Александр Лавров
Рюриковичи
Маленькое судно, нанятое апостолом Андреем, медленно поднималось вверх по реке.
Теперь, когда они отплыли от широкой, ревущей воды, впадающей в море, течение стало слабее, подул попутный ветер, и уже второй день плыли под парусом.
Ученики столпились на носу судна, ловили рыбу, а апостол сидел в тени паруса и смотрел на низкие, заросшие кустарником берега.
К вечеру, пройдя едва видимые под водой песчаные островки, судно остановилось у высоких холмов.
Гребцы стали разводить на берегу костер, чтобы приготовить ужин, ученики поставили палатку, принесли тюки с запасами и едой. Но все так устали, что не было сил даже приготовить ужин — поели только вяленой рыбы и сухих лепешек из грубой просяной муки.
Утром, проснувшись, ученики не увидели Андрея возле костра.
Андрея они нашли на вершине холма. Он был так сосредоточен, что ученики, поняв, что Андрей молится, стояли кучкой поодаль и долго не подходили.
Наконец апостол, обернувшись, увидел учеников и подозвал их.
— Видите эти горы? — спросил он и показал рукой на несколько холмов, заросших мелким кустарником.
Прямо под ними текла река, а другой берег, низкий и плоский, был так ровен, что ученики невольно засмотрелись на него.
— Великий город будет здесь, — сказал апостол. — Здесь воссияет Божия благодать, здесь будет воздвигнуто множество церквей. Отсюда будет просвещена крещением эта страна…
Род старейшины Володислава исстари жил на левом берегу Ильменя, вблизи Перыни-холма, где стоял, возвышаясь над озером и сушей, идол грозного славянского бога Перуна громовержца…
Могуч и богат был род Володиславов. Немногие роды приильменские сравняются с ним в могуществе, богатстве и многолюдий. Не только богат и могуч, но и самостоятелен род Володиславов. Ни от кого-то не зависит он. Даже к пятинам Новгорода не приписан, а на что тот усилился после того, как перенесли его со старого городища на левый берег да стали в него съезжаться и весь и меря, и кривичи, и мужи торговые из далекой Скандинавии, направляясь из-за бурного моря славянского — Нево[1] по великому пути своему в далекую Византию.
Родовой старейшина Володислав никого не боится, а с ним никого не страшатся и его родичи.
Вот и теперь поет, играет молодежь, собравшись на лугу за селением. Даже старики выползли погреться на солнышке.
Володислав сидел среди стариков. Степенно, серьезно вел он беседу, поглядывая на веселящуюся молодежь, где вместе с другими водили хоровод и его дети.
— Слышал ты, — сказал седой с выветрившимся лицом старик, — есть из Новгорода вести, да такие, что призадуматься приходится.
— О Гостомысле?
— О нем, о посаднике новгородском…
— Больно мудрит он да солеварам с Варяжки мирволит… — нахмурился Володислав. — Как бы от этих солеваров беды всему Приильменью не было… Большую они силу забирают…
— Много их за море уходит, да немало и остается.
Гостомысл с ними такую силу заберет, что весь Ильмень должен Новгороду будет кланяться…
— И то уже слухи идут об этом… Беда с нашими варягами да и только!
Ильменские славяне называли варягами выходцев из разных славянских родов, поселившихся на берегах впадающей в Ильмень речки Варяжки и занимавшихся там солеварением. Многие из них уходили за Нево к скандинавам и поступали в дружины викингов.
Долго еще продолжался разговор между стариками.
С особенным почтением слушали древнего, высохшего старика.
Это был Радбор, самый старый в роду Володиславовом. Никто не знал, сколько ему лет. Все, даже старики, помнили его седым и согбенным.
Несмотря на годы, память Радбора сохранилась прекрасно. Он помнил старину и любил рассказывать про нее. Как только выдавался теплый денек, выходил Радбор на солнышко погреться, а вокруг собирались родичи, знавшие, что Радбор всегда расскажет про старину.
Когда к беседе присоединился Радбор, спор шел о могуществе славян.
— Сколько нас по лицу земли рассеялось! — горячился старик Витимир. — Разве по одному только Ильменю сидят роды наши? Куда ни пойди от моря Варяжского[2] до Сурожского[3] и до Хвалынского[4], везде однородцы наши есть, всюду речь славянская слышится, везде одним богам кланяются.
— Верно говорит! Много нас, сильны мы, — послышались одобрительные восклицания.
— Что и говорить! Вот наши города хотя бы взять! Чем не велик наш Новгород? Во всех странах, за всеми морями известен! А Киев?
— Да одни ли Киев да Новгород в славянщине? А Изборск у кривичей, а Смоленск… Сильнее-то народа славянского и нет нигде!
— Сильны мы, сильны! Что и говорить! — раздался слабый дрожащий голос. — А всякий нас и обидит, и под ногу, коли захочет, положить может.
Это говорил Радбор.
Все повернулись к нему.
— Что же, отец? — послышались вопросы, — скажи нам почему это так?
— Да, отец, объясни нам, научи нас, многое ты на своем веку видал, мудрость твоя известна всему Ильменю, так поведай нам, почему ты говоришь, что при всей силе нашей слабы мы и всякий, кто ни захочет, покорить нас может?
— Нас вот на Ильмене никто не покорял…
— Так на то вы и ильменские!.. Сюда на Ильмень и птица не всякая залетает, и зверь не всякий заходит, кто же вас сюда в полон брать придет!.. Разбежитесь по лесам и нет вас… А вон кто посильнее, придут и заберут всех, и данью обложат всех вас, все роды…
— Так мы прогоним их!
— Что ж, что прогоните! Сегодня прогнали, а завтра они опять придут и опять завладеют вами… А потому, что слабы вы, даже и на Ильмене, как все остальные…
Радбор, видимо, устал, он остановился, чтобы перевести дыхание.
— Вот, живем мы, а как, в самом деле, живем-то? — снова заговорил он. — Правда, много нас на земле живет, и все мы на одном языке говорим и одним богам кланяемся, а только беда наша в том, что нет согласия между нами. Не живут в мире не только племена, но и роды даже… Всегда между нами вражда. Древляне с окольными — поляне, что по Днепру живут, обижают, вятичи на радимичей идут, дряговичи кривичей воюют и всегда где-нибудь кровь льется… И какая кровь? Братская! Ведь и древляне, и поляне, и суличи, и вятичи, и радимичи, и дулебы, и бужане, и полочане, и дряговичи, и лутичи, и мы, ильменские, — все родные братья, все от одного корня происходим, а вот от раздоров этих наших и беды на нас разные.
Старик снова остановился.
Его слушали с вниманием, правдивость его слов была очевидна.
— Какие же беды, отец? — послышался вопрос.
— Вот хотя бы с дулебами…
— Что с дулебами? Расскажи!..
— Давно уже это было, а память об этом все еще свежа…
— Расскажи, расскажи, отец, что случилось с дулебами, мы послушаем да поучимся… Опыт разуму учит!
— Слушайте, если знать хотите… Жили дулебы у истоков своего Немана, жили тихо, смирно, по зверя в леса ходили, рыбу ловили, никого не трогали, только их самих иногда древляне обижали… Братья-то Кий, Щек и Хорив только что с Дуная пришли и на днепровских горах у полян сели. Никто и подумать не мог тогда, что будет здесь город великий и нашему Новгороду равный. Это он уже потом так вырос…
— А расскажи, отец, как Киев-город строился? — спросил кто-то.
— Киев-то? Да много слышал я о Киеве разного — чему и верить, не знаю… Каждый о Киеве по-своему толкует.
— А вот ты сейчас нам сказал, что братья с Дуная пришли.
— Говорили мне так, когда я был в землях Полянских. Пришли три брата из далеких стран, что за Дунаем лежат, пришли они с дружиной сильной и осели на высотах приднепровских, благо поляне их добром пустили и боем на них не пошли… А осели они потому здесь, чтобы с людей торговых, которые в Византию ходили, дань собирать. Место-то там удобное! В обе стороны с гор далеко видно кто на Днепре появится, а снизу, если кто пойдет, так пороги там… иначе как волоком и идти нельзя. Так и начали жить на высотах днепровских три брата с сестрой своей Лыбедью, а по их старшего брата имени и городок Киевом прозван был.
— А городок-то как возник?
— Известно как! Братья ведь не одни пришли — была с ними и дружина. Как осели они, сейчас к ним и от полян кое-кто присоседился… Вот и городок.
— А по другому, как рассказывают о его основании?
— По другому-то? А говорят, будто Кий, брат из трех старший, перевозчиком через реку был. Перевозил через реку, с одного берега на другой — около этого и кормился, а народу тут переходило много, так много, что братьям и не справиться было. Люди задерживались, подолгу оставались тут, ну, чтоб время не терять, кто товары при себе имел, за торг принялся, а тут мужи свейские, что из варяг в греки шли, тоже приставать начали, меняться тем, что у кого было, и пришлось осесть у ворот днепровских, осели и зажили, сперва селенье устроилось, а потом и город огородили…
