нет, зачем же так, ребята? Неужели мы…
– Кому сказал? Кончай ебать вола!
Я и Питон прошли в конец салона, Чика остался со «стволом» в начале.
– А в туалет можно выйти? – спросила старая тетка с крашеными рыжими волосами.
– Сиди, сука! – крикнул Чика. – Не обоссышься!
У заднего ряда мы повернули обратно. Питон брал деньги, я считал и складывал в сумку на поясе. Старший втирал что‑то Чике, Чика не слушал.
– А у меня нет… – сказала девушка с короткой стрижкой.
– Что, натурой хочешь заплатить? – Питон заулыбался, показав гнилые зубы и две фиксы. – Не, не пойдет. Нет времени. Когда‑нибудь потом. А счас гони монету…
– Нет, я вам серьезно говорю. На таможне забрали весь товар – не таможенник попался, а дебил. Со всей группы до меня одной доколупался. Почти все забрал, осталась мелочь. И что выручила, все потратила…
– Не пизди.
Питон схватил ее за локоть, начал стягивать с пальца обручальное кольцо.
– Вы что, не надо… Что вы делаете? Это же…
– И сережки снимай, сука. Здесь с тобой не шутят…
– Ладно, – сказал я. – Отстань ты от нее. На хера тебе ее сережки? Что ты будешь с ними делать? Если на таможне…
– Не лечи меня, ты понял? – Чика снял кольцо и потянулся к серьгам. Она взвизгнула на весь автобус.
Старший группы дернулся, ударил Чику в нос. Чика выстрелил. Еще. Еще. Еще. Старший пошатнулся и упал в проход между сиденьями. Женщины заверещали.
– Ебаный ты в рот! – заорал Питон. – Охуел ты, да? Сваливаем, на хуй!
Питон рванулся к выходу, я – следом.
Кто‑то крикнул:
– Хватайте их, держите!
Мы выпрыгнули из автобуса, вскочили в «мерс». Саня резко тронулся.
– Ну, ты, Чика, ебаный на голову! – орал Питон. – На хуя стрелял?
– Ты видел, он взъебнулся, в нос мне ебнул…
– Ну и что, что ебнул? Ебнул бы и ты его в ебальник пистолетом… А сейчас – пиздец. Хорошо, что номера замазал грязью… Но они нас видели, ты понял? Думаешь, они сейчас поедут до границы? Ни хера, они сейчас – в полицию. Он, бля, старший группы, без него они хуй знают, куда ехать… В общем, надо съябывать отсюда.
– И куда? Домой? – Саня глянул на него.
– Не домой, бля, а куда подальше. Лучше, бля, в Варшаву. Там нас хуй найдут… Но и работы тоже нет. Давно уже поделено все, на хуй…
Место: Москва
Дата: 16/11/2006
Время: 17:10
Музыка: Big Black, альбом «Pigpile»
Серега сидит за прозрачным столом, заваленном журналами, газетами и распечатанными на принтере листами. Кроме макулатуры, на столе – тонкий монитор, эргономичная клавиатура и узкие колонки. Жалюзи на окнах наглухо закрыты, светятся неоновые лампы.
Серега улыбается, глядя на меня. На нем – широкие джинсы и майка с надписью «Fuck the System…or the System will fuck you».
– Давай сразу договоримся, – говорит он. – Я тебе уже писал… Никаких расспросов про то, что случилось тогда… Ну, во время выборов. Это к твоей ситуации, как бы, отношения не имеет. Реально. А ты ведь приехал насчет своей ситуации? Я правильно понимаю?
Я киваю.
– Где остановился?
– Пока еще нигде. – Я киваю на сумку и рюкзак. – Поеду к Оле. Ты ее помнишь…
– Та подружка, которая пела в том веселом проекте? Припоминаю… А что, она тоже в Москве?
– Уже два года или около того.
– И что она здесь делает?
– Поет в какой‑то группе.
– Понятно. Как тебе Москва – оазис капитала и потребительской культуры? Сколько ты здесь не был? Года три?
– Да, ровно три года. Но тогда, сам понимаешь, сидел и не высовывался. Так что, значит, все пять лет…
– Да, за это время кое‑что здесь поменялось. Либерально – буржуазные ценности пошатнулись… Под давлением госкапитализма… Пошатнулись, но не рухнули…
– О чем ты говоришь, какие, на хер, ценности? Любые ценности – прикрытие, ширма. За ценностями стоят бабки. Вернее, за теми, кто эти ценности двигает. Какая‑нибудь телеведущая пиздит про то, какая у нее хорошая семья, и как все это важно – потому что ей за это платят. Госпрограмма по повышению рождаемости. С другой стороны, ей никто не мешает в свободное время ебаться за деньги с каким‑нибудь олигархом…
– Ну, ты, как бы, прав, но все равно… Идет борьба, постоянная борьба. Уже внутри капитализма, внутри общества потребления. И борьба знаешь, какая? Между разными подходами к одним и тем же понятиям. Это и есть политика. А ценности? Здесь я с тобой не согласен. Ценности всегда существуют. Даже при социализме и то были ценности…
– Какие ценности при социализме? Ты что? Может, сразу после революции или в двадцатые, тридцатые какие‑нибудь ценности и были… Но как я себя помню, никаких ценностей… Финский гарнитур – вот была ценность. Или телевизор «Рубин». В крайнем случае, туфли «Саламандер». Но не партия, не коммунизм, не Ленин… Все это – фальшак, пустышка, то, во что никто…
