Дмитрий Дмитриев - Золотой век

Было раннее зимнее утро.

На улицах Петербурга еще совершенно темно.

Несмотря на раннее время, к подъезду Зимнего дворца подкатила карета, скрипя своими огромными колесами по мерзлому снегу.

Рослый выездной лакей соскочил с запяток кареты, быстро отворил дверцу и помог выйти из экипажа князю Петру Михайловичу Голицыну.

Князь Голицын приехал недавно в Петербург с важным донесением из действующей армии от фельдмаршала Румянцева-Задунайского к императрице Екатерине Алексеевне.

Князь Петр Михайлович застал в приемной государыни молодого красивого генерала Григория Александровича Потемкина, который тоже находился в действующей армии и точно так же, как Голицын, был прислан фельдмаршалом Румянцевым-Задунайским к императрице с важным известием о победе над турками.

Генерал Потемкин, как вестник радости, был обласкан и награжден государынею.

Вместе с известием о победе Потемкин привез еще мирный трактат турецкого султана.

Государыня была очень обрадована трактатом о мире.

Этот трактат предоставлял императрице полное удовлетворение ее желаний; благодаря ему Екатерина становилась на пьедестал европейского величия и славы.

Императрица Екатерина и ее двор в то время находились в Москве.

Москва с большим торжеством отпраздновала этот славный мир; москвичи давали праздник за праздником, бал за балом один богаче и великолепнее другого.

Все эти празднества и балы императрица удостаивала своим посещением.

Генерал-поручик Григорий Александрович Потемкин, как вестник радости, был, как уже сказано, осыпан милостию и вниманием императрицы.

Счастливая звезда Потемкина появилась на горизонте, он вдруг стал большим человеком.

Перед Потемкиным теперь все изгибались; заискивали его расположения даже и приближенные к государыне лица, все искали случая ему угодить.

И все это более и более волновало честолюбивую душу Потемкина и заставляло его стремиться к большему.

Отпраздновав славный мир, двор выехал в Петербург. И вот в Петербург от Румянцева-Задунайского, фельдмаршала нашей армии, приехал к императрице новый посол, князь Петр Михайлович Голицын; он, по словам современников, с виду был красавец и богатырь в полном смысле слова: высокого роста, стройный, плечистый, с добрыми светлыми глазами и с нежными чертами лица.

Во время войны с турками князь Петр Михайлович командовал авангардом в армии фельдмаршала Румянцева-Задунайского, был его правой рукой и отличался мужеством и храбростью; он был лихой наездник, прекрасный стрелок, убивал на лету ласточек из пистолета, не менее искусно владел саблею и к тому же был большой силач. Недаром солдаты, без ума любившие ласкового и доброго князя Голицына, называли его «богатырем».

Князь Петр Михайлович, обладая телесной красотой, обладал также и душевной, он был добр, кроток со всеми, ласков и приветлив. Будучи 24-х лет женился он на княжне Екатерине Александровне Долгорукой; крепко и горячо любил князь Голицын свою молодую жену-красавицу, но не долго пришлось ему пожить с любимой женой. Как-то простудилась княгиня и умерла, оставив своего мужа молодым вдовцом с маленьким двухлетним сыном Мишей.

Князь Петр Михайлович, оплакав горькими слезами жену и сдав своего маленького сына на попечение своим родственникам, сам уехал в действующую армию, где скоро, благодаря своей храбрости и отваге, дослужился до генеральского чина и сделался любимцев фельдмаршала Румянцева-Задунайского. Фельдмаршал дал ему важное поручение к императрице.

Князь Голицын, умный, образованный, был любезно принят государыней; он умел красиво и увлекательно рассказывать. Подробно рассказал императрице о событиях недавно окончившейся войны с турками и заинтересовал ее.

Князь Голицын скоро затмил как своей красотой, так и мужеством Григория Александровича Потемкина. На Потемкина теперь уже стали обращать не такое внимание, как прежде, до приезда из армии Голицына; также не видно было прежнего к нему благоволения государыни.

У Потемкина явился сильный соперник в лице князя Голицына. Тщеславный Потемкин понял это и стал измышлять, как бы убрать с дороги Голицына, с которым он ранее находился чуть не в дружеских отношениях.

— А, дружище Григорий Александрович, рад встрече с тобою, — крепко пожимая руку Потемкина, радушно проговорил князь Петр Михайлович, встретив его в приемной у государыни.

— И я рад, — как-то сквозь зубы ответил Потемкин.

— Государыня изволила встать?

— Кажется, к государыне сейчас кофе принесли.

— О тебе не докладывали ее величеству? — спросил князь Голицын у Потемкина.

— Докладывали.

— Ну и что же?

— Обождать приказано, — хмуро ответил Потемкин.

— Послушай, Григорий Александрович, ты как будто не в себе, чем-то расстроен или встревожен… что с тобой? Скажи на милость.

— Да ничего… я нисколько не расстроен и не встревожен…

— Нет, нет… у тебя что-то есть неприятное, только ты не хочешь сказать.

— И говорить-то, князь, нечего…

— Ох, Григорий Александрович, не откровенен ты со мною, право, не откровенен.

— Да право же, князь, я…

— Полно, Григорий Александрович, я ведь не ослеп, вижу что ты чем-то расстроен.

Тут разговор князя Голицына с Потемкиным прервался — в дверях приемной показался камердинер императрицы. Он, окинув быстрым взглядом Голицына и Потемкина, скрылся за дверью.

«Кого-то первым примет государыня? Следовало бы меня, потому что я много раньше Голицына прибыл во дворец», — подумал Потемкин.

«Что это с Потемкиным? Чем он недоволен? Чем расстроен? Надо непременно разузнать и, если можно, то и помочь ему», — так думал князь Голицын, участливо посматривая на Потемкина.

Так прошло несколько минут в молчании.

Приемная императрицы, несмотря на раннее время, стала наполняться вельможами и придворными чинами.

Все они очень любезно и приветливо, а некоторые даже подобострастно здоровались с князем Голицыным и низко ему кланялись.

Здоровались и с Потемкиным, только уже не так, а некоторые даже взглядом не одарили его.

Предпочтение, оказанное Голицыну, удручало Потемкина.

— Ее императорское величество просит изволить вас, ваше сиятельство, — громко и вежливо проговорил вошедший в приемную камердинер государыни, обращаясь к князю Голицыну.

Потемкин побледнел и прикусил себе губу.

Находившиеся около него придворные переглянулись между собою.

Молодой и красивый собой, гвардейский офицер Сергей Дмитриевич Серебряков направлялся по «Невской першпективе» к дому известного банкира Сутерланда; банкир этот был очень богат, к его денежной помощи нередко прибегали и первые вельможи в государстве. Проценты Сутерланд брал огромные и через это еще более увеличивал свой капитал, и без того огромный. К нему-то за деньгами шел и гвардейский офицер Серебряков; шел он, понуря свою голову, видно, и за проценты нелегко было ему просить денег.

— А если не даст Сутерланд мне денег, откажет, тогда что делать? В Москву без денег не поедешь. А ехать мне необходимо, надо хлопотать о вводе во владение. А главное, в Москву поеду, увижу княжну Наташу. Видеть ее для меня составляет большое счастье.

Если и не даст банкир мне денег, а в Москву я все же поеду, заложу кое-что, продам, а в Москву поеду. Там, может, меня счастье ждет. Во что бы то ни стало я объяснюсь с княжной… открою ей свою душу… кто знает, может княжна-красавица порадует меня ответом… Одно горе: сам князь едва ли согласится за меня, бедняка, выдать свою дочь, не о таком зяте он думает, — таким размышлениям предавался Сергей Серебряков, маршируя по «Невской першпективе».

Вот и большой красивый дом банкира Сутерланда.

Но что это значит! У парадного крыльца квартиры банкира стоят с ружьями двое солдат; они молодцевато отдают честь гвардейскому офицеру.

Серебряков поднимается на лестницу, входит в переднюю и видит нескольких полицейских.

— Зачем вы здесь? — спрашивает он у одного полицейского.

— Не могим знать, ваше благородие, — отдавая честь, отвечает полицейский.

— Странно, ты даже не знаешь, зачем здесь находишься? — невольно улыбнулся Серебряков.

— Точно так, ваше благородие… не приказано сказывать…

— Кем не приказано?

— Высшим начальством.

Гвардеец офицер из передней направился в приемную, в надежде там встретить банкира или кого-нибудь из его домашних; но в приемной никого не было, только слышно было, что в следующей комнате кто-то говорит и громко плачет.

Серебряков приотворил туда немного дверь и увидал такую картину: жена банкира, его дочь и сын заливаются горькими слезами. Другие домашние стараются их утешить.