Джим Кэррол - Дневники баскетболиста

Эта забава всегда практикуется, если проплывает какая-нибудь реально громадная херня. Блин, мы такую мерзопакость видали: население этой канализационной местности живет с несомненным размахом. Однажды мимо несло дохлую свинью (в смысле, животное, а не копа). Она, должно быть, с севера Гудзона, убежала из загона на барже, перевозящей скот, и потопла. Цвета была отвратительно белого и какая-то студенистая, раздавшаяся в два раза больше нормального размера. Помню, как она продефилировала перед нашими взорами, и потом дня три (истинная правда) никто не лазил в воду.

Короче, сегодня мы, то есть Джонни, Дэнни и я, собрались в парке у баскетбольных площадок, немного поиграли, опрокинули по паре кружек пива и пошли на улицу. (Улица называется Симен[5]-авеню, по-моему, довольно смешно, и я знаю одну девицу, живущую на углу улиц Симен и Каминг; чувакам она дает с целью похудеть, но не стоит ее осуждать: что взять с девушки, если у нее такой адрес?). Ну ладно, добрались мы до моста на 225-й улице, перешли по нему в Бронкс, перебежали по рельсам к «обрубку» (так мы называем большую скалу, откуда прыгаем). По пути на нас напала здоровая свирепая сторожевая овчарка, пришлось делать ноги и лезть от нее на забор. Короче, развлеклись, потому что иногда съебаться от этой шавки не получается, и рискуешь, что она одним махом оторвет тебе штанину и, возможно, вместе с приличным куском задницы. Однажды с нами был Сэм Макгигл, не успевший вскарабкаться на забор, тогда мы посоветовали ему замереть, чтобы собака его не тронула. В общем, он застыл в какой-то придурочной позе, зверюга приблизилась, пару секунд пообнюхивала, и только наш Сэм расслабился, нехило цапнула его за жопу.

Так вот, пришли мы к обрубку, порыскали в кустах в поисках сныканных нами купальных плавок и ракушек (в связи с отсутствием здесь раздевалки растительность неплохо ее заменяет). Потом как следует припрятали имевшиеся деньги и стали переодеваться. Когда мы были в одних лишь трусах, из-за кустов до нас донеслось хихиканье, мы повернулись и узрели трех девчонок, силящихся врубиться в происходящее шоу. Мы решили, что иного выхода кроме нападения нет, стянули белье и, полностью голые, атаковали их, кидаясь ракушками. Тут выявилась их истинная непорочность, они понеслись со скоростью ветра, не прекращая хихикать, и все посматривали на наши мотающиеся приборы. Мы надели плавки и взошли на обрубок. Он где-то двенадцать футов в ширину, с одной стороны течет Гарлем-ривер, сзади проходит поездная магистраль Гудзон-Гарлем. Рядом куча скал поменьше, конечно, в подметки не годящихся самой главной вершине, высотой около восьмидесяти пяти футов. Каждая скала носит собственное имя, например, «Суицид», «Врата ада», «Палец ангельской ноги», а верхушка, самое понтовое место для подобных, блин, экзерсисов, зовется «Ангел ада».

Туда-то мы и полезли, на самый верх, представляющий собой массивный плоский камень, потрескавшийся настолько, что в расщелинах растут мелкие цветочки, напоминающие клевер. Мы присели и стали нетерпеливо ждать, когда туристический корабль «Cirle Line» покажется из-за поворота у моста и направится в нашу сторону Прыгать по-настоящему приколько, когда всякие древние пары из Огайо, монахини, японские менеджеры и прочие гости Нью-Йорк Сити, выложившие по пять баксов за речную прогулку вокруг острова, пялятся, как мы скачем в эти вонючие воды. В общем, первым пошел Дэнни, а мы с Джонни, свесившись, следили, как он минул первое и единственное препятствие — деревце, торчащее на скале футов на пять ниже нас, — потом прямо, руки прижаты к бокам, корпус вытянут; ноги стиснуты, в воду он влетел ракетой. Сверху казалось, что до низа не меньше 50 008 футов. Но Дэнни и раньше прыгал с «Ангела ада», и он рубил эту фишку. Пришла очередь Джонни, а он, как и я, на вершине был впервые. Пересравши до смерти и разинув пасть, он еще раз бросил взгляд на реку, помахал нетерпеливо ждущим любителям достопримечательностей, отступил на шаг назад, раз пятьсот глубоко вздохнул, пробормотал: «А ну, на хуй», — потом проорал тоже самое, сжал яйца обеими ладонями и сиганул. Вниз он летел с широко разведенными ногами, вертелся, словно изображал Попая[6], продолжая зажимать пах. «Хуже не придумаешь», — отметил я со вздохом, когда он вошел в воду. Это еще мягко сказано, поскольку он врезался туда злосчастным осьминогом, конечности в разные стороны, и звук шлепка больно звенел у меня в ушах, пока я оставался наверху. Показавшись на поверхности, он поплыл к берегу, гребя одной рукой, а другой растирая свою невыносимо зудящую задницу, и из-за его медлительности его успела хорошенько накрыть волна дерьма, и это злосчастное зрелище вызвало у Дэнни, стоящего на берегу у тропинок, неистовый хохот. Подошел мой черед, корабль почти миновал нас, и весь народ криками подбадривал меня, садисты херовы.

В голове опустело, я даже не снял кроссовки и просто сиганул, как в нелепом полусне, и не просыпался, пока не коснулся поверхности воды. Движение совсем не ощущается, чувство такое, словно подвешен над отвесной скалой в воздухе, вода настигает тебя стремительно и болезненно. Я сильно треснулся о воду, но зашел не слишком глубоко и, вынырнув, обнаружил, что все туристы мне аплодируют. Я двинул к берегу к остальным, мы отвернулись, стянули плавки и продемонстрировали пидорским туристам голую жопу, когда корабль разворачивался и брал курс на Гудзон. Оделись и двинули назад (кстати, старый гомосек Эдди подглядывал из кустов, как мы переодеваемся). Я вернулся в наш квартал и решил пойти домой, поесть, сделать записи и лечь спать; знаю, что всегда можно дождаться утра, а потом уже начинать перед всеми хвастаться и показывать, какой я охуительный и так далее.

Сегодня вечером бухали в парке с Дэнни, Жирным Эдди и Шином, нажрались в сиську, и нам пришло в голову взломать парковую сторожку и спиздить мячей для разминок перед важным матчем, ожидающим нас на следующей неделе в Лонг-Бич. По большому счету, взломом это не назовешь, поскольку Дэнни спер вчера ключ у Сэла, этого туповатого паркового служителя. Он оставил ключ в двери, когда мыл ванную. Сэл — потрясающий кадр. Он поклоняется то ли дьяволу, то ли другой фигне из этой оперы, и частенько, убираясь в сортире, становится на колени и начинает читать какие-то безумные псалмы, сопровождая их странным хрюканьем. Он натурально ебанутый. Итак, мы подкрались к сторожке, открыли дверь и взломали найденным на полке с инструментами небольшим ломом кладовку со снаряжением. Взяли четыре новых фирменных мяча «Bob Cousy», сунули их в брезентовый мешок, смылись из парка и отнесли их заныкать у Дэнни на хате. Маме его сочинили, что выиграли их на ярмарке, устроенной Церковью Апостола Иуды, благодаря офигенно счастливой случайности. После вернулись в парк, засели на скамейках у спортивных площадок, чувствуя, что совершенно подзаебались. Неожиданно к нам на приличной скорости чешет полицейская машина. Мы запаниковали и побежали по широченной бейсбольной площадке. Я мотанул налево прямиком по полю, а остальные, как предполагаю, побежали прятаться на трибунах справа. Копы погнались (разумеется) за мной, так что я развил охуительную скорость, но меня по пятам настигал поток света фар и развязка неумолимо приближалась. Слышал, что мои кореша, глядя на меня, как на идиота, громко ржали. Я напоминал им Джеймса Брауна[7], как позже поведали они мне. Я почти достиг противоположной границы поля и уже вот-вот мог оторваться от преследователей, но услышал не обрадовавшее меня восклицание: «Стой, а то стреляю по ногам». Надо думать, я тут же тормознул. Водитель остановился рядом со мной, один коп вылез наружу, толкнул меня к тачке и обратился к персонажу, который сидел на заднем сиденье: «Это тот парень?» «Гмм, что это за парень?» И из машины выходит Липи Луи Сальвадорио из Бронкса, мой главный соперник по баскетболу и сын парикмахера, у которого я стригусь, Сэла Сальвадорио. «Да нет, — произносит Луи, — это Джим Кэррол, мой главный соперник по баскетболу, он живет здесь, в Манхэттене». Как я понял, Луи в тот вечер обобрали где-то неподалеку, и он рыскал с копом в поисках злодея. Коп спросил меня, зачем убегал, и я ответствовал, по той причине, что другие тоже стали убегать. «Ты осел!» — сообщил мне он и неслабо вдарил по коленям дубинкой, чтобы поквитаться за устроенную мной глупую гонку. Я вернулся к моим пидорам, и они остаток вечера стебались надо мной, пародируя мое улепетывание в стиле Чарли Чаплина. Ну и пошли на хер, а также пойдет на хер парикмахер Сэл со своими ебаными стрижками.

Сегодня меня выперли с моей злоебучей работы на стадионе «Янки», но мне абсолютно необидно. Как обычно, всучили впаривать наифиговейший товар: мороженое. Обычно мороженое не главная подстава, в отличие от попкорна; но сегодня было около 20 градусов, и моросило, а здесь даже фрукты не очень фруктово выглядят. В общем, хожу как всегда туды-сюды по верхней трибуне, радовало только наличие одной блондиночки в секции 20, делавшей эту тусовку в несколько раз краше, короче, телка, что надо. Черные брюки и все дела. Тут дождь зарядил сильнее, появилась команда стадионных служителей, накрывшая поле специальным тентом, не помню, как он, блин, называется, а пеньки с верхней трибуны поспешили забраться еще выше, где можно укрыться от ливня. Я тоже туда направился, и тут меня окликнули две чувихи и спросили, что продаю. Понял, меня позвали не только из-за мороженого, подсел к ним, и мы разговорились. Оказалось, они раскуривались, по крайней мере, так они сообщили, и мне захорошело после того, как курнул и посидел без этого херова ящика с мороженым за спиной. И вдруг проходит этот мозгоеб Руди, наш главный. Эта сука вечно шныряет по стадиону, вынюхивая отлынивающих чуваков, а я отношусь к его излюбленным мишеням. Он — натуральный немец, и, несомненно, мог бы стать заведующим газовой камеры в гитлеровском концлагере. На сей раз, он не мог доебаться до меня за нарушение десяти пунктов инструкции, но сидеть во время работы это ни-ни. Оставался только один шанс, я оставил ящик на месте и постарался смотаться в надежде, что он не разглядит ни моего лица, ни номера бэйджика, если я успею уйти на нижнюю трибуну. Фанатам это дополнительная забава, и вся трибуна одобрительно вопила, пока я старался обогнуть кайзера в такой вот уморительной обстановке. В итоге я начинаю делать спуск, сулящий мне спасение, но дело труба, ведь он закрыт и я все же попался. Этот козел срывает мой бэйджик эдаким напыщенным жестом, словно отбирает почетную медаль, и приказывает мне вернуть мороженое. Я сказал, куда ему пойти, где он найдет свое мороженое, повернулся и достойно покинул заведение, не снимая униформы и так далее, и никогда впредь невернусь в эту ебаную дыру, и пошли далеко шесть миллионов ходов и лестниц. Слава, блин, «Янки»!