Колин Маккалоу
Травяной венок
Том I
Посвящается Фрэнку Эспозито – с любовью, благодарностью, восхищением, уважением
Авторские особенности текста воспроизведены в переводе в соответствии с оригиналом
Квинт Сервилий Цепион (Цепион)
Ливия Друза, его жена (сестра Марка Ливия Друза)
Квинт Сервилий Цепион Младший (маленький Цепион), его сын
Сервилия Старшая (Сервилия), его старшая дочь
Сервилия Младшая (Лилла), его младшая дочь
Квинт Сервилий Цепион (консул в 106 г. до н. э.), его отец, связываемый молвой с «золотом Толозы»
Сервилия Цепион, его сестра
Цезари:Гай Юлий Цезарь
Аврелия, его жена (дочь Рутилии, племянница Публия Рутилия Руфа)
Гай Юлий Цезарь Младший (юный Цезарь), его сын
Юлия Старшая (Лия), его старшая дочь
Юлия Младшая (Ю-ю), его младшая дочь
Гай Юлий Цезарь (Цезарь-дед), его отец
Юлия, его сестра
Юлилла, его сестра
Секст Юлий Цезарь, его старший брат
Клавдия, жена Секста
Друзы:
Марк Ливий Друз
Сервилия Цепион, его жена (сестра Цепиона)
Марк Ливий Друз Нерон Клавдиан, его приемный сын
Корнелия Сципион, его мать
Ливия Друза, его сестра (жена Цепиона)
Мамерк Эмилий Лепид Ливиан, его сводный брат, воспитывался в другой семье
Марии:Гай Марий
Юлия, его жена (сестра Гая Юлия Цезаря)
Гай Марий Младший (Марий-младший), его сын
Металлы:Квинт Цецилий Метелл Пий (Поросенок)
Квинт Цецилий Метелл Нумидийский (Хрюшка), консул в 109 г., цензор в 102 г., его отец
Помпеи:Гней Помпей Страбон (Помпей Страбон)
Гней Помпей (Помпей-младший), его сын
Квинт Помпей Руф, его дальний родич
Рутилий Руф:Публий Рутилий Руф (консул в 105 г.)
Скавр:Марк Эмилий Скавр, принцепс сената (консул в 115 г., цензор в 109 г.)
Цецилия Метелла Далматика (Далматика), его вторая жена
Сулла:Луций Корнелий Сулла
Юлилла, его первая жена (сестра Гая Юлия Цезаря)
Элия, его вторая жена
Луций Корнелий Сулла Младший (Сулла-младший), сын его и Юлиллы
Корнелия Сулла, его дочь (дочь Юлиллы)
Вифиния:Никомед II, царь Вифинский
Никомед III, его старший сын, царь Вифинский
Сократ, его младший сын
Понт:Митридат VI Евпатор, царь Понтийский
Лаодика, его сестра и жена, первая царица Понтийская (умерла в 99 г.)
Низа, его жена, вторая царица Понтийская (дочь каппадокийца Гордия)
Ариарат VII Филометор, его племянник, царь Каппадокийский
Ариарат VIII Эзеб Филопатор, его сын, царь Каппадокии
Ариарат X, его сын, царь Каппадокии.
– Самое примечательное событие за последний год и три месяца, – сказал Гай Марий, – это слон, которого показывал Гай Клавдий на Римских играх.[1] Элия вспыхнула.
– Не правда ли, чудесно? – воскликнула она, потянувшись из кресла к блюду с крупными зелеными оливками, доставленными из Дальней Испании. – Ведь он умеет не только стоять, но и ходить на задних ногах. А танцует на всех четырех! Еще он сидит на кушетке и ест с помощью хобота!
Окинув свою супругу презрительным взглядом, Луций Корнелий Сулла холодно произнес:
– Почему люди всегда бывают столь восхищены, когда животные подражают человеку? Слон – благороднейшее творение природы. Зверя, представленного Гаем Клавдием Пульхром, я нахожу двойной пародией: и на человека, и на слона.
За сим последовала пауза, которую, несмотря на ее чрезвычайно малую продолжительность, заметили все присутствующие, успевшие ощутить от нее неудобство. Положение спасла Юлия: ее веселый смех заставил перевести взгляд с оскорбленной Элии на нее.
– Что ты, Луций Корнелий, он покорил всех, кто его видел! – пропела она. – Я, к примеру, была совершенно покорена – до чего умен, до чего деловит! А уж когда он поднял хобот и затрубил под барабан – о, это было просто чудо! К тому же, – добавила она, – ему никто не причинял боли.
– Мне, например, понравился его цвет, – заявила Аврелия, которая сочла за благо внести в разговор и свою лепту. – Он такой розовый!
Луций Корнелий Сулла проигнорировал эти речи: оперевшись на локоть, он повел беседу с Публием Рутилием Руфом.
Опечаленная Юлия проговорила, обращаясь к мужу:
– Полагаю, Гай Марий, нам, женщинам, пора удалиться, чтобы вы, мужчины, могли вволю насладиться вином. Примите наши извинения.
Марий протянул руку над узким столом, отделявшим его ложе от кресла Юлии. Она тоже протянула руку, чтобы с теплотой прикоснуться к ладони мужа, заставляя себя не печалиться еще пуще при виде его искривленной улыбки. Сколько времени минуло с тех пор! Однако лицо Мария все еще сохраняло отпечаток хватившего его коварного удара. Кое в чем она как преданная и любящая жена не могла признаться даже себе самой: после удара разум Гая Мария хоть немного, но все же помутился; теперь он легко выходил из себя, придавал преувеличенное значение признакам неуважения к себе, существовавшим исключительно в его воображении, стал жестче к недругам.
Юлия поднялась, отняв у Мария руку с особенной улыбкой, предназначенной ему одному, и обняла Элию за плечи.
– Пойдем, дорогая, спустимся в цветник.
Элия встала. Аврелия последовала ее примеру. Трое мужчин остались сидеть, хоть и прервали беседу в ожидании ухода женщин. Повинуясь жесту Мария, слуги проворно вынесли из столовой кресла, покинутые женщинами, и тоже удалились. Теперь в зале оставались только три ложа, составленные буквой U, дабы облегчить течение беседы, Сулла переместился с ложа, которое он занимал прежде, рядом с Марием, на свободное ложе напротив Рутилия Руфа. Теперь оба могли видеть Мария так же хорошо, как и друг друга.
– Итак, Хрюшка возвращается, наконец, домой, – произнес Луций Корнелий Сулла, удостоверившись, что презренная вторая жена не услышит его слов.
Марий беспокойно шевельнулся на среднем ложе, хмурясь, но не столь зловеще, как прежде, когда паралич превращал левую половину его лица в посмертную маску.
– Какой ответ тебе хотелось бы услышать от меня, Луций Корнелий? – спросил он наконец.
Сулла издал смешок.
– Честный – почему я должен ждать иного? Впрочем, заметь, Гай Марий, в моих словах не содержалось вопроса.
– Понимаю. И тем не менее я должен дать ответ.
– Верно. Позволь мне выразить ту же мысль иначе: каково твое отношение к тому, что Хрюшка возвращается из изгнания?
– Что ж, я не склонен петь от радости, – отвечал Марий, бросая на Суллу проницательный взгляд. – А ты?
Возлежащий на среднем ложе Публий Рутилий Руф отметил про себя, что эти двое уже не так близки, как прежде. Три, да что там, даже два года тому назад они бы не беседовали с такой настороженностью. Что же случилось? И по чьей вине?
– И да, и нет, Гай Марий. – Сулла заглянул в свой опорожненный кубок. – Мне скучно! – признался он, стиснув зубы. – А с возвращением Хрюшки в сенат можно ожидать занятных поворотов. Мне недостает титанической борьбы между ним и тобой.
– В таком случае тебя ждет разочарование, Луций Корнелий. Я не собираюсь находиться в Риме в момент возвращения сюда Хрюшки.
Сулла и Рутилий Руф разом привстали.
– Не собираешься находиться в Риме?! – переспросил Рутилий Руф срывающимся голосом.
– Не собираюсь находиться в Риме, – повторил Марий и осклабился с мрачным удовлетворением. – Я как раз вспомнил обет, который я дал Magna Mater[2] перед тем, как разбил германцев: в случае победы я совершу паломничество в ее храм в Пессинунте.
– Гай Марий, ты не можешь этого сделать! – молвил Рутилий Руф.
– Могу, Публий Рутилий! И сделаю! Сулла опрокинулся на спину, хохоча.
– Призрак Луция Гавия Стикса! – проговорил он.
– Кого-кого? – переспросил Рутилий Руф, неизменно готовый внимать слухам, чтобы потом их разболтать.
– Покойного племянника моей покойной мачехи, – объяснил Сулла, не переставая смеяться. – Много лет тому назад он перебрался в мой дом – тогда он принадлежал моей ныне покойной мачехе. Его цель заключалась в том, чтобы избавиться от меня, излечив Клитумну от привязанности ко мне: он полагал, что сможет меня затмить. Но я просто уехал, вообще уехал из Рима. В результате он не мог затмить никого, кроме самого себя, в чем и преуспел. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы смертельно надоесть Клитумне. – Сулла перевернулся вниз животом. – Вскоре после этого он скончался. – Голос Суллы звучал задумчиво; продолжая улыбаться, он издал театральный вздох. – Я опрокинул все его планы!
