Она прекратила играть.
– Перепила, наверно…
«Черт знает. Нет, хватит. Так напиваться нельзя. А то совсем в животное превращусь. Да… А с чего я напилась? С тоски? Вроде б и не с тоски… Сашку с Тонькой выгнала? Ну так не в первой ведь. Аааа… конечно. Сон проклятый этот. Двадцать девять девок… Двадцать девять баб и тридцать лет. Постой, постой… Смотри-ка какое совпадение! Интересно. А может, это и не баба будет? Мужчина? Парень, наконец. Неужели? Нет, но сон поразительный. Аааа! Так это явно знамение! Но парня… как-то и не хочется… Мужики они и есть мужики. А бабу? Черт ее знает. Но приснился-то ОН…»
Марина посмотрела на фотографию. Впервые фото не вызывало никаких чувств.
«Лицо как лицо. Да и скажем прямо – очень обыкновенное лицо. Такое и у прола бывает, и у сапожника… Человек великий, конечно, но что мне до того? Втюрилась, как дура какая-то в Алена Делона. Идиотка…»
Она подошла к фотографии.
ЕГО глаза смотрели с грустным равнодушием, маленький рот скупо сжался, в развале прядей было что-то коммунальное, двадцатилетней давности…
«Не твори себе кумира. А я сотворила. Нет, книги хорошие, что говорить. Но чего ж я так голову потеряла? Чудачка… Все равно что в Льва Толстого влюбиться…»
Слово «книги» заставило вспомнить все еще лежащий в сумочке Митин подарок. Марина вытащила книгу, открыла, начала читать и тут же бросила: слова, причудливо переплетаясь, складывались в замысловатый узор, на который сейчас смотреть не хотелось.
Зазвонил телефон. Она сняла трубку.
– Мариночка? – спросил осторожный голос Леонида Петровича.
– Да…
– Здравствуй.
– Здравствуй.
– Что с тобой?
– Ничего.
– Ты не больна?
– Нет…
– А что такая грустная?
– Я не грустная.
– Марин. Так, может, съездим вечерком, посидим где-нибудь?
– Не могу.
– Почему?
– Не могу. И не хочу.
– Что с тобой?
– Ничего.
– А хочешь – на дачу поехали?
– Не хочу.
– Марин, ну объясни мне…
– Леня. Я прошу тебя сюда не звонить.
– Как?
– Так! Не звони мне! Я человек, понимаешь?! Человек! А не шлюха подзаборная!
Она бросила трубку и с остервенением выдернула вилку телефонного провода из гнезда:
– Дурак…
«Надоели все, Господи, как они мне надоели! Провались все пропадом! Никому звонить не буду. А приедут – не открою…»
Чувствуя в себе нарастающую тоску, Марина стала собираться.
Выходя из дома, бросила в мусоропровод остатки планчика…
День в ДК прошел мучительно: болела голова, звуки раздражали, ученики тоже.
Она сорвалась на Нину, пугливого Николая выгнала за плохую домашнюю подготовку, Олегу дала ощутимый подзатыльник, после которого он побледнел и, словно улитка, втянул голову в форменный воротник…
К вечеру стало совсем невмоготу: звуки, свет, слова, лица учеников мелькали, лезли в уши, пульсировали в глазах…
Спросив анальгина у Риты, она запила его водой из-под крана и еле доволокла ноги до преподавательской.
Там шло оживленное одевание педагогов, только что закончивших уроки:
– Мариш, привет!
– Ты что такая бледная?
– Перетрудилась, Марин?
– Вот, девочки, что значит творчески к работе относиться!
– Ладно, не приставайте к ней… Марин, что, месячные, да? Дать таблетку?
– Да я дала ей уже, отвалите от нее…
– Ну извини, рыбка…
– А ты б дома посидела, Марин…
Она устало отмахнулась, опускаясь на стул.
Женщины веселой гурьбой направились к двери:
– Ну, пока.
– Поправляйся, Марин!
– До свидания…
– До скорого!
– Всего…
Хлопнула дверь, их голоса стали удаляться.
Радуясь наступившей тишине, Марина облегченно вздохнула, потерла пылающие виски ладонями.
Дверь противно заскрипела, впуская кого-то.
«Штоб вы сдохли…» – поморщилась Марина, сжимая зубы.
– Марина Ивановна, добрый вечер! – пророкотал торопливый басок директора.
Его голос показался Марине слишком официальным.
Она подняла голову.
Перед ней стояли трое: улыбающийся круглолицый директор, притихшая девочка лет семи и… Господи, надо же, с ума сойти. Удивительно…
Забыв про головную боль, она встала:
– Здравствуйте.
– Вот, Сергей Николаич, это наш лучший педагог Марина Ивановна Алексеева.
– Ну, Александр Петрович, это нескромно, – пробормотала она, разглядывая незнакомца. «Удивительно».
Директор качнул свое приземистое тело, взмахнул короткопалой ладошкой:
– А это вот, Марин Иванна, новый секретарь парткома нашего завода – Сергей Николаевич Румянцев. И дочка его Танечка.
– Очень приятно, – проговорила Марина, все более и более поражаясь сходству.
«Да. Вот таким ОН приехал из ссылки тридцать лет назад…»
– Нам тоже очень приятно, – проговорил Сергей Николаевич и наклонился к девочке. – Что ж ты не здороваешься, Таня?
– Здрасьте… – буркнула та, глядя в зашарканный пол.
Директор с ложной оживленностью замахал руками:
– Марин Иванна, вот Танечка хочет заниматься музыкой, девочка способная, а до осени ждать не хочется, я думаю, я все прикидывал тут: или вас попросить взять, или Королеву. Но у Королевой и так – тринадцать, так, может, к вам в класс запишем?
– А главное – рядом живем совсем – в двух шагах, – улыбнулся Сергей Николаич, разглядывая Марину.
– Ну конечно, возьму, о чем разговор, – ответно улыбнулась она. – Пусть завтра приходит.
– Вот и замечательно! Сергей Николаич, тогда я побегу, мне на репетицию лететь надо…
– Конечно, конечно, о чем речь…
– Марина Ивановна замечательный работник, она у нас лет семь уже, семь, Мариночка?
– Шесть.
– Вот. Шесть… Ну, я побежал, вы тут обговорите все… До свидания…
– До свидания.
Некоторое время трое оставшихся молча рассматривали друг друга.
– У вас есть инструмент? – первой нарушила тишину Марина.
– Да. Полгода назад купили, – благожелательно качнулась его голова. – Мы ведь раньше в Орехово-Борисово жили, а здесь только-только въехали.
– А… это в заводской дом, рядом который?
– Да. Шестнадцатиэтажный…
У него были зеленовато-серые глаза, широкий, слегка морщинистый лоб, маленький подбородок с упрямой ямочкой, улыбчивый рот и развал прядей, все тот же развал прядей…
– Это хорошо. И завод рядом, и ДК.
– Да. Мы сначала в музыкальную устроиться хотели, мне предлагали, но потом передумали – далековато. А здесь – в двух шагах…
Сам – широкоплечий, среднего роста. Руки крепкие, большие. Жестикулирует ими.
«Господи… а галстук какой смешной…»
– Правильно. У нас народу поменьше, комнаты просторные.
– Я уже заметил.
«Нельзя быть до такой степени похожим. Как его с работы не выгнали!»
Марина улыбнулась.
Он непонимающе заморгал светленькими ресницами и тоже улыбнулся.
– Таня в какую смену учится?
– В первую. Как первоклашке и положено.
– Тогда пусть приходит к… четырем. Да. К четырем. Договорились?
Наклонившись к девочке, Марина взяла ее руку.
Девочка кивнула и снова уставилась в пол.
– Танюш, ну чего ты надулась, как мышка? – в свою очередь наклонился отец, и Марина успела заметить, как натер ему шею тугой ворот белой рубашки.
– Я не надулась, – тихо и отчетливо проговорила девочка.
– Хочешь заниматься музыкой? – спросила Марина, чувствуя на себе взгляд близких серо-зеленых глаз.
– Хочу…
– Придешь завтра?
– Приду.
– Ну вот и отлично… Пусть приходит. А сейчас, вы извините, мне пора.
– Да мы тоже… Вы далеко живете?
– Очень! – устало рассмеялась Марина, отводя от лица непослушную прядь.
Улыбаясь, он смотрел на нее:
– Что, в области?
– Почти. В Беляево.
– Да. Далековато.
– Ничего. Я привыкла.
На улице шли молча.
Сергей Николаич вел за руку Таню, украдкой посматривая на Марину. Он был в длинном и широком демисезонном пальто, из-за красного шарфа выглядывал все тот же полосатый галстук.
Марина, не обращая на них внимания, шла, сунув руки в карманы плаща, с трудом переставляя уставшие, свинцом налитые ноги. Головная боль вернулась, немного мутило и хотелось пить.
Вскоре поравнялись с белой башней шестнадцатиэтажного дома, непонятно как втиснувшегося меж двумя серыми сталинскими крепостями.
– А вот и наш утес, – остановился Сергей Николаич.
– Аааа… понятно… – равнодушно посмотрела Марина и вздохнула.
– Пап, ну я пойду, – решительно освободила руку Таня.
– Иди, иди…
Она побежала к подъезду и скрылась в нем.
– Не заблудится? – спросила Марина.
– Да нет. Мы на третьем живем. Высоко решили не забираться, – пробормотал он, доставая из кармана пальто большой скомканный платок.
– Трехкомнатная?
– Да, – он украдкой вытер нос.
– А вас трое?
– Четверо. Мама еще моя…
Марина кивнула.
Сумерки сплавили дома в сероватую груду, кое-где скрашенную огоньками горящих окон.
Сергей Николаич убрал платок.
– Сейчас как прибежит, так сразу за пианино: бабушка, сыграй вальс. А бабушка сыграет…
