— Куда сбежал? — не понял Гога.
— Да тут недалеко! — продолжал кричать Славик. — Я знаю. Сейчас будет спускать бабки на игровых автоматах! Давайте, мы еще успеем!
И Славик побежал на выход. Гога, сам того не желая, пошел следом. Саныч оставил контуженных охранников и отправился за ними. На улице их уже ждал горбун.
— Садитесь, — крикнул, — скорее!
В машину, кроме Славика, Гоги и Сан Саныча, запихнулись еще две работницы Дворца пионеров, Петя Бычко и, что примечательно, задымленный и оглушенный Гриша Лихуй, кричавший больше всех, будто это его выручку только что украли. Горбун рванул вперед, Славик показывал дорогу, но ему мешал Гриша, на котором все еще дымился пиджак с одним оторванным рукавом. Горбун злился, но продолжал разгонять машину. Работницы Дворца пионеров визжали на поворотах. В конце концов горбун не удержал руль, и такси, выскочив на встречную полосу, вылетело с дороги и врезалось в киоск с газетами. Газеты разлетелись повсюду, как напуганные гуси. Было четыре утра, тихо и спокойно. По улице проехала поливальная машина. Двери разбитого такси тяжело открылись, и оттуда начали вылезать пассажиры. Первым вылез Гриша Лихуй в пиджаке с одним рукавом. Увидел газеты, взял одну и пошел вниз по улице. За ним со змеиной пластичностью выполз Петя Бычко в костюме фараона. За Петей вывалился Сан Саныч и вытащил двух работниц Дворца пионеров. Изнутри работниц выталкивал Славик. Потом вытащили Гогу. Гога потерял сознание, но скорее от горя. Горбун вышел сам — он, казалось, сгорбился еще больше. В принципе, больше всего пострадала одна из работниц Дворца пионеров, Анжела — по дороге Гриша Лихуй выбил ей зуб. Сан Саныч отошел в сторону и достал из кармана отключенный еще вчера телефон. Попробовал его включить. Посмотрел на время — 4:15. Проверил автоответчик, не было ли новых сообщений. Новых сообщений не было.
За месяц Гога снова сделал ремонт, отдал долги и запустил в «Бутербродах» салон игровых автоматов. Горбун теперь работал у него кассиром. Славик вместе с Раисой Соломоновной выехали на Дальний Восток. Саныч из бизнеса вышел. Гога просил его остаться, говорил, что на автоматах они быстро поднимутся, и просил не бросать его одного на этого горбуна. Но Саныч сказал, что все нормально, что процентов ему не надо и что он просто хочет уйти. Разошлись они друзьями.
Но это еще не все.
Как-то раз в начале августа Саныч встретил на улице Вику.
— Привет, — сказал он, — у тебя новый пирсинг?
— Да, не дала ранам зажить, — ответила Вика.
— Чего не звонила? — спросил Саныч.
— Я в Турцию лечу, — увильнула от ответа Вика. — Попробую уломать свою подружку вернуться. Плохо без нее, понимаешь?
— А как же я? — поинтересовался Саныч, но Вика лишь погладила его по щеке и молча пошла в сторону подземки.
Еще через пару дней Саныч получил сообщение от Доктора и Буси. «Дорогой Саша, — говорили они, — приглашаем тебя к нам в гости по случаю дня рождения нашего Доктора». Саныч полез в нычку, взял остатки бабок, купил в магазине «Подарки» пластмассовую амфору и поехал на день рождения. Доктор и Буся жили в предместье, в старом частном доме, вместе с мамой Доктора. Встретили они его радостно, все сели за стол и стали пить красное сухое вино.
— Как там «Бутерброды»? — спросил Доктор.
— Нет больше «Бутербродов», — ответил Саныч, — прогорели.
— Жаль, — сказал Доктор, — симпатичное было место. И чем планируешь заняться?
— В политику пойду, — сказал Саныч. — Выборы скоро.
Неожиданно кто-то позвонил. Доктор взял трубку и начал с кем-то долго ругаться, после чего сухо извинился и, хлопнув дверью, исчез.
— Что случилось? — не понял Саныч.
— А, это мама, — засмеялся Буся. — Старая швабра. Она постоянно достает Дока. Хочет, чтобы он меня похерил, сбегает к соседке и оттуда звонит. А Доктор не ведется. Его здоровье! — Буся придвинулся ближе к Санычу.
— Слушай, Буся, — сказал ему Саныч, подумавши, — я вот что хотел у тебя спросить. Вот вы с Доктором геи, так?
— Ну… — неуверенно начал Буся.
— Ну, о’кей, геи, — не дал ему закончить Саныч. — И вот вы живете вместе, так? Ну, очевидно, вы любите друг друга, если я правильно понимаю. Но объясни мне такую вещь, вам, как бы сказать, физиологически хорошо вместе?
— Физиологически? — не понял Буся.
— Ну да, физиологически, когда вы вместе, вам хорошо?
— А почему ты спрашиваешь? — растерялся Буся.
— Нет, ты извини, конечно, — ответил Саныч, — если это что-то интимное, можешь не говорить.
— Да нет, чего ж, — еще больше растерялся Буся. — Ты понимаешь, Саша, в чем дело, в принципе, это не так уж и важно, ну, я имею в виду физиологическую сторону, понимаешь меня? Главное ведь в другом.
— И в чем же? — спросил его Саныч.
— Главное в том, что он мне нужен, понимаешь? И я ему нужен, мне кажется. Мы проводим вместе все свое время, читаем вместе, ходим в кино, бегаем вместе по утрам — ты знаешь, что мы бегаем?
— Нет, не знаю. — сказал Саныч.
— Бегаем, — подтвердил Буся. — А физически на самом деле мне это даже не нравится, ну, ты понимаешь, когда мы с ним вместе. Но я ему этого никогда не говорил, не хотел расстраивать.
— Почему я спрашиваю, — сказал ему Саныч. — Есть у меня знакомая, очень прикольная, правда, пьет много. И вот мы с ней один раз переспали, представляешь?
— Ну, — неуверенно кивнул Буся.
— И вот у меня та же самая ситуация — мне с ней хорошо было, даже без секса, понимаешь? Даже когда она пьяная была, а пьяная она была всегда. А теперь она взяла и свалила в Турцию, представляешь? И я не могу понять, в чем же тут мораль, почему я, нормальный здоровый чувак, не могу просто быть с ней, почему она валит в Турцию, а я даже не могу ее остановить?
— Да, — задумчиво ответил Буся.
— Ладно, — посмотрел на него Саныч. — Я думал, хоть у вас, геев, все нормально. А у вас та же самая хуйня.
— Ага, — согласился Буся, — та же самая.
— Ну все, пойду я, — сказал Саныч. — Привет Доку.
— Подожди, — остановил его Буся. — Подожди немного.
И выбежал на кухню.
— Вот, держи, — сказал он, вернувшись и протягивая Санычу какой-то сверток.
— Что это? — спросил Саныч.
— Пирог.
— Пирог?
— Да, яблочный пирог. Это Доктор испек, специально для меня. Вообще знаешь, вот ты про секс говорил. Просто есть какие-то вещи, от которых я плачу. Например, этот пирог. Я же понимаю, что он его специально для меня готовил. Как я после этого могу от него уйти? Знаешь, у меня был знакомый, который объяснял мне, в чем разница между сексом и любовью.
— И в чем? — спросил Саныч.
— Ну, грубо говоря, секс — это когда вы трахаетесь и ты после этого хочешь, чтобы она как можно скорей ушла. А любовь, соответственно, это когда вы трахаетесь и после траха ты хочешь, чтобы она как можно дольше оставалась. На, держи, — протянул он Санычу сверток.
— И что, — сказал Саныч, подумав, — это и есть мораль?
— Да нет, никакая это не мораль. Это просто кусок пирога.
И Саныч пошел себе в сторону автобусной остановки. По дороге к нему присоединился какой-то пес. Так они и шли — спереди Саныч с пирогом, сзади пес. Вокруг них разворачивались теплые августовские сумерки. Саныч пришел на остановку и, сев на лавку, стал ждать. Пес сел напротив. Саныч долго его разглядывал.
— О’кей, — сказал он, — шавка, сегодня твой день. В честь Международного праздника солидарности геев и лесбиянок тебе достанется яблочный пирог!
Пес с надеждой облизнулся. Саныч достал сверток и разломил пирог пополам. Вышло почти поровну.
Отношения всегда держатся на доверии. Скажем, ты доверяешь Господу. Ты говоришь ему: «ОК, Господь, я доверяю только тебе, вот последние пять баксов, поставь их сам». Господь берет твою пятерку, говорит подождать его и спускает бабки с первого захода, не имея даже теоретической возможности отыграться. Очевидно, это не лучший пример, но тем не менее. Люди часто не доверяют друг другу по непонятным причинам. Они просто отворачиваются друг от друга в самый нужный момент и спокойно засыпают, глядя в разноцветной темноте свои кошмары. Доверие же вынуждает тебя отказаться от индивидуального просмотра сновидений. Доверие в целом — вещь коварная, оно раскрывает тебя, как порножурнал, на самой неподходящей странице, и попробуй теперь объяснить, что именно ты имел в виду и каким образом. В этом случае доверие становится обременительным, и твои ближние удаляют тебя из своей жизни, как хирургические швы с тела. Потому и отношений настоящих почти не осталось. Каким-то образом на место старых добрых гетеросексуальных отношений пришли корпоративные вечеринки, и если ты не в корпорации, то и выпасать тебе нечего — эта новая жестокая реальность обойдется без твоего участия. Иди домой, смотри свое видео. Сколько раз я наблюдал за всем этим со стороны и думал: ну вот, все в порядке, вот у них все должно выйти, они хорошо выглядят вместе, они — красивая пара и у них будут красивые дети, а если детей у них и не будет, хуже от этого тоже никому не станет. Главное, чтобы они доверяли друг другу, не закрывались, как тяжеловесы на ринге, умели говорить об очевидных вещах, о своих тайных желаниях, даже если эти желания сводятся к одному, а так чаще всего и случается. Но проходит время, и снова повторяется то же самое — паузы в общении, напряженность в разговорах, какие-то моральные принципы, которые неизвестно откуда берутся и неизвестно куда потом исчезают. Все как всегда — вот они сидят в одной комнате, по разные стороны одной кровати, и делают себе на коже глубокие болезненные надрезы, следя, чей надрез будет глубже и болезненней. А после этого измученно расходятся, долго залечивают свои надрезы, во что бы то ни стало стараются залечить их — так, чтобы ни малейшего воспоминания не осталось, и если и встречаются после этого, то разве что в вагонах подземки, направляясь, как и раньше, в одну сторону. Корпорация постепенно перебирает на себя избыток их психоза, и ты сам начинаешь понимать — радость коллективного труда куда привлекательней индивидуальной влюбленности хотя бы потому, что ею можно поделиться с трудовым коллективом. Попробуй поделиться с трудовым коллективом своей страстью, попробуй рассказать группе менеджеров о том, как ночью в лунном свете взблескивает ее кожа и как остро проступают ее ключицы, словно дюны, под утро, когда она наконец изнеможенно засыпает. Расскажи это менеджерам — они проклянут тебя и наложат на тебя корпоративную анафему, они поджарят тебя прямо во время ближайшей корпоративной вечеринки и будут играть в футбол — офис на офис — твоей отбитой печенью. Именно радость коллективного труда помогает тебе продраться сквозь очередную депрессию. И, продравшись, ты смотришь из окна офиса на осенние деревья, на их вертикальную глубоко прочерченную графику и вдруг осознаешь, что вот снова пришла осень, и воздух с утра прогревается с каждым разом все дольше, и деревья стоят такие строгие и аскетичные. Ты смотришь на все это и меланхолично думаешь, что в таком офисе хорошо работать, такой осенью хорошо думается, а на таких деревьях хорошо повеситься.
