С ИСТОРИЧЕСКОЙ ДОСТОВЕРНОСТЬЮ
200–летие переселения Черноморского войска «верных казаков» с южно — бугских земель на правобережье Кубани заметно повысило интерес кубанцев к тому теперь уже далекому времени, к каждому сохранившемуся в немногочисленных источниках факту, отражающему историко — социальную картину жизни, быта и борьбы первых поколений обживателей отвоеванного у турецких завоевателей благодатного южного угла русской земли.
А. Павлов взвалил на себя нелегкий исследовательский и писательский труд — воссоздать по весьма скудным печатным и рукописным источникам образ Федора Дикуна — смелого и справедливого человека из казацкой бедноты («сиромы»), возглавившего известный противовластный бунт части казаков в Екатеринодаре в конце июля — начале августа 1797 года. Шел всего пятый по счету год жизни бывших запорожцев на новом месте. Сложности хозяйствования, неустроенность быта и без того прибавили тягот переселенцам. Но казак — вольный человек, и многим из них срочно предстояло отрядиться на Каспий, где участвовать в походе русских войск против персидской агрессии.
Невзгоды, выпавшие на долю воинов — черноморцев в «персидском походе», бессовестный обман их войсковым правительством и командованием экспедиционных войск по денежному и вещевому довольствию — эти и другие, более глубокие причины начавшегося классового расслоения казачества послужили детонатором к открытому бунту против властей «сиромы» и бедного «домового товариства».
История распорядилась таким образом, что выступление черноморской казачьей бедноты за свои права против угнетателей произошло на 28 лет раньше восстания дворянских революционеров — декабристов на Сенатской площади в Санкт — Петербурге. И этим оно значимо, в том непреходящее значение «персидского бунта» в истории классовой борьбы народов России за социальное раскрепощение и общественно — экономический прогресс. Имя вожака екатеринодарского народного бунта Федора Дикуна по праву должно занять достойное место в ряду самых чтимых предтечей свободы, равенства и братства. К сожалению, до сих пор о нем мало кто из граждан края знает, не говоря уже о стране в целом.
О личности Ф. Дикуна в архивах официальных сведений очень мало. О его родословной, отце и матери вообще ничего неизвестно. Должностные лица об этом умолчали, а в доносах упоминалась только его фамилия. Автору с большим трудом удалось восстановить некоторые детали службы Ф. Дикуна в разных подразделениях черноморской казачьей группы, выполнявшей наступательные и оборонительные операции по очищению каспийского побережья, земель азербайджанцев, армян и грузин от ага — мохаммедханских поработителей. Печатных публикаций о Дикуне прежде почти не было. О нем глухо упоминается в старопечатных источниках местного значения. Определенные сведения о Ф. Дикуне содержат протоколы судебного преследования, приговор и документы, свидетельствующие о его смерти.
Автор рукописи А. Павлов в течение нескольких лет собирал, анализировал и отбирал материал для своей книги. Основу ее составляют документы по истории Черноморского войска, хранящиеся в государственных архивах Краснодара, Москвы, Киева, Баку, Ленинграда. Активное использование автором достоверных источников в художественном изложении интересной, хотя и трагической судьбы Ф. Дикуна — вожака восставших казаков — придает описанию особую значимость. Книга А. Павлова восполняет пробел в освещении судьбы героя, воскрешает забытое имя незаурядной личности на фоне бурных событий конца XVIII века. Будем надеяться, что имя Ф. Дикуна оставит свой след в сознании и памяти нынешних поколений.
События в книге излагаются в хронологической последовательности, что дает возможность более полно воспринять личность ее главного героя.
Л. А. СОЛОДУХИН, кандидат исторических наук, профессор.
Наследники запорожской сечи
А какого рода я, то всякий про то знает, Кто по свету с думкой бродит, о счастье мечтает.
Казацкая песня
С лета 1792 года и до осени 1793 года из междуречья Днестра и Буга, вошедшего в состав южных владений России после недавней войны с Турцией, на таманские и кубанские земли, пожалованные казакам заново созданного Черноморского войска, переселилось 25 тысяч душ «мужска и женска пола». Путь их лежал морем и сухопутьем, люди плыли на гребных лодках, шли пешком, ехали подводами и на подседланных конях. Одни из них, согласно воинскому порядку, передвигались в полковых колоннах во главе со своими старшинами, другие следовали с семейными обозами, стадами домашней живности. Но и те, и другие были при оружии: с саблями, ружьями, пистолями, пиками. У переселенцев имелось немало артиллерийских орудий среднего и малого калибра.
Одетые в разноцветные свитки, широкие шаровары, с оселедцами на головах — сыны вольного казачества представляли из себя живописное зрелище. В мужское пестрое убранство и снаряжение вливалась мозаика белых, желтых, синих и иных платков и платьев казачьих жинок и девчат, холстинная пестрядь стариков и старух, рассте- гань малолетней детворы. Пыль, дождь, солнцепек, морось — ничто не могло остановить эту массу искателей лучшей доли с характерами усердных трудяг, бунтарей и вольнодумцев.
Четырьмя основными потоками выплеснулись казачьи волны к древнему поселению на Таманском полуострове — Фанагории, и в самый крутой изгиб бешено мчащей свои воды реки Кубани — к Карасунскому Куту, где полтора десятка лет назад полководец Александр Суворов основал военный пост Ореховатый. С той поры турки до их поражения в последней войне вновь владели этой землей, изрядно она запустела.
Вокруг простирались необозримые заросли трав, а в прибрежных топях степных рек и озер, в лиманах Причерноморья и Приазовья сплошной стеной под ветром качались камышовые джунгли с мириадами малярийных комаров и иного гнуса, нещадно донимавших все живое. И все же южные кубанские черноземы неодолимо притягивали к себе людей, как магнит. Весна, лето и осень соткали здесь будто нескончаемый радужный праздник жаркого солнца, нередких и обильных дождей, щедрых урожаев хлеба, винограда, огородной и садовой всякой всячины. Влекло сюда обилие водоемов и рыбы в них, раздолье для охоты на диких животных и птицу. А зима — будто сон на рассвете: пришла и тут же ушла, нет ее, как правило, мягкая, короткая, лишь в отдельные годы дающая знать о себе по — настоящему.
Тот благодатный уголок природы россияне знали давно — почитай восемь веков, со времен основанного ими Тмутараканского княжества, собрата Киевской Руси. Захирело, забылось былое, да не совсем. В пору царствования Петра I не здесь, так рядом — по низовьям Дона да по Каспию до Дербента — прошлись с победами русские войска. Попозднее — пролегла их Кавказская оборонительная линия у Моздока и Ставрополя до крепости Суворовской, что звалась затем крепостью Усть — Лабинской. Возвышалась она на безлесном, головокружительном крутоя- рье, нависшем над рекой. По ее бокам, вправо и влево, маячили сторожевые вышки с постоянными наблюдателями. Отсюда, как на ладони, представала взгляду многоверстная низменная равнина с поселениями и кочевьями черкесов и ногаев, подданных турецкого султана.
Теперь от этой крепости до впадения Кубани в Черное море образовывалась новая кордонная линия, тут шла граница, закрепленная Ясским договором с Турцией. И обживать ее, и охранять поручалось выходцам из Запорожской Сечи, временно обитавшим на последней своей территории — в наспех заселенных казаками Слободзее да Алешках, Солонихе да Гниле, Терновке да Песчанке, Чич- калее да Карагаше, а всего — в 24 пунктах проживания, отведенных князем Потемкиным без санкции государыни и сената. «Светлейший» не страдал избытком альтруизма, он скорее был расчетливым прагматиком. Пока шла последняя война с турками, он не раз удостоверился в надежности, преданности и доблести запорожских казаков, поступивших к нему на службу. Очаков, Измаил, Хаджибей и длинный ряд других с бою взятых городов и крепостей у турок — то заслуга не только русской армии, но и лучшей части запорожского казачества, оставшегося верным единой родине — России. Оттого Потемкин приблизил к себе его лихих предводителей — Сидора Белого, Захария Чепе- гу, Антона Головатого, десятки других полковников и есаулов.
И хотя уже ушел из жизни, по выражению поэта, «странный Потемкин», но его воспылавшая приязнь к казакам сохранилась, перешла на влиятельных сановников и самою императрицу Екатерину II. Их храбрость, мужество и находчивость в минувшей кампании против турок отмечал в реляциях Суворов, его боевые награды удальцам приходили на Кубань даже тогда, когда сам он находился в далеком италийском походе, преодолевая со своими чудо — богатырями заснеженные и неприступные Альпы.
