class="p1">Картина, представляемая взору покупателя, настолько была непривычной, что торговаться о цене некоторые начинали не сразу, а несколько выдержав паузу. За прилавком, немалую часть которого занимало женское нижнее белье, стоял взрослый, здоровый мужчина, умело и без смущения перечисляющий, очередной даме-покупательнице, достоинства лифчиков и трусиков-неделек того или иного производителя, при этом, как правило, крутя и растягивая, рекламируемый товар в руках.
Но работа есть работа, а деньги, как известно не пахнут, не пахнут ничем абсолютно, есть в них такая важная особенность. Альберт знал эту истину всегда; знал, когда, будучи старшим сержантом милиции, хладнокровно и целенаправленно подставил своего начальника, чтобы занять его маленькую должность с чуть бо́льшей зарплатой, знал, когда с дальним родственником таксистом стал приторговывать водкой, знал и тогда, когда, выручая своих знакомых деньгами, брал с них проценты.
И вот настали-таки долгожданные времена, он занялся собственным делом и теперь ему не надо прикидываться, лицемерить, притворяться, скрывая свой предпринимательский талант, он может его реализовать, реализовать сполна, честно зарабатывая на достойную жизнь.
Свою предпринимательскую деятельность Альберт начал два года назад, когда понял, что купить товар подешевле в одном месте, а продать его подороже в другом уже не есть спекуляция, а не больше не меньше — бизнес. Скрупулезно подсчитав на досуге, что на каждый, с осторожностью вложенный рубль, даже за вычетом дорожных расходов, арендной платы и добровольного пожертвования местной «крыше», можно выручить два, а то и три рубля, — засучил рукава и принялся за дело. Такая арифметика была ему по душе, ведь обогатиться без особых морально-нравственных усилий вдруг стало возможным. Однако, вливаясь в мирок частного предпринимательства, для себя раз и навсегда решил: главное, не потерять голову, не выпячиваться, не привлекать к себе внимания — накопительство вожделенных рубликов не терпит пафоса, лишних глаз и шума.
Он обоснованно считал, что когда заработную плату на заводах, да и в других местах задерживают месяцами, а кормить свою семью его прямая обязанность, то глупо и неправильно быть привязанным к своему заводу, школе, больнице, коллективу. Главное ведь не работа, ради работы, а работа ради, сытой и одетой жизни.
* * *
Промозглая октябрьская погода, то с прекращающимся, то с вновь начинающимся колючим косым дождем, не способствовала большому наплыву покупателей на рынок. Если кто и приходил отовариться, то, как правило, за продуктами, качество и ассортимент, которых на базаре были предпочтительней, чем в продуктовых магазинах.
Альберт жевал чебурек, слегка чавкая, громко запивал его горячим чаем, купленными здесь же на базарной площади у бабы Маши. Баба Маша подрабатывала к пенсии продажей разнообразной выпечки и горячего чая из термоса, развозила эту нехитрую домашнюю снедь в сумке на колесиках меж торговых рядов уличных ангаров и крытых павильонов. Ее чебуреками и пирожками перекусывал весь рынок.
Торговка еще не успела отойти от прилавка, когда к нему подошли трое подростков в кожаных куртках и кепках — «таблетках». Двое из них грызли семечки, с негромким, но отчетливым: «тьфу», отплевывали опустошенные кожурки себе под ноги, третий был чуть повыше ростом и пальцами правой руки, согнутой в локте, виртуозно прогонял через каждый палец капроновую нитку сантиметров пятнадцать в длину с насаженными на нее эбонитовыми костяшками… «цок, цок, цок».
По внешнему виду молодых людей было понятно, что потенциальные покупатели явно не пай-мальчики; жестикуляция, сленг, дерзкие ухмылки, на гладких, еще не знающих бритья лицах, лучше всяких письменных характеристик говорили о их принципах и образе жизни.
Ребята сходу стали рассматривать разложенные в полиэтиленовых пакетах спортивные костюмы: «А почем вот этот, «ЮСА чемпион?».
Так как, продавец не успел еще проглотить разжеванный базарный чебурек, ответ несколько затянулся: «Пять…пятьдесят…», тут он решил выдержать паузу, чтобы протолкнуть содержимое ротовой полости в пищевод и потянулся за чаем в картонном стакане. Ребята почему-то обрадовались такой цене и, не скрывая угрюмого удовлетворения, переглянувшись почти в один голос чуть слышно проговорили: «Недорого».
Альберт по привычке внимательно следил за реакцией покупателей, его, и без того, узкие глазки еще более сузились и забегали, веснушки, обильно покрывающие лицо, стали менее заметны из-за того, что в голову ударила кровь и они слились с цветом кожи. Он догадался, что ребята при деньгах, а значит торговаться вряд ли будут и, глотнув чая, сделал заметное усилие над глоткой, чем вогнал комок мясомучной каши в себя, — от напряжения глаза покраснели, проступили слезы, Альберт откашлянул и продолжил: «Пятьдесят восемь тысяч».
Таким принципом зарабатывания Альберт руководствовался давно, если появлялась возможность, не нарушая закона, увеличить выгоду от сделки, то он не находил причин отказываться от этого. Если покупатель-клиент готов платить: будь то пенсионер, рабочий, с постоянно задерживаемой зарплатой, мать-одиночка или вот такие вот маргинальные, сами того не понимающие, но неудержимо жаждущие проверить на прочность границы человеческой вседозволенности подростки, по взгляду которых уже сейчас можно догадаться, что деньги на костюмы, кепки, сигареты они добывают у… пенсионеров, рабочих, с постоянно задерживаемой зарплатой, матерей-одиночек, учителей, врачей и не способных постоять за себя сверстников, — то пусть платит! Никто никого не неволит.
* * *
«Жизнь ломает людей без шума, без криков… без слез… незаметно».
Максим Горький «Мещане»
Неумолимо и безжалостно время. Но еще неумолимее и безжалостнее жизнь, до краев наполненная человеческим равнодушием, эгоизмом, ложью и лицемерием. Она превращается в поработителя, хладнокровно захватывающего умы и сердца, привнося в них, как ни странно, энергию антижизни, могучую и грозную силу распада, неотвратимость внутреннего разложения и гниения.
Такая жизнь словно колоссальный асфальтоукладывающий каток цинично и без капли сомнения проходится по судьбам людей, не оставляя и малейшего следа от многих и многих, кроме заросших, заброшенных холмиков с выцветшими черно-белыми фотографиями прикрученных к ржавым памятникам на окраинах городов и весей.
Бесследно растворялись в безысходности, тоске и отчаянии целые семьи, целые фамилии. Кого пожирали тюрьмы, наркотики и алкоголь, кого нищета и унижение. Кто-то находил в себе силы и принимал условия, продиктованные жизнью, вдруг превратившейся из любящей мамы в злобную мачеху, и, перешагивая через призвание учителя или врача, шел продавать свои руки и время целеустремленным и предприимчивым «альбертам».
* * *
Дело Альберт росло, развивалось и крепло. Подкопленный за последние годы капитал он решил вложить в другое, более выгодное дело — работу с недвижимостью. Его опыт, его амбиции говорили о том, что торговля уже пройденный этап. Именно риэлторство отвечало внутренним и внешним, чисто материальным, запросам уже сформировавшегося дельца.
Спрос на ловких и грамотных, в сфере купли-продажи и обмена недвижимости, специалистов резко возрос. Кто-то старался
