Ирвинг Стоун - Те, кто любит. Окончание

Гром пушек разбил в пух и прах их надежды на мирное возвращение. Если бы не тревоги, связанные с рождением ребенка у Эстер, восьминедельное плавание через океан прошло без особых волнений. И вот они на палубе корабля «Лукреция» в тот самый момент, когда на горизонте показался маяк.

После восьми лет жизни на чужбине Джону так хотелось увидеть свой любимый Массачусетс; после четырех лет разлуки с сыновьями Абигейл с трудом подавляла внутреннее волнение при мысли, что наконец-то встретится с ними. Батарея замка отдала салют в честь Джона Адамса. При подходе судна к причалу навстречу вышел катер на борту которого находились секретарь штата и члены принимающего комитета, которым губернатор Джон Хэнкок поручил приветствовать Джона и Абигейл Адамс и пригласить их в дом губернатора, на официальный обед.

Едва Джон и Абигейл ступили на пирс, как две тысячи жителей Бостона, столпившиеся вокруг кареты губернатора Хэнкока, закричали «ура!». Зазвонили колокола. Грохот пушек замка всколыхнул бостонцев.

Высыпавшие на улицы мужчины, женщины и дети размахивали платками и шляпами, приветствуя карету, запряженную четверкой гнедых, которая медленно двигалась к дому губернатора.

Абигейл положила свою ладонь на руку Джона. Он озадаченно покачал головой:

— Я не ожидал ничего подобного. Памятуя о том, как мало сделал и во многом осрамился…

— Ты кажешься лучше Массачусетсу, чем самому себе.

Карета приблизилась к парадному подъезду особняка Хэнкока на Бикон-стрит по другую сторону общинной земли. На открытой веранде перед распахнутой дверью стоял в парадном мундире при всех орденах губернатор Хэнкок. Его лицо было по-прежнему красивым, но годы и подагра сделали его высокую фигуру согбенной. Его жена Дороти и в свои сорок лет сумела сохраниться в роли признанной королевы красоты Бостона. За губернатором и его супругой стояли: давний друг, ныне занимающий пост вице-губернатора Бенджамин Линкольн, генерал времен революции, Роберт Трит Пейн — генеральный прокурор Массачусетса, расплывшийся в приветственной улыбке, Сэмюел Адамс, седой как лунь и с кислым выражением лица, в настоящий момент не занимавший официального поста, но сумевший исправить свои отношения с губернатором. Среди встречающих были другие члены правительства Массачусетса.

Выдвинув вперед свое мощное тело, — его вес достигал полтора центнера, — Генри Нокс прогудел оглушительным басом:

— У меня самая приятная для вас новость — письма от вашей дочери из Нью-Йорка. Она благополучно прибыла на место после спокойного плавания.

Пришли также послания от Чарли и Томми. Они приедут из Кембриджа на следующий день.

Дороти Куинси Хэнкок избавила Абигейл от докуки политического приема, уведя ее в гостевую комнату. В комнате, задрапированной дамастом желтого цвета, с оконными занавесями того же цвета, стояла кровать красного дерева с балдахином, а вдоль стены кресло и десять небольших стульев, обтянутых такой же тканью. В зеркалах отражались языки пламени в камине. Дороти поинтересовалась, как живет ее сестра Эстер Сиуолл.

— Бедный ребенок, — вздохнула она, — ей так не хотелось уезжать из дома.

Абигейл понежилась в просторной ванне Дороти. Прислуга Хэнкока отутюжила церемониальный костюм Джона и атласное платье Абигейл.

За обеденным столом собралось пятьдесят гостей: члены совета губернатора, главы департаментов, ведущие выборные лица Бостона, различные давние друзья. Было провозглашено много тостов в честь возвращения четы Адамс. Абигейл старалась поймать взгляд Джона, оживленно беседовавшего с соседями по столу. Выражали ли роскошный банкет и превосходная официальная встреча признание его прошлых заслуг или же предвещали нечто новое?

Супруги Адамс прибыли домой в благоприятный момент. Выезжая из Лондона, они знали, что лишь три штата ратифицировали конституцию: Делавэр, Пенсильвания и Нью-Джерси. До них не дошли известия о ратификации конституции Джорджией, Коннектикутом и Массачусетсом.

Теперь же они узнали, что в апреле ее ратифицировали Мэриленд и в мае — Южная Каролина. Требовался еще один голос для образования федерального правительства. В Бостоне говорили, что соседний штат — Нью-Гэмпшир подпишет конституцию в ближайшие дни, что к тому же готовится Виргиния, а Нью-Йорк сделает это в ближайшие недели. Джон Адамс добрался до дома в июне 1788 года, когда вот-вот должно было родиться государство, ради которого он так долго и героически боролся.

«И именно это, — решила для себя Абигейл, — я праздновала на этом приеме».

На следующий день члены Генерального суда приняли Джона в палате представителей. Его почтили обе палаты законодательного собрания. Ему было предоставлено постоянное кресло, чтобы «он мог, когда пожелает, принять участие в дебатах». Исполняющий обязанности спикера зачитал документ, объявлявший, что Джон Адамс избран представителем в Конгресс на годичный срок.

Вернувшись в большую гостиную Хэнкока, они увидели там Чарли и Томми. Абигейл хотелось обнять и расцеловать сразу обоих мальчиков. Но на пороге она заметила двух молодых людей с пышной шевелюрой, в кипельно белых рубашках и серых жилетах, и не поверила глазам своим. Чарли исполнилось восемнадцать лет, он поступил на первый курс Гарварда. Его лицо, похожее на лицо Нэб, было тонким, аристократическим. Он тепло, но слегка иронично улыбался. В свои пятнадцать с половиной лет Томи был поменьше ростом и более плотным, его лицо сохранило простое, открытое выражение.

Момент для спонтанных поцелуев был упущен. Юноши осторожно приблизились к своим родителям, поклонились, пожали руки, пробормотали, как приятно вновь увидеть маму и папу. Джонни, сказали они, чувствует себя хорошо и будет в Бостоне, как только найдет транспорт из Ньюберипорта, где он стажируется у видного юриста Теофила Парсонса. В доме губернатора все они, казалось, чувствовали себя подавленными. Чарли прошептал:

— Мы не дождемся встретиться дома, ма.

В тот вечер, когда Джон и Абигейл удалились в отведенную им комнату и сели отдохнуть на покрытой приятным дамастом софе, Абигейл прочитала сообщение в дневном выпуске «Массачусетс сентинел»: «На всех лицах было выражение радости, и каждый свидетельствовал, что одобряет выдающиеся услуги, оказанные Его Превосходительством обретающей свободу стране, где люди считают себя федералистами и способны выразить свою признательность».

— Приятно, — отметил Джон. Его щеки порозовели с того момента, когда он услышал канонаду пушек замка. — Я знаю, что не нужно хвалить человека, выполняющего свой долг, но, не кривя душой, честно скажу, что такое доставляет удовольствие.

— Может быть, мне следует переадресовать отправку мебели на Нью-Йорк? — спросила Абигейл, явно провоцируя Джона.

— Разумеется, нет.

— Тебе хотелось бы быть в сенате?

— Друзья предложили мне такой пост. Думаю, что он мне не подходит. Сенат — не такой многочисленный орган, но он все же часть законодательной власти. Я уже прослужил десять лет в законодательных органах.

На следующее утро их посетил Фрэнсис Дана. Он плохо выглядел.

— Как давний друг могу ли я высказать соображение? — спросил он.

— Конечно.

— В таком случае я прошу тебя немедленно ехать в Нью-Йорк. Комитет Конгресса, который определит состав аппарата правительства, будет утвержден в начале июля. Ты должен возглавить обсуждение этого вопроса. Десять лет тебя не было здесь. Тебя еще знают в Новой Англии, но в остальной части страны намного хуже. Возглавив обсуждение вопроса о правительстве, ты станешь известен всем и обеспечишь себе возможность занять самый высокий пост в новом правительстве.

— Не думаешь ли ты, что я могу стать президентом? — спросил Джон.

— Президентом станет Джордж Вашингтон. Этого желает народ. Он считает Вашингтона победителем в войне. Как президент, одобренный Конвентом, Вашингтон более, чем кто-либо иной, может объединить страну. Опасаюсь, что без него мы не смогли бы обеспечить ратификацию конституции. Он гений в том, чтобы убедить людей действовать согласованно. Идея формального союза приемлема для многих, которые считают, что Джордж Вашингтон станет президентом.

Выпалив это, Дана замолчал и через некоторое время продолжил.

— Но разве ты не видишь свое место, Джон?

Поздно вечером, когда они лежали в кровати под балдахином, Абигейл приподняла голову, опершись на локоть, и спросила:

— После ратификации Нью-Хэмпширом как развернется кампания национальных выборов?