Нет, в школе я не был нарушителем спокойствия: меня будто вообще не было. Я старался быть тише воды, ниже травы. Я мечтал быть невидимым, чтобы никто не замечал некрасивого, кривого Стрэнга Тупое Рыло. Я садился на заднюю парту и погружался в свои фантазии.
Дома, в спальне, я дрочил на картинку Сью Сторм, Девчонки-Невидимки – одной из героинь комиксов про Фантастическую Четверку. Больше всего меня заводили картинки, где ее похитили и держат взаперти. На картинках можно было найти вполне различимые сиськи, жопу, губы.
Интересно, могут ли поиски Аиста Марабу хоть сколько-нибудь сравниться по важности с поисками правды. Чтобы узнать это, надо углубиться.
ГЛУБЖЕ
ГЛУБЖЕ
ГЛУБЖЕ
И вот, я возвращаюсь к охоте, я достаточно углубился, я чувствую жару, вижу солнце. Оно светит мне в лицо – прямо в глаза. Я вдыхаю теплый, пыльный, сладковатый воздух и, прокашлявшись, думаю: заметно ли это в другом мире, там, где я – спящий полутруп.
Мы вернулись в город, и Сэнди – была не была! продал нашу фотоаппаратуру и купил старый джип.
– Нам бы только доехать на нем до Доусона. Он-то нас встретит как надо, – улыбнулся Сэнди.
– Как же ты без фотика, Сэнди? – Я ужасно расстроился, зная, как хорошо Сэнди снимает. Он часто говаривал печальным голосом: «Камера никогда не врет».
– С фотиком на Аиста не пойдешь. Тут нужно оружие посерьезнее, а Доусон – тот человек, который нам его достанет. Поснимать еще успеем!
– Я не могу ждать! – возбужденно ответил я. – Я вижу столько хороших кадров!
Мы нашли дешевый ночлег в бедном районе и весь вечер пили бутылочное пиво в спартанской хижине бара.
– А еда у вас есть? – спросил Сэнди у бармена.
– У нас лучший в Африке мясной пирог с картофельным пюре, – ответил он, – а на десерт – восхитительный яблочный торт, насквозь пропитанный взбитыми сливками!
– Боже мой, это как раз то, что нам нужно после долгого путешествия, – сказал Сэнди, и мы с большой охотой принялись пировать.
Несмотря на энтузиазм бармена, еда была не ахти. Ночь я провел в лихорадочном алкогольном полубреду. Во сне меня преследовали Марабу. Потом они превратились в пацанов с окраины. Несколько раз я просыпался в холодном поту. В какой-то момент я не на шутку испугался – меня преследовало нечто, оно не обнаруживало себя, но я чувствовал, что оно притаилось в тени. Нечто это было самим злом и вселяло такой ужас, что я уже не осмеливался доверить себя милости сна. Пока Джеймисон спокойно спал, я уселся за старый обшарпанный деревянный стол и стал делать записи в блокноте.
Утром мы отправились в путь. Палящее, душное солнце превратило Черный континент в огромный очаг. Я чувствовал себя уставшим, выбитым из колеи. Все было не по мне. Нагретый корпус машины обжигал голые коленки всякий раз, когда я случайно его касался. И ничего нельзя было с этим поделать: по пути на альпийское плато нас сильно трясло, и полноприводной джип едва справлялся с разбитой дорогой и крутыми склонами.
Я чувствовал себя все хуже и хуже, как вдруг, незаметно для себя, мы оказались в местах, иначе как райскими которые не назовешь. Осознание этого пришло ко мне, когда мы проезжали мимо восхитительных зарослей можжевельника и ногоплодника, где в воздухе разливались сказочные ароматы; после чего мы въехали в высокий бамбуковый лес с мощными ущельями, цветочными полянами и быстрыми ручьями, полными форели.
– Ну чем не рай! – воскликнул я.
– И не говори, Рой, – согласился Сэнди, открывая пакет шоколадного печенья, – Ням-ням, – улыбнулся он.
По пути мы видели пару слонов, стада буйволов, пасущихся на очищенных от джунглей лугах, а Сэнди утверждал, что видел даже редкого черного носорога. Наш пункт назначения – один из охотничьих домиков Доусона, № 1690, – находился чуть дальше, на высоте 7000 футов над уровнем моря, в самом сердце джунглей.
На одном из особо рисковых подъемов Сэнди протянул мне солидный джоинт, к которому он уже приложился. После двух хороших тяжек я почувствовал, что убрался в мясо. Обычно, когда я курю шалу или гашек, где-то в центральной части мозга мне удается сохранить островок трезвости. Островок этот превращается в увеличительное стекло, через которое я, как следует сосредоточившись, могу с определенной ясностью созерцать мир-но это-какой-то пиздец, после первой же тяжки
все осыпалось…
так ведь нельзя так
нельзя же
поднимаюсь
– Нам пора делать укольчик, Рой.
Просто божественно, Патриция.
Патриция Дивайн.
Я скоро вернусь, Сэнди.
– У тебя симпатичная подружка. Я ее раньше не видела. Хотя меня недавно перевели на это отделение.
Какая еще подружка? Неужто эта жирная блядь приперлась? Вряд ли – это какая-то ошибка. Ее уже давно кто-нибудь фачит, и слава Богу. А я ведь звонил этой сучке. Шутишь, бля. Возвращайся в Фэтхел, Дори, любовь моя.
Не говори так о ней, не говори о ней, как будто она существует в реальности, ее нет.
Так, спокойно.
– Она, видать, немного застенчивая. Но все равно очень симпатичная. А ты, Рой, темная лошадка.
Я едва ли смогу рассказать о себе, Патриция, а вот подумать есть над чем.
– Знаешь, Рой. Мне про тебя много чего рассказали. Я, честно говоря, в шоке.
– Так-так, сестра Дивайн, давайте-ка поменяем ему белье.
– Ах, старшая, конечно.
Тебя опять застукали, Патриция. Ты опять болтала с овощем.
В пизду белье.
Ненавижу, когда меня трясут, как горошину в свистке, свисток…
Свист.
Тут нужна ГЛУБИНА.
Г
Л
У
Б
Ж
Е
Мы покружили по тропинке, идущей по кромке леса, и наконец въехали на двор. Хижина была необычной постройки – на сваях. Запах дизельного топлива, исходящий от нашей машины, заглушил все ароматы. Пахло, как в больни… только не в больнице –
б
л
я
д
ь
– А он еще вполне увесистый, правда, Триция?
– Это точно… Мне совсем не нравится, что мы вот так запросто перетаскиваем его в коридор, Бев.
– Согласен, но это только на пару дней. Потом мы положим его обратно в палату. Так ведь, Рой?
А мне по хуй, куда вы меня положете. Хоть на помойку меня снесите, мне поебать.
– Все равно это не хорошо. Какому-то богатенькому частному пациенту понадобилась отдельная палата, а человека в коме, который у нас уже, считай, прописался, выталкивают в коридор, пока не выпишут этого толстосума…
– Больнице нужны деньги, такие клиенты очень выгодны.
– Хорошо, что его родственники придут не в мою смену, мне не придется объяснять, почему его выперли в коридор.
Глубже.
А как насчет потрахаться? Представлю себе эдакую голограмму Патриции Дивайн из плоти и крови и трахну ее… нет, нет, и нет
Доусон
Доусон похож на тюленя-убийцу, глаза открыты, взгляд настороженный, лицо в жировых складках…
Как же она выглядит, эта Патриция Дивайн
ВОЛОСЫ
ГЛАЗА
ЗУБЫ
КОЖА
СИСЬКИ
ЖОПА
МОХНАТКА
НОГИ
Женщина нужна здесь не как реальное лицо, а так, только для траха, только для
ГЛУБЖЕ
ГЛУБЖЕ
ГЛУБЖЕ
ГЛУБЖЕ
ГЛУБЖЕ
ГЛУБЖЕ
ГЛУБЖЕ
ГЛУБЖЕ
ГЛУБЖЕ
Доусон…когда мы добрались до хижины, он подскочил ко мне и, как будто не замечая Сэнди, стал с театральным радушием трясти мою руку. Несколько секунд он смотрел мне в глаза, в течение которых ухитрился достигнуть определенной степени близости, после чего загудел с нарочито сердечной интонацией: – Рой Стрэнг, я так много читал о вас в газетах.
Очень рад познакомиться.
– По части известности вы и сами не промах, мистер Доусон, – отпарировал я.
– Локарт, пожалуйста, зовите меня по имени, – запричитал он. Дурацкая ухмылка еще несколько мучительных секунд блуждала по его лицу, после чего он еще раз проникновенно посмотрел на меня. В его глазах была какая-то фальшь, неискренность, абсолютно не сочетавшаяся с его незакрывавшимся ртом. Знаете, кого он мне напомнил? Старого гомика, который бродит по барам для одиночек в надежде, что его кто-нибудь снимет; он еще вполне беспечен, но уже очень хорошо усвоил, что время безжалостно. Секунду или две его лицо выражало тревогу, как будто он читал мои мысли, после чего он снова закудахтал: – Смеем надеяться, что наша известность несколько более прочного свойства. Но, как говорится, всякая известность хороша. С этим изречением я готов согласиться.
Беседа начинала мне надоедать.
– Не в этом дело. Немногие были бы рады испытать то, что выпало мне…
– Что за самоедство, Рой! Вы меня разочаровываете, – прогудел он и хлопнул меня по спине, от чего раздался звук, будто свежую рыбу шлепнули на разделочную доску. Затем он потащил меня через весь дом в библиотеку, за которой открывалась оранжерея, завершавшая строение. Когда мы подошли к застекленным дверям, он вытащил с полки книгу и протянул мне. – Это для вас, – осклабился он. Я прочитал название:
