Лишь после того, как я овдовела и облеклась во власяницу, снизошел ко мне долгожданный душевный покой.
Бог Иегова призвал к себе моего мужа Манассию два дня спустя после праздника опресноков.
Муж мой скончался скоропостижно. Он рухнул на зеленую траву луга, успев сделать всего полшага еще в этом мире, а потом шагнул в пустоту, в небытие. Произошло все это на глазах его перепуганных помощников, которые заметили, как он вдруг стал судорожно хватать воздух пересохшими губами. Когда же он упал наземь и испустил последний вздох, все поняли, что за Манассией пришла никого из нас не щадящая смерть.
Ни единой слезы не пролилось из моих глаз. Ни разу покои нашего дома не оглашались моими рыданиями.
Никто, однако, не усмотрел в моем равнодушии признаков недостатка любви, напротив, все истолковали мою сдержанность как поразительную силу духа и свидетельство веры в Господа.
К счастью, я с малых лет привыкла хранить тайны подобно захваченным в плен солдатам, для которых честь дороже жизни.
Отец говорил, что мой обет молчания надежнее обетов самых хладнокровных мужчин, и поэтому жаль, что я родилась женщиной, ибо прекрасная внешность не мешает мне духом принадлежать к полу достойнейших.
И вправду, я никогда не любила пустой болтовни.
Мои уста произносили только самые необходимые фразы, подобно тому, как рачительный водонос наливает в кувшин точно отмеренное количество драгоценной влаги, с тем чтобы ни одна капля не пролилась при ходьбе.
Наверное, поэтому я, не желая испытывать ничьей верности, и доверяю свою исповедь бумаге охотнее, чем какому-нибудь слабому живому существу.
Не прибегни я к этому способу освобождения от невыносимой тяжести навалившихся на меня тайн, я просто сошла бы с ума.
Уже первые написанные мной фразы, принесли облегчение моей исстрадавшейся душе, и я убедилась, что поступаю должным образом. Завершив это не свойственное женскому полу занятие, я стану жить в большем ладу со своими чувствами, ибо человек, ведущий записи о своей жизни, подобен торговцу, который успокаивается, наведя порядок в забитом товарами помещении, где теперь он без труда найдет любую нужную ему вещь.
Я пишу это не для себя и не обращаюсь ни к кому из ныне живущих людей.
Никто не прочтет моих записок, пока я жива. Но, может быть, после моей смерти эту исповедь найдет кто-нибудь, не важно, мужчина или женщина. И тогда строки, написанные мной, помогут людям осознать всю глубину искушений, каким Иегова порой подвергает особо избранных.
Родилась я в знатной семье в городе Ветилуе.
Семья была высокопоставленная, знатная и крепкая, как сам наш город, в стенах которого не найдется ни одного расшатанного камня.
Богатство, мудрость и взвешенность поступков моего отца делали его одним из самых уважаемых жителей Ветилуи.
Мать моя, точно угадавшая место, принадлежащее в семье матери и супруге, стала достойным украшением и опорой отца.
Мерария было имя моего отца, которое передал ему его отец вместе с заветом никогда и ничем это имя не запятнать.
Мать мою звали Леа. Имя краткое и звучное, помогавшее ей мгновенно откликаться на любой зов своего мужа.
Иегова, Господь наш, благословил этот брак на второй год их супружества, и тогда родился Вениамин, мой брат и наследник достояния нашей семьи.
Год спустя по воле Господа Бога, в милости его безграничной появилась на свет и я, Юдифь, второе и последнее дитя моих родителей.
После моего рождения утроба моей матери стала подобна бесплодной ниве, в чем мой отец усмотрел волю Создателя сохранить в неприкосновенности имущество нашей семьи.
С первыми проблесками разума, помогавшего мне осознать себя, я поняла, насколько я не похожа на других девочек и мальчиков.
Все утверждали, что я гораздо умнее, чем положено дитяти моего возраста. Родители и соседи усматривали в этом высший смысл, которому суждено сбыться и открыться простым смертным лишь в будущем.
Даже мой брат Вениамин с самого раннего возраста относился ко мне почтительно. Ни разу не проявил он по отношению ко мне ни резкости, ни грубостей, которыми щедро осыпали своих менее достойных сестер соседские мальчики.
Первые слова молитвы, в которых мужчины Израиля благодарят Бога за то, что он их не создал женщинами, относились ко мне гораздо меньше, чем к прочим дочерям древней Иудеи.
Ибо я отличалась от других женщин.
Сначала я предчувствовала это, но потом, через знамения Господа нашего и дела Его, я убедилась в том, что была избрана в самый день своего появления на свет.
В годину великих испытаний я исполнила то, чего потребовал от меня Иегова, Господь наш, и сделала это покорно и беспрекословно. Хотя…
О Боже, смири мои разбушевавшиеся чувства, обуздай хаос, в котором смешиваются прошедшее и настоящее — помоги мне соблюсти порядок в моем повествовании, ибо только порядок приносит покой и позволяет осуществить задуманное.
Помоги мне высказаться ясно и недвусмысленно и представить мою жизнь с той простотой, с которой Ты, Господь наш всемилостивый, объявил Моисею обряд посвящения Аарона в священники. Ты приказал Моисею позвать с собою Аарона и его сыновей, взять священные одежды, и елей помазания, и одного тельца из волов для искупительного жертвоприношения, и двух овнов без порока, и корзину опресноков. И повелел Ты привести Аарона и его сыновей ко входу в скинию собрания[1]. И Моисей омыл их водою, надел на Аарона нижнее платье льняное, опоясал его, накинул на него хитон и надел ефод[2], у которого были два связывающие нарамника, и опоясал поясом одинаковой с ним работы, чтобы ефод крепче на нем держался, надел на него наперсник и возложил на него урим и туммим[3]. На голову же его возложил кидар[4], а сверху — полированную дощечку из чистого золота, диадему святыни. И взял Моисей елей помазания и совершил помазание скинии собрания, и освятил ее и все, что в ней было, и семь раз окропил елеем и помазал жертвенник и все, что было на нем, и освятил его, и освятил умывальник и подножие его, и возлил елей на голову Аарона, и помазал его, дабы посвятить его в священники…
О Господи всемилостивый, Ты высказался в Торе устами Моисея ясно и определенно, так помоги же и мне упорядочить мои речи, чтобы мир снизошел на мою исстрадавшуюся душу.
Как плод вырастает из семени, так наша жизнь происходит из детства. Потому я начну с самых первых дней моей жизни как с истоков, по которым можно судить о характере реки, о ее начале, течении и устье.
Родители мои всю свою жизнь придерживались Торы, уважая Закон и славя имя Божие.
Мать моя Леа родила меня в муках, длившихся с рассвета до сумерек. Согласно Закону, она считалась нечистой в течение двух недель, как считаются нечистыми женщины во время месячных. После этого она оставалась нечистой еще шестьдесят шесть дней, пока носила крови.
Все это время, согласно Закону, она не смела ни прикасаться к священным предметам, ни входить в Храм, пока не придет время ее очищения.
Когда же это время наступило, она передала священнику у входа в Храм годовалого ягненка для жертвы всесожжения и голубя для искупительной жертвы.
Священник принес эти жертвы Иегове и совершил над матерью обряд примирения.
Так она очистилась от своих кровей.
Затем мать моя Леа вернулась в дом мужа со мной на руках.
По рассказам изумленных служанок, маленькая Юдифь никогда не плакала. Ничто не тревожило ее снов, не было у нее и ночных колик.
Словно бы с обрядом примирения, совершенным над моей матерью, на меня снизошло благословение Божие и избавило от болезней, которыми обычно страдают младенцы.
Священники посещали наш дом, желая посмотреть на дитя, которое по воле Всевышнего не знает ни боли, ни страданий в первые месяцы и в первые годы своей жизни.
Только в зрелом возрасте я поняла, что Господь избавляет нас от малых бед с тем, чтобы за годы спокойной жизни приуготовить к великим испытаниям, ибо каждый из нас, узревших свет солнца, должен до конца своих дней испить положенную ему чашу страданий, будь он царь или нищий, избранный или отверженный.
Теперь я знаю, что избавление может быть только временным, оно лишь дает нам возможность укрепить свой дух, чтобы в час испытания проявить силу, превосходящую и наше воображение, и нашу готовность к подвигу.
Мои родители были справедливы в обращении со слугами и рабами. Они не говорили лишних слов, старались соблюдать меру и в накоплении добра, и в милостыне. Во всем они стремились придерживаться Закона, ни на мгновение не забывая, что все живое и неживое создано во славу Господа нашего.
В те мои ранние годы даже соседские дети воспринимали меня как избранницу судьбы, чувствуя невидимую, но непреодолимую преграду, отделявшую меня от них.
