Учился Руслан кое-как. Логически рассудив, что спать после рейва гораздо приятнее, чем сидеть на лабораторных занятиях, в институте он появлялся редко. Каждую сессию его собирались выгнать, и каждую сессию он как-то выкручивался. Летняя сессия на третьем курсе была сдана в состоянии сильного алкогольного опьянения, на письменном тесте Руслан был не в состоянии говорить, но на вопросы ответил правильно.
Вспомнить, о чем были вопросы, он потом так и не смог. Впрочем, там была какая-то чушь вроде:
«Пенициллин – это:
а) антибиотик;
б) приправа для гефелте фиш».
За зачет по истории медицины он счел меньшим злом дать взятку, потому что сдать его было нельзя.
Из дневника Руслана
Вот лично я платил только один раз, за зачет по истории медицины. Я искренне не понимал, как смогу применить сакральное знание того, что в Х веке диабет диагностировали, испивши мочи.
Получить зачет представлялось нереальным – вела предмет дама по кличке Элис Купер, на лицо точная копия того самого Купера. И красилась так же, для полного сходства. На каждом занятии она выставляла колонкой двойки, и все пятьсот человек студентов шли на отработку. Отработка длилась два часа, пройти успевали человека три, остальные отправлялись на следующую отработку – через месяц.
Зачем она это делала – не знал никто. Я счел за благо заплатить сто баксов и быть избавленным от климактерической идиотки.
С прочими экзаменами я разобрался иначе.
Клиническая фармакология прошла мимо ушей и прочих частей тела. На госэкзамене я вытащил из кучки билетов следующее:
1. Полусинтетические пенициллины и прочаяхрень.
2. Наркотические анальгетики и прочая хрень. Социальные и бытовые аспекты наркомании.
Про пенициллиныяпомнил только показания и дозировку, про наркотические анальгетики – дозировку и какой с чего приход. Зато на бытовых аспектах наркомании я растекся вазелином по хую.
Членом госкомиссии сидел патологоанатом. Это на экзамене по клинфар-ме-то. У него ж один препарат в ходу – спирт. Ему других нэ трэба.
– Ну что. Такому интересному собеседнику обидно ставить два. Поставим три?
– Поставим.
– Вот ваша зачетка. Только как же вы людей лечить-то будете?
– Словом лечить буду, словом. Я психотерапевтом стану.
– Н-да, нас-то вы залечили! – заржал в голос фармаколог.
С судебной медициной отношения складывались двойственно. С одной стороны, предмет был интересный. С другой – учиться мне было некогда и лень.
На экзамене передо мной плюхнули продпаёк: банку, где плавала шкура с двумя параллельными рядами дырок и татуировкой «Маша», и проломленный череп.
– Ну, что у вас в баночке плавает?
– Вилка. Два раза.
– Ой, правильно. А с черепом что?
– А это ранение острым предметом.
– Правильно. Обоснуйте только, ведь ранение нетипичное.
В моей голове в этот момент как-то неправильно сплелись синапсы, и ямол-ча перевернул череп, продемонстрировав маркировку «острая травма».
– Я двадцать лет принимаю экзамены, и вы первый, кто догадалсяперевер-нуть череп! По билету что-нибудь знаете?
– Что-нибудь – знаю, – с достоинством ответил я.
– Четверки хватит?
– Угу.
– Выучить каждый может, а вот в форс-мажоре сориентироваться – нет. Идите!
Впрочем, обиженная на такие хитрости судебная медицина отомстила Руслану на последнем курсе.
Этап радостного бахвальства походами в морг у него прошел к окончанию школы: в период работы санитаром он успел достаточно изучить юдоль скорби для того, чтобы полностью потерять интерес к предмету.
Тем более про тот морг ходили нехорошие слухи. Как-то потребовалась эксгумация, раскопали труп дедушки, а дедушка беременный. У него в брюшной полости плод и еще чья-то кисть. Это у патанато-мов оказались неопознанными чей-то выкидыш и чья-то рука. Ну, они их и зашили в первого попавшегося дедушку. Скандал был. А еще Руслан видел, как из морга выходила большая черная собака, размером эдак с пони, и что-то жевала. И смотрела на него нехорошо. Недобро смотрела. Нет, логически Руслан все понимал, но таки было не по себе.
И вот – цикл по судебной медицине, в рамках которого положено вскрытие. А надо заметить, что трупы в морге судмедэкспертизы – это вовсе не те трупы, которые в морге больничном. В больничном – те, которые в больнице умерли, причем недавно. А в судмедэксперт-ном – в каком виде нашли, в таком и положили. А находят их в самом разном виде. Вот как-то ярко-зеленую тетеньку привезли, например.
Никакого желания рыться в потрохах неопознанной алкоголички у Руслана не было. Мол, не знаю я, чем она при жизни болела, и вообще – оно мне пахнет. Хирургом он быть не собирался, так что практического смысла тоже не видел.
Преподаватель сказал, что обычно на секционном курсе самую нервную девочку сажают вести протокол вскрытия. Руслан твердо заявил, что самой нервной девочкой будет он. Группа не возражала, группа пребывала в радостном предвкушении.
В итоге он сидел спиной к происходящему и писал под диктовку протокол. Когда преподаватель выходил, Руслан поворачивался и наблюдал за одно-группниками, радостно фотографировавшимися с мозгом несчастной в руках. Но потом разворачивался обратно, потому что преподаватель возвращался с перекура, а выходить из образа самой нервной девочки было чревато: могли припахать к общему труду. И слушал диалоги за спиной:
– На верхней челюсти один зуб, на нижней – три.
– Боже, а как же она ела?
– А она не ела, она пила. Внезапно Руслан ощутил крепкий
удар в ухо. Он обернулся, чтобы громко возмутиться, и осознал, что в ухо ему заехала абсолютно мертвая старушка.
Старушку провозили мимо на каталке. Из одежды на ней были брючный ремень на шее и полиэтиленовый пакет на голове – чтобы уж наверняка. И вытянутая в трупном окоченении рука задела несчастное ухо отлынивающего от кровавой оргии Руслана.
Но это все он разглядел уже после того, как отпрыгнул вместе со стулом метра так на два – под заливистый хохот тех присутствующих, которые могли хохотать.
– Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, – сказал сквозь слезы преподаватель. – Не хотел трогать мертвую тетеньку? То-то же.
И только алкоголичка на столе выражала полное безразличие к происходящему.
3
Тем временем в жизни Руслана происходили разные таинственные события. К примеру, кот соседки по общежитию ушел жить в его комнату. Соседка, эффектная брюнетка неопознанных южных кровей, своего кота очень любила. Более того, Ира жизни без него не мыслила. Недолго думая, она переехала вслед за своим котом. Руслан не возражал. Во-первых, соседка ему нравилась, а во-вторых, перспектива ухаживать за котом приводила его в ужас.
Кота Руслан удочерил, заявив, что дочь – это не половой, а социальный статус, а он всегда хотел дочку. Как зовут кота, он запомнить не мог, и поэтому называл его волосатым мешком. Через месяц волосатый мешок резво откликался и на «суку», и на «блядь», и на «проститутку». Руслан периодически выходил в общажный коридор, грозно говорил, картинно указывая на дверь комнаты: «Домой, проститутка!» – и кот трусцой бежал в дом.
Кот был красивым, персиково-розо-вой окраски. Гости коту умилялись и всегда задавали идиотский, на взгляд кото-владельцев, вопрос:
– А чем вы своего котика кормите?
– Да, собственно говоря, ничем, – отвечал Руслан. – Что спиздит, то и жрет.
Кот благополучно кормился сам: в его охотничьи угодья входила общежитская кухня. Соседи любили кота и щедро делились с ним отходами от готовки. Все, кроме суки Зульфии. Впрочем, у нее котик виртуозно крал еду со сковородки.
Зульфия была большая и скандальная татарская баба. Увидев, что Руслан с гражданской женой курят на кухне, она попыталась запретить отравлять ее табачным дымом.
– Ну, подайте жалобу в ректорат, – спокойно ответила хозяйка котика.
Зульфия захлебнулась праведным гневом и удалилась, бренча тазами.
Конфликты с Зульфией возникали ежедневно и на ровном месте. Она относилась к породе «мне все всё должны», и довольно часто ей удавалось добиться желаемого. Но только не с Ирочкой. Никогда не повышавшая голос Ирочка вызывала у жителей этажа мистический ужас, а армяне из 326-й комнаты так и вовсе считали ее ведьмой и тихонько крестились при встрече.
Однажды к Зульфие приехал муж. Он был меньше Зульфии примерно в два раза, но супруга боялась его до нервной дрожи. Он был ревнив, криклив и Зульфию поколачивал. Каждый приезд он начинал с допроса: с кем изменяла ему жена. Во время очередного приезда килле-ра-косолапки Ирочка курила на кухне. Зульфия спешила в свою комнату с кастрюльками, муж стоял на пороге и грозно обозревал общежитие.
– Смотри-ка, – ни к кому толком не обращаясь, сказала Ирочка и показала на валяющийся у двери Зульфии кассовый чек, – Зуля-то уже своим клиентам чеки пробивать начала.
